Гитлер был уверен в том, что ему дано покорить тайну, и эта победа в сфере непознанного обеспечит успех и в сфере неопровержимо выверенных расчетов. «Тайна как женщина, она любит тех, кто способен овладеть ею, – настаивал он. – Только так дух способен овладеть материей! Только так воля способна проявить себя как реальная сила!». Это заявление, неглупое само по себе, подавалось с таким напором, с такой уверенностью в неоспоримости открывшейся ему истины, что Мессинг тоже увлекся, пусть простят этот грех его родственники и соотечественники. Когда Гитлер, пригласивший Вольфа в свои апартаменты в отеле, заявил, что исход будущей войны будет решать не столько техника и искусство ведения боевых действий, сколько решимость масс достичь «горизонта», Мессинг затаил дыхание. «Только масса сплоченных бестий, – утверждал он, – увлеченных волей провидца, способна творить подлинные чудеса».
Ему первому удалось одним ударом уничтожить дистанцию, с помощью которой Мессинг отгораживался от мира. До того момента он ничего не слыхал ни о каких «горизонтах», тем более о «горизонте тайны», заглянуть за который призвал его фюрер.
Он убеждал Вольфа ступить на этот путь:
– Очень важно не сбиться с верного маршрута, и компасом могут служить люди, способные проникнуть в будущее. Каждый человек есть продукт как своих, так и чужих идей. Эту истину я накрепко усвоил в детстве. Надо мной смеялись, смеются и сейчас. Меня всегда высмеивали как пророка. Учтите, Мессинг, из тех, кто тогда смеялся, многие сегодня уже не смеются, а те, кто все еще смеются, скоро, пожалуй, тоже перестанут.
Далее он заговорил о «зове крови» и добил медиума признанием, что они с ним «одной породы» – высшей!
– Все, кому дано осознать ограниченность этого мира, связаны незримой нитью. Именно ограниченность мира ведет его к гибели. Пора шагнуть за горизонт. Это могут сделать только волки. Ведь мы оба волки, не так ли, Мессинг?
Мессинг ошарашено взглянул на фюрера. Тот простецки улыбнулся и пояснил:
– Кажется, Вайскруфт называет вас Вольфи, что означает «волчонок»? – спросил Гитлер.
Вольф кивнул.
– Вот видите. Моей партийной кличкой в середине двадцатых было «Вольф», так что если вы волчонок, то я волк.
Простите, товарищи, не один Мессинг поддался искушению.
Не он один…
Сейчас трудно восстановить в памяти облик и слова человека, отпечатавшегося в истории как самый отъявленный злодей, но можно подтвердить, что в те годы в Гитлере не было ничего, что могло бы намекнуть на будущие гекатомбы жертв. Сначала Мессинг всеми силами пытался поймать его на лжи.
Гитлер не лукавил, говорил что думает. Даже струйки глубоко упрятанной хитренькой задней мысли не проскальзывало в его сознании. Он вовсе не ставил себе цель обаять Мессинга, не пытался выдать скопившуюся в его сердце ненависть за лицемерное желание побрататься. Рассуждая о «горизонте тайны», о наследии предков, о кардинальном решении еврейского вопроса, он каждый раз был до конца искренен.
Даже решение «еврейской проблемы», о которой первым заговорил Гитлер, в его понимании выглядело по меньшей мере рациональным. Решение касалось исключительно административных мер, ограничения списка государственных должностей, которые могли бы занимать люди (он так и сказал – «люди»), придерживающиеся иудаизма. По сравнению с гонениями в Польше это были если не более мягкие, то более привычные меры.
Это был парадокс, и с ним необходимо считаться.
Мессинг еще раз предал свой народ, но как он мог не вступить в дискуссию с человеком, намеревавшимся шагнуть за «горизонт» и позвавшим его за собой?
В Гитлере удивительным образом мешались вопиющая безграмотность недоучки и возвышающий фантазера полет мысли; вызывающая ограниченность немецкого бюргера и прагматическое умение внушить каждому, что нет такого вопроса, на который он не смог бы найти ответ, причем единственно правильный. Он мог заговорить любого собеседника, и чем более тот был ненавистен ему, тем неукротимее был поток обаяния, который Гитлер изливал на его голову.
Как хотите, так и понимайте! Мнение Мессинга – Гитлер был выдающийся мистик. Его уверенность в своей правоте поражала, восхищала, убаюкивала, заставляла признать: наверное, этот парень лучше нас с тобой знает, как добиться лучшей доли. Вот пусть и принимается за дело.
Это касается не только немцев, но всех тех, кто либо из-за корыстных интересов, либо по причине отвращения к другим, либо в надежде натравить его на большевиков позволил ему окончательно поверить в себя.
В те годы не было более решительного борца за мир, чем Адольф Гитлер. Угрожая войной, он постоянно твердил о мире. Условия, которые выдвигались при этом, казались вполне разумными. Для своей страны он требовал достойного места под солнцем – возвращения Рейнской зоны, иначе Германия окончательно лишится куска хлеба; объединение соотечественников – они страдают под чужим игом. Мессинг подтверждал, в Силезии так и было[40]. Его требования минимального паритета в средствах обороны никак нельзя было назвать безумными. Все, даже Сталин, подозревали его в чем угодно, но только не в отсутствии рационального «горизонта». Кому из сильных мира сего могло прийти в голову, что человек, владеющий восьмьюдесятью миллионами подданных, отважится броситься в схватку с миллиардом? Лишь со временем Вольфу стала понятна подноготная этого незаурядного и в то же время удивительно ограниченного человека. С детства приучив себя искать в каждом деле некую таинственную подоплеку – биологическую ли, национальную, социальную, – он после десятилетия триумфа уверовал, что ему доступно лицезрение, а затем и власть над этой самой незримой сутью. Он уверил себя: раз провидение на его стороне, значит, он владеет рецептом. Следовательно, он способен видеть дальше и глубже, чем другие.
Его ошибка в том, что он вообразил, что существует один рецепт, и причем единственный, а ведь мудрым может считаться только тот, кто способен сочетать минус с плюсом. Гитлер все поставил на одну карту, как нередко случается с теми, кто пытается возобладать над судьбой, а точнее над подчинившими его «измами», кто необдуманно пытается сам стать «измом», не понимая, что тем самым он сам становится отменно вкусным блюдом для этих незримых сущностей.
Что касается астрологии, Гитлер резко отрицательно относился к наукообразным пророчествам по звездам. Он не то, чтобы не доверял гороскопам, но относился к ним с подозрением, не без основания полагая, что попасть под власть прогноза легко, а освободиться от него трудно.
Впрочем, об этом после. Более распространяться на эту тему не стоит, а перейдем прямо к обращенному к Мессингу предложению фюрера послужить Германии – стране (он не сказал родине – sic[41]!), воспитавшей Вольфа, поспособствовавшей обретению ментальной силы.
Еще не прокричал новозаветный петух, как Мессинг во второй раз совершил предательство – попросил время подумать.
Что касается письма Пилсудского, он равнодушно обронил, что в самом ближайшем будущем даст ответ вождю польского народа, а до той поры он, Адольф Гитлер, в полном распоряжении Вольфа.
Присутствовавший на встрече Вайскруфт и бровью не повел, а Мессинг растаял и в третий раз ответил любезностью на любезность. Мессинг неосторожно предупредил господина Гитлера, что в конце декабря того ждет несчастье, так что пусть он будет осторожен в выборе еды. Гитлер попросил уточнить, что он имеет в виду, но Вольфу нечего было добавить. Мессинг повторил, чтобы он проявил осторожность, посещая общественные места.
– В меня будут стрелять? – спросил он.
– Не знаю. Прогноз связан с пищей, точнее с местом приема пищи.
Глава III
Выступления Вольфа Мессинга в Германии трудно было назвать триумфальными. К тому же спустя недели две после начала гастролей господин Кобак без объяснения причин бросил его. В оставленной записке было сказано: «Дорогой друг! Семейные обстоятельства требуют моего срочного отъезда в Варшаву. Передоверяю тебя господину Вайскруфту. Этот достойный господин позаботится о тебе и об организации выступлений. Верю, тебя ждет грандиозный успех. Надеюсь на скорую встречу».
Сначала Мессинг решил, что Кобак спятил, затем его догнала мысль об удивительной способности Вилли убеждать любого. Уж не пригрозил ли он отважному шляхтичу автомобильным бампером, с которым с таким искусством управлялся господин Кёпенник?
Вольф потребовал объяснений. Вилли показал контракт и сумму неустойки в случае его нарушения с стороны Мессинга.
– Публику не интересуют подробности взаимоотношений артиста с его импресарио. Публике подавай Мессинга, и он будет подан.
– Ты все-таки добился своего! – заключил Вольф.
– Я всегда добиваюсь своего, и знаешь почему?
Он перешел на русский:
– Потому что я всегда уважительно отношусь к своему оппоненту и не спешу с выводами. Хорошая атака – это подготовленная атака. Что касается контракта, хочу напомнить, все условия, которые мы обговорили с тобой десять лет назад, остаются в силе. Мы можем оформить их в дополнительном соглашении, после чего ты будешь волен поступать так, как тебе мечталось, когда рядом была Ханни. Если хочешь учиться, учись. Желаешь заняться психологией – никаких возражений. Намерен жениться – этот пункт мы тоже уточним.
Он говорил рассудительно, в полной уверенности, что Мессинг у него в кармане. Вольф не мог слышать его голос – схватил пальто, шляпу и выскочил из гостиничного номера.
Был вечер, промозглый берлинский ноябрьский вечер. Вольф намерзся еще в гостинице, а на улице у него зуб на зуб не попадал. Если это экономия, что такое скупердяйство? С другой стороны, возможно, именно нежелание тратиться на обогрев и воспитало в немцах своеобразный фатализм, позволявший им стойко выносить удары судьбы. С какой стати нести лишние расходы, если скоро придет весна? Эта сметка напоминала радость утопленника, в последние мгновения поздравившего себя – а ведь мог бы скончаться от рака.