– Ты сообщил ему мое имя?!
– Нет, Вольфи. Для этого человека не существует тайн, у него достаточно средств, чтобы все узнать самому. Но в любом случае для нас, мой милый, это лучшая реклама, так что теперь я с куда большим нетерпением жду рождественских праздников, о которых ты предупреждал Адольфа. Помнишь, ты посоветовал ему держаться подальше от официальных обедов, дружеских пирушек и прочих застолий. Особенно быть осторожным с меню. Ты убедительно подтвердил, что тебе можно доверять, а это значит, что скоро мы избавимся от необходимости отыскивать расчески, шпильки, часы и прочую ерунду в карманах эксплуатируемых рабочих, обездоленных бюргеров и прочей общедоступной швали. Долой дешевые залы и прочие сомнительные заведения! Перед нами откроются двери Берлинского театра, а также небольших, рассчитанных на избранную публику залов в первоклассных отелях.
Вольф перебил его:
– Кстати о залах. Вчера мне позвонил господин Рейнхард и пожаловался, что сторонникам его политической доктрины почему-то отказывают в билетах на мое выступление. Он утверждает, что билеты распространяются по списку и исключительно среди приверженцев господина Гитлера, которые почему-то вдруг очень заинтересовались моими психологическими опытами. Рейнхард предупредил, что в таких условиях он вряд ли сможет посетить мой сеанс практической магии. Вилли, или ты разрешишь пустить билеты в свободную продажу, или ты больше никогда не услышишь от меня ни одного прогноза. Уж в этом ты никак не сможешь помешать мне.
Вайскруфт по привычке взял долгую паузу, закурил, насладился дымком, затем поинтересовался:
– Послушай, Вольфи, а нужно ли нам это представление? По сравнению с тем, что мы заработаем на страховых случаях, эта сумма представляется слишком мизерной, чтобы драться за нее. Кстати, я интересовался, билеты раскупаются плохо. Ты скажешься больным…
– Но я не болен!
– Ты упрям, как маленький ребенок. Хорошо, это в последний раз. Все последующие выступления я буду организовывать лично.
– И билеты будут пущены в свободную продажу? – настоятельно потребовал Мессинг. – Они не будут распространяться по списку?
– Хорошо, хорошо, – засмеялся Вилли. – Билеты появятся в свободной продаже. Как насчет будущих прогнозов?
Он лукаво посмотрел на Вольфа.
Тот вздохнул.
– Это не так просто, Вилли, и ты знаешь об этом лучше других. Я постараюсь дать ответ в ближайшие дни. Когда мне удастся уловить трепетанье небесных сфер.
Вилли восхищенно произнес:
– Хорошо сказано – трепетанье небесных сфер! Ты к тому же поэт, Вольфи. Учти, на просмотр списков пассажиров, на обработку клиентов и прочие организационные мероприятия требуется не менее двух дней. Не забудь также о страданиях матушки-земли, вынужденной терпеть тяжесть пассажирских поездов и асфальтовые оковы дорог. А также о проливных дождях и ураганах.
– Я обязательно учту твое пожелание, только в будущем мы будем делить гонорар исключительно пятьдесят на пятьдесят.
Они ударили по рукам.
Глава IV
За всю карьеру у Вольфа Мессинга не было более скандального выступления, чем сеанс, состоявшийся в середине декабря в пригороде Берлина Шарлоттенбурге. Район был аристократический, так что сначала публика вела себя сдержанно, хотя преобладание коричневых рубашек сразу бросалось в глаза. Всем отчаянно захотелось взглянуть на мага, к которому благоволил вождь движения. Красные явились хотя и небольшой, но сплоченной группой. С их появлением страсти неожиданно и резко накалились. Послышались выкрики: «Вон отсюда, продажные большевистские шкуры! Будущее Германии – это наше будущее!..» – на что сторонники экспроприации экспроприаторов ответили гневной отповедью: «Проклятые буржуазные подпевалы! Вы хотите за нашими спинами сговориться с эксплуататорами и кровопийцами из Промышленного союза!»
Утихомирились они на удивление быстро, по команде, что неудивительно для Германии. Коммунистов приструнил Рейнхард. Кому подчинились наци, Мессинг не сумел разглядеть. Впрочем, ясновидения в данном случае не требовалось, так как перед началом первого отделения Вилли имел с Вольфом инструктаж. В самом доверительном тоне он предупредил, что в зале присутствует «очень высокопоставленное лицо».
Он сделал многозначительную паузу, затем наставил на Мессинга указательный палец, тем самым демонстрируя, что доверяет ему, и сделал ценное признание:
– Сам руководитель берлинской партийной организации, – и прошелся перед Вольфом, наглядно подволакивая ногу.
Нетрудно было догадаться, кого он имел в виду.
– Этот господин твой горячий поклонник. Стоит ли разочаровывать его и давать пищу крикливым демагогам, которых в нашем движении немало? Они готовы с водой выплеснуть и ребенка.
В таком доверии партийца к врагу нации и грязному еврейскому плутократу не было ничего странного, ведь за пару дней до выступления Мессинг выполнил свое обещание и представил Вилли список ожидаемых им авиакатастроф. Затем покаялся, что насчет ближайших землетрясений, потопов и длительного, убивающего тысячи людей голода в небесной канцелярии пока ничего не слышно, разве что на Яве в ближайшее время произойдет извержение вулкана, а Япония нападет на Китай.
– Жаль, – прокомментировал эти сведения Вайскруфт. – От Явы и Японии в ближайшее время доходов ждать не приходится. Что ж, будем ориентироваться на авиакатастрофы.
В списке был указан рейс на Кёнигсберг, имевший посадку в Варшаве. Этот вылет был особенно важен для Вольфа, так как аэроплан должен был отправиться в полет сразу после его выступления в Шарлоттенбурге.
Вилли отнесся к этому прогнозу с полным доверием.
Мессинг перевел дух – умный, умный, а дурак. Решил тягаться с самим Мессингом. Да он, если хотите знать…
Получив команду, тут же все – и левые, и правые – приняли независимый вид, уселись по стойке «смирно» и принялись дружно аплодировать.
Вилли Вайскруфт вышел на сцену и объявил о начале представления. Для начала он предложил выбрать пять человек, которые должны были составить комиссию для наблюдения за медиумом. Удивлению Мессинга не было предела, когда на сцену без всякого шума и пыли вышли два коммуниста и три нациста. Для него так и осталось загадкой, каким образом господа Геббельс и Рейнхард сумели сговориться между собой. Не иначе они обладали способностями общаться в сфере оккультного. А может, все дело в традиционном немецком воспитании, требующим повиноваться старшему и не устраивать из мухи слона по всяким пустякам?
Все равно эта гремучая смесь коммунистов с фашистами вызвала у Мессинга недоброе предчувствие, и, когда пришла необходимость спуститься в зал для поиска спрятанного предмета, он испытал страх. Вольф опасался плевка в лицо, пинка в зад, толчка в спину или, что еще хуже, удара по голове. Нельзя сбрасывать со счетов и грязную провокацию, на которые ни левые, ни правые никогда не скупились. Если кто-то из членов наблюдательной комиссии решил спрятать что-то политически заостренное, например, красную звездочку или значок со свастикой, скандала не избежать. Однако консенсус был найден, и когда из нагрудного кармана коричневой рубашки какого-то громадного штурмовика (к нему и подойти было боязно) Мессинг извлек тюбик дешевой губной помады и продемонстрировал его публике, в зале поднялся неимоверный хохот.
Вольф перевел дух.
Ему предстояла трудная, полная опасностей ночь. Нервы были на пределе, так что он позволил себе расслабиться и поздравил штурмовика с элегантным цветом помады.
Тот сразу запунцовел, вскочил и принялся доказывать налево и направо, что это жена нечаянно сунула ему помаду вместо партийного свистка.
Публика от хохота едва не начала валиться со стульев.
Второе действие предполагало демонстрацию тайн человеческой психики, а также пророчества, ради которых вся эта разношерстная компания, ведомая своими вождями, собралась в зале. По этому вопросу в перерыве Вилли специально проинструктировал Мессинга. Он заявил, что текущий момент требует исключительной сплоченности всех патриотов, выступающих за возрождение Германии, так что без пророчеств нельзя. В том, что Вольф тоже выступает за возрождение, у него сомнений не было.
– История не может ждать. Ее надо подтолкнуть, а для этого необходим соответствующий настрой. Ты тоже можешь внести свой вклад в подъем народного духа.
– Ты предлагаешь мне взять в руки флаг со свастикой и начать со сцены размахивать им?
– Никто не требует от тебя политических демонстраций. Ты обитаешь в сфере тонких материй, твои мысли возвышенны. От тебя ждут ясного прогноза, провидческого, если хочешь, анализа развития политической ситуации в стране.
– Мне с трудом даются такие высокопарные речи, Вилли. Объясни проще – я должен первым запеть «Die fahne hoch…»?
– Ты опять неправильно меня понял. Мы, – он, словно пытаясь объять необъятное, неопределенно обвел пространство руками, – всего лишь требуем объективности, которая соответствует надеждам тех, кто составляет большинство в зале.
– Ты предлагаешь мне солгать?
– Ни в коем случае!! Но если ты обнаружишь в будущем нечто, не совсем совпадающее с германской мечтой, лучше проглоти язык. Сегодня на повестке дня исключительно положительный прогноз. Это будет очень полезно для нашего общего предприятия. Учти, для нашего!
– Я учту, – безропотно согласился Мессинг.
Это был закономерный итог общения с человеком с «измами». В конце концов верх всегда берут «деловые соображения» или «революционная необходимость». Несчастный начинает прятаться за ними, не сознавая, что такого рода «интересы» являются наиболее гнусной разновидностью «измов», только более грубого, неопрятного помола. Мессингу не было дела, был ли Вилли честен, уверяя, что его тревожит исключительно успех их совместного предприятия. После его слов Вольф впервые воочию ощутил шелест направленной ему в затылок пули. Это ощущение, сопровождаемое разглядыванием замедленных кадров его расстрела, было настолько невыносимо, что Вольф, сославшись на усталость и необходимость подготовиться ко второму действию, заперся у себя в номере и повалился на диван. Фактически его подвели к краю пропасти. Дело было даже не в зрелище окровавленного медиума, брошенного умирать в каком-то мрачном перелеске, в сырой, противной яме. И не в том, что в грядущем он ясно ощущал собственное присутствие во плоти и крови. К сожалению, в каком качестве Вольф там окажется, разобрать было трудно, но то, что будущее все ближе подступало к нему, все теснее сжимало его в своих объятиях, было бесспорно. Вокруг мелькали иные, на его взгляд, нелепые или слишком кричащие костюмы. Странного вида упакованная в прозрачную пленку еда, прямоугольные сумки из неестественно тонкого, напоминавшего пленку материала ставили вопросы, на которые у Вольфа не было ответов. Что оставалось неизменным, так это неотвязная слежка, которая сопровождала его и в будущем.