– А Гитлер?
– Он хранит молчание. Ему не с руки вступать в перепалку со старыми бойцами, да еще по такому поводу, как прогноз какого-то еврея. Ты крупно рискнул, Вольфи. Больше так не поступай – никаких непродуманных, скоропалительных предвидений, тем более бесплатных. Теперь мы связаны по рукам и ногам твоей горячностью. Впрочем, – вздохнул, – оно, может, и к лучшему. Что касается наблюдения, ты волен гулять, где тебе угодно. Только будь любезен, сообщай, где находишься. Сейчас в Германии небезопасно, особенно таким, как ты.
Мессинг знал наверняка: Вилли не лжет. Он никогда не опускался до вранья. Ему было лучше, чем кому-либо известно: с Вольфом этот фокус не пройдет. Он владел секретом тайны. Он знал, как держать медиума в руках – он мог что-то недоговаривать, прятать камень за пазухой, обкладывать флажками, загонять в угол надоедливыми фокстротами, если угодно, шантажировать и угрожать, но намеренно врать – это был не его метод.
Мессингу, правда, от этого было не легче, но жить-то надо. В словах Вайскруфта было много верного. После приезда в Берлин Вольфа несколько раз посещали сновидения, подкрепленные погружениями в сулонг. Ему являлась затемненная лестница, изгибом уводившая вверх – в мир вечерних приемов, светских раутов, модных туалетов, мундиров, полугражданских френчей и полувоенных пиджаков. Что-то постоянно нашептывало медиуму: там тепло, там топят даже весной, там можно найти надежное убежище; если повезет, то и управу на Вилли, а может, и на самого Адди. Там ты сохранишь жизнь и заживешь так, как тебе и не снилось. Там у тебя хватит денег на вагон любого класса, даже на аэроплан.
Существовала, правда, одна закавыка. В ней не было ничего телепатического, только капелька житейского опыта и, может, уроки Гершки Босого. Чтобы взобраться по этой лестнице, необходимо было поступиться самой малостью – уважением к себе. В цену также входило требование сократить дистанцию между собой и миром до неуловимой, безразмерной величины.
Две недели в перерывах между выступлениями Вайскруфт объяснял Мессингу, кто есть кто в политике, индустрии и кинематографе, какие существуют общественные организации и за что они ратуют, кто владельцы самых распространенных газет и чьи взгляды они выражают, так что на кладбище в Моабите, где лежала Ханна, Вольф сумел вырваться только в начале декабря 1931 года.
Погода стояла паршивая: слякотно, ветрено, с неба сыпался то дождь, то снег. Мессинг промерз до косточек и, возвращаясь в гостиницу, вновь заглянул к «тетушке Хелене», где не без удовольствия и не без раздумий выпил горячий кофе и вдобавок заказал сосиски.
На этот раз хозяин заведения проявил сознательность и, не смутившись, принял заказ. Направляясь к столику, поближе к решительно настроенному пролетарию, Вольф мысленно отметил, что хозяин звонит кому-то по телефону. Мессинг не придал значения его инициативе. В те минуты его более всего занимала необъяснимая властность, с которой Вилли Вайскруфт обращался с ним. Вольф неоднократно задавался вопросом, по какой причине он покорно терпит его домогательства? Почему он, великий маг и волшебник, теряет трезвость мысли и бодрость духа в его присутствии?
В конце концов, кто из них более могучий медиум?
Может, Вилли способен читать мысли Вольфа?
Нет, это Мессинг заявляет ответственно.
Может ли Вольф читать мысли Вилли?
Да.
Так в чем же дело? Какая субстанция позволяла ему с такой легкостью загонять Мессинга в угол, требовать того, настаивать на этом, а он, вместо того чтобы дать сдачи, начинает нервничать, суетиться, впадает в ненужную горячность и в конце концов следует у него на поводу.
Это был факт, и Вольф не мог пренебречь им. Казалось удивительным, что ему без всяких усилий давались мысли Вилли, ясные, открытые, логичные и неопровержимые, и тем не менее ему удавалось давить на Мессинга с невероятной для человека, далекого от экстрасенсорики, силой. Или, может, это не Вилли обрел необъяснимую мощь, а некий таинственный «изм», который стоял за ним, чьим верным поклонником он являлся?
Разгадка ускользала от Вольфа, как, впрочем, и от тех не потерявших здравомыслия немцев, отказавшихся голосовать за вождя наступавшего «изма», а ведь речь шла по меньшей мере о духовном здоровье нации, о праве каждого гражданина сохранить дистанцию и не сбиться с голоса.
Это были одни из самых паршивых дней в жизни Вольфа Мессинга. Он заметно похудел, вид у него, несмотря на энергичные подбадривания Вайскруфта, был болезненный, впрочем, такой и должен быть у провидца, потерявшего веру в себя, испытывавшего разочарование перед ударами судьбы.
Что его ждало впереди? Объятья дьявола? Ему все-таки удалось утянуть Вольфа за горизонт. Или в преисподнюю?
Какая разница.
…Как только Вольф принялся за сосиски, к нему подсел товарищ Рейнхард.
Господин революционер был в дорогом черном костюме. Поверьте, в костюмах Мессинг знал толк – наряд товарища Рейнхарда ничем не уступал костюму партайгеноссе Гитлера. Шляпа у Рейнхарда была мягкая, от Стетсона.
Партия разбогатела? А может, товарищ Радек, или кто у них за главного в Коминтерне, отпустил поводья, и борцы за народное счастье тотчас помчались в универмаги за буржуазными безделушками?
Кто сможет понять этих коммунистов?!
Мессингу стало завидно – эх, Вольфи, упустил ты свое счастье. Не надо было выходить в Варшаве. Надо было ехать в Москву, там обучиться азам революционной магии. Сейчас тоже разгуливал бы по Берлину в роскошном представительском костюме?
Они молча тянули пиво – Рейнхард свое, Мессинг свое. Вольф отмалчивался, он помалкивал. Неожиданно Мессингу пришло в голову, что он до сих пор не знает, как зовут сидевшего напротив функционера. Вопрос, конечно, малосущественный, вряд ли способный потягаться с такими молотобойными лозунгами, как «народное счастье» и «эксплуатация человека человеком», тем не менее…
– Как вас зовут, товарищ Рейнхард?
– Гюнтер. Послезавтра в семь вечера. Помнишь, где мы сидели с Шуббелем? Вон за тем столиком, что под серпом и молотом.
Вольф застыл, как вкопанный.
– Что это значит?
Рейнхард, не отрывая взгляд от кружки, ответил:
– Ты просил о помощи. Я пришел.
Встреча с Рейнхардом необыкновенно взволновала Мессинга. Теперь и не вспомнить, каких трудов ему стоило в назначенный день сохранять невозмутимость в присутствии Вилли. В этой пивной конспирации было что-то по-мальчишески будоражащее: вдруг Рейнхард не придет? Вдруг Вольф ослышался насчет помощи, ведь ни о чем таком он не просил, разве что заказал чашку кофе в заведении, где все предпочитают пиво. Может, тем самым он привлек к себе внимание потусторонних сил, и они решили помочь отчаявшемуся медиуму?
А может, товарищ Рейнхард является более могучим провидцем, чем Мессинг? В таком случае Вольфа окружают исключительно телепаты – Вилли Вайскруфт, Кёпенник, теперь и Гюнтер Рейнхард. Иначе каким образом он сумел уловить волны отчаяния, распространяемые загнанным в угол профессиональным медиумом, ведь Вольф даже не пытался связаться с ним и ни с кем из прежних друзей, не просил о встрече. Тонул молча, с присущей его соотечественникам смирением. Никто не слышал его жалоб. Как же товарищ секретарь уловил, что бывший попутчик совсем сник и покорно готовился стать жертвенной тварью, брошенной на алтарь взрастающего как на дрожжах идола?
…Из будущего слышен возмущенный ропот тех поклонников Мессинга, кто полагал, что он был всемогущий колдун, а будущее являлось для него чем-то вроде волшебной книги. Стоило открыть ее, отыскать нужную страницу, прочитать заклинание, как грядущее вмиг представало перед ним во всей своей полноте. Картинка цветная, голос за кадром дает пояснения: «это телевизор, это мобильник, а это Вилли Вайскруфт, прячущий камень за пазухой». Неужели до сих пор не перевелись простаки, которые полагают телепатию тем самым рычагом, ухватившись за который можно перевернуть мир? В такое очень хочется верить, но это не так. Это сказки. В реальном Берлине или Москве, или в любом другом городе проживает множество телепатов, тем не менее на Земле до сих пор существуют болезни, люди страдают от голода, холода, землетрясений и потопов.
К будущему и наяву нелегко прорваться, что уж говорить о ясновидении! Мало кому известно, какое это трудное дело – уловить непознанное через сулонг.
Мессингу не раз за долгую профессиональную карьеру приходилось встречать «ясновидящих», берущихся ответить на любые «что», «где», «когда» и «каким образом». В Польше, например, выступал известный медиум Шиллер-Школьник. Он брался предсказывать номера лотерейных билетов, на которые должны выпасть выигрыши в ближайшем розыгрыше. Когда Вольфу рассказали о такого рода чуде, он задал только один вопрос: почему эти номера не купит сам провидец, хотя бы для того, чтобы иметь возможность бросить свою сомнительную и рискованную профессию?
Будущее – это скорее мыслеобраз, являющийся спонтанно, неподвластный воле телепата. Это, скорее, некий символ, имеющий достаточно понятные очертания, но никак не детализированный во времени. Чаще всего это туманный, нечеткий эскиз, живущий собственной жизнью, в собственной реальности, приметы которой чаще всего непонятны и не связаны между собой.
Другое дело, что встреча с Рейнхардом встряхнула Вольфа, прибавила сил, заставила трезво взглянуть на себя, жалкого и обезумевшего от страха.
Что же случилось со знаменитым медиумом? На что он рассчитывал, отправляясь в Германию? Почему позволил накинуть петлю на шею? Как избавиться от петли? В чем причина бездумной непоследовательности? Неужели можно пожертвовать уважением к себе и дистанцией ради каких-то, пусть и самых изысканных, благ?
Ответ проклюнулся накануне встречи, утром, в самый миг пробуждения, когда сознание еще дремлет, еще прощается с тьмой, но уже и приветствует день. В этой пограничной зоне царят пронзительная ясность и редчайшее внутреннее согласие. Старый верный дружище-разум подсказал: ключ к тайне в телефонном звонке.