[50].
Номер Вольфа Мессинга был последним. Он исполнил самые проверенные и эффектные номера. Вход на это мероприятие был бесплатный, поэтому зрители не скупились на аплодисменты. Кое-кто из местных был знаком с творчеством медиума, ведь в прошлые годы ему доводилось посещать Брест. Но вы бы видели тех, кто впервые попал на такого рода представление, например, красноармейцев и тех, кто приехал помочь местному населению. Их растерянность граничила с шоком.
Сразу после концерта за кулисы явился немолодой уже командир, отозвал Вольфа в сторону и, смущаясь, признался, что от него сбежала жена. Не мог бы товарищ Мессинг помочь отыскать изменницу? Вольф чуть было не ляпнул, что не следует переоценивать его возможности, что опыты, которые он демонстрировал на сцене, всего лишь особые проявления непознанного в человеческой психике. Было еще одно соображение – Мессинга, вчерашнего беженца, вполне могли обвинить во вмешательстве во внутренние дела Белорусской социалистической республики.
Медиум глянул в его страдающее лицо, и ему стало ясно, что оставлять командира в неведении более чем жестоко. К тому же отказ мог дать повод недоброжелателям обвинить его в шарлатанстве. Вольф был вынужден подробнее расспросить командира и вскоре обнаружил зацепку. Мессинг посоветовал обманутому мужу заглянуть в местную гостиницу и попробовать там, в одном из номеров, отыскать жену.
– В каком? – спросил красный командир.
– Это не можно сказать, товарищ, – веско ответил Вольф.
На следующий день в городе только и говорили о том, что прошлой ночью в местной гостинице была пальба. Свидетели утверждали, что оттуда пачками выносили трупы. К счастью, все оказалось куда скромнее. Сима, разведав обстановку, сообщила, что ночью кто-то ворвался в номер к приехавшему из Минска инструктору по сельскохозяйственной части и выстрелил в потолок. Женщина, оказавшаяся с инструктором в одной постели, тут же вернулась к мужу, а инструктор сбежал в Минск. Инцидент замяли, но отношение к Мессингу, вчерашнему беженцу, до смерти перепугавшемуся – не притянут ли его, чужака, к ответственности за вмешательство во внутренние дела Белорусской республики, – резко изменилось. Местные власти, избавившись от проверяющего, сменили гнев на милость, даже секретарь, так нелюбезно встретивший выступление артиста, без возражений утвердил план поездок агитбригады.
За месяц агитбригада объехала два района. Они развлекали публику, а товарищ Прокопюк крутил свою пластинку. Надо сказать, что он заботился о них, как отец родной, обеспечивал удобным ночлегом и сытной едой, что в то время было не так просто. Мессинг был все время с Симой, и их уже считали парой. Однажды пришлось ночевать на полу. Коллеги артисты уступили им отдельную комнату, где Вольф с Симой устроились на каких-то громадных тулупах. Скоро она заснула, а он, обнимая и изредка поглаживая ее грудь, задумался о том, что впервые в жизни почувствовал себя до одури, до последней жилочки, счастливым. Счастливым без всякого намека на привходящие обстоятельства, такие, например, как доставка оружия в провинциальный немецкий городок.
Как Вольф жил?! За каким-таким нахесом гонялся? Зачем рисковал головой в Эйслебене? Зачем согласился вновь посетить Германию? Разве нельзя прожить мирно, в обнимку с Симочкой! Ведь это же радость: иметь рядом родное существо, чьи мысли текут ровно и только в одну сторону – в его. Симе уже было за тридцать, росла без отца, жизнь ее не баловала. Вольф не расспрашивал Симочку о прошлом, она не спрашивала его, как он дошел до такой жизни, что почитает за счастье спать на полу. А золхен вэй – это было зрелище: знаменитый магик Вольф Мессинг примостился на полу в какой-то крестьянской избе в обнимку с малознакомой женщиной и испытывает радость. Ой вэй, да ему только того и надо! Неужели к старому дуралею вновь пришла любовь? В ту ночь Вольф задумал серьезно поговорить с Симой, но вышло иначе.
Когда труппа вернулась в Брест, утром следующего дня, когда Мессинг уже совсем решился серьезно поговорить с Симочкой, за ним пришли.
Гости – двое мужчин в фуражках, кожаных пальто и хромовых сапогах – вели себя вежливо, даже извинились за ранее вторжение. Удостоверившись, что мужчина и есть Мессинг Вольф, они предложили ему пройти с ними.
Вольф спросил:
– Надолго?
Старший, по виду добрый служака, ответил:
– Нет, ненадолго.
Сима, сидя на постели и натянув одеяло на грудь, во все глаза смотрела на них. Они извинились и перед Симой. Когда Мессинг, поддавшись на их вежливость, поинтересовался, нельзя ли ему пройти вместе с Симочкой, старший уточнил:
– Попрощаться? Пожалуйста.
– Нет, нам вместе?..
Мужчина, сожалея, развел руками.
Вольф зримо, до ощупи сердца, ощутил, что они больше никогда не увидятся. Было обидно до слез, но он не плакал. Он держался, как советовал политрук.
Стойко вел себя и в легковом автомобиле, который лихо мчал на восток. Поинтересовавшись, куда они направляются, и получив ответ: «Приедем – узнаете», – вопросов больше не задавал. К вечеру автомобиль въехал в большой город. Шофер подкатил к гостинице. Сопровождавшие Вольфа Мессинга люди, не перебросившись с дежурной ни единым словом, сразу провели его в номер и предупредили, что завтра придется выступать.
– Перед кем? – робко спросил Вольф.
Уточнить, кто будет зрителем – не работник ли прокуратуры или следователь НКВД? – не решился.
Старший по возрасту мужчина ответил кратко:
– Перед активом.
Его ответ добил Вольфа. Он уже не с таким интересом разглядывал свои временные апартаменты. В таком люксе ему еще не приходилось останавливаться. Это давало надежду, что неведомый актив будет снисходителен и не станет ломать руки и ноги такому незначительному волшебнику, каким был Мессинг. От волнения он долго не мог заснуть, крутился – скорее, ездил – по широченной кровати, сожалел о Симочке. С другой стороны, менее всего ему хотелось привлекать любимую женщину к разговору с этим самым «активом». Забылся только под утро, и то ненадолго – кошмары вновь набросились на него. Утром Вольфа сытно и вкусно накормили, но даже это царское угощение не внесло ясности.
Скоро Мессинг совсем перестал что-нибудь соображать. Когда же выяснилось, что «актив» – это сборище высокопоставленных лиц, решивших ознакомиться с невиданными психологическими фокусами, рожденными в недрах загнивавшей буржуазной культуры, он проклял себя за нерешительность. Медиуму нужен был индуктор, он мог бы настоять, чтобы Сима поехала с ним. Он упомянул о ней, но приставленный к нему молодой человек, назвавшийся комсомольским активистом, развел руками:
– Вольф Григорьевич, неужели мы не найдем в Минске достойную кандидатуру? – и, снисходительно улыбнувшись, заверил: – Найдем.
Чего-чего, а людей, свободно объясняющихся на русском и польском, в Белоруссии всегда было предостаточно. Выступление Вольфа Мессинга перед активом, оказавшимся группой вполне прилично одетых товарищей, прошло на «ура». Сначала в зале, как и следовало ожидать, царило настороженное молчание. Артист уже привык к подобному отношению и, когда уже совсем собрался выпить стакан воды в надежде, что, может, этот трюк разогреет публику, обнаружил, что на этот раз имеет дело далеко не с простаками. Они начали задавать вопросы, которые свидетельствовали, что среди актива присутствовали специалисты, знающие толк в тайнах человеческой психики. После короткой дискуссии Мессинг вновь продолжил выступление, и после того, как в кармане одного из активистов ему удалось отыскать кожаный очешник с добротными зарубежными очками, его в первый раз наградили аплодисментами. Этим господином-товарищем оказался Пантеле́ймон (именно так!) Пономаренко, первый секретарь компартии Белоруссии.
Знакомство с ним стоило Вольфу вызова в Москву, состоявшегося сразу после первомайских праздников. Сцена с появлением людей в кожаных пальто – теперь их было трое – повторилась и в Минске. После представления они доставили артиста на аэродром, где они все уселись в самолет, оказавшийся «скоростным бомбардировщиком», который тут же взлетел и взял курс в сторону восхода.
Глава II
На этот раз Вольф вел себя более спокойно.
К тому моменту он уже не был тем наивным, потерявшим голову шнорером, лихорадочно пытавшимся отыскать норку, в которой можно было бы спастись от преследовавших его «измов». Мессинг успел осмотреться, у него был «колоссальный успех», теперь его называли «прямо кудесник». В Минске его приглашали в самые просторные кабинеты, с ним доброжелательно беседовали, и, несмотря на то что Вольф скверно владел русским языком и слабо разбирался в реалиях местной жизни, очень скоро сообразил, что местный актив жаждал услышать от заезжего гастролера, обозначившего себя как неизученное явление природы.
Вы полагаете, личных просьб или слов благодарности за тот сердечный прием, с каким его встретили в стране советов? А может, признаний преимуществ социалистического строя?
Ошибаетесь.
Всем хотелось знать, как Мессинга принимали на Западе, что писала о нем буржуазная пресса, встречался ли он с тем-то и с тем-то, с той-то и той-то. С Марлен Дитрих, например, или с Чарли Чаплиным. Вольф быстро научился ничему не удивляться. Главное – не выказывать невежества или незнания. Если тебе неизвестно, что означают слова «скоростной бомбардировщик», «досааф», «граница стратосферы», «смычка», «происки классового врага», «агитпроп», «наркомздрав», «мутный поток социальной демагогии», «солнце сталинской конституции», – помалкивай и многозначительно улыбайся. Главное – ни в коем случае нельзя упоминать, что Вольф имел связь с Вайскруфтом или встречался с небезызвестным Адди Шикльгрубером. Об этом даже заикаться не стоило. Только обмолвись, и сразу из загадочного явления природы, сумевшего сохранить дистанцию в общении с активом любого политического окраса, известного артиста, имевшего успех «в Париже» (где он никогда не бывал), магика и провидца, тут же превратишься в долгожданную добычу «измов». На него навесят ярлык «империалистического агента» или, что еще хуже, «двурушника», и начнут добиваться «правды». Дальше тропинка известная – к одной из ям в промозглом осеннем лесу, в которой нашел вечный покой его коллега Ганусен.