Мессинг не удержался от возгласа:
– Вас, пожалуй, введешь в заблуждение!..
– И все же. Почему Гитлер упрашивал вас примкнуть к движению? Вы же стопроцентный еврей, от вас за версту несет фаршированной щукой.
– Ганусен тоже еврей, – огрызнулся Вольф, – и что?
– Ничего. Я, например, грузин. С точки зрения фюрера мы оба неполноценные особи. Меня, например, он не стал бы упрашивать поруководить нацистской партией.
Мессинг рассмеялся. Чем-чем, а юмором нашего балабоса небо не обидело. Стоило только вообразить, как хромой Геббельс предоставляет Иосифу Виссарионовичу слово на партайтаге в Мюнхене, его буквально разобрало до печенок.
Балабос терпеливо дождался, пока тот успокоится, потом спросил:
– Представили, как я выступаю на съезде в Мюнхене?
У Вольфа руки вспотели. Кто из них телепат, Мессинг или Сталин?
– Иосиф Виссарионович, я и в самом деле не могу понять, что вы хотите услышать от меня? Лаврентий Павлович, например, предлагал мне свое покровительство, если я соглашусь угадывать мысли отдельных несознательных граждан. Беда в том, что, если даже мне и удастся что-нибудь угадать, эти сведения никак нельзя использовать в суде в качестве доказательства.
– Эту ошибку мы исправим, – пообещал вождь.
Мессинг прикусил язык – такого поворота не мог бы вообразить даже самый опытный провидец, но отступать было некуда.
– Я готов помочь всеми силами, но я не знаю, что вас интересует. Да, я встречался с фюрером. Да, он произвел на меня впечатление своей горячностью и устремленностью за горизонт обычного. Да, он предлагал мне сотрудничество, но, поверьте, мне никогда в голову не приходило последовать на его зов. Эта была бы верная гибель. Если бы я позволил себе что-нибудь подобное, я очень скоро лишился бы не только дара, но и головы.
Затем не удержался и выпалил:
– Гитлер нападет на Советский Союз 22 июня!
Сталин, как ни в чем не бывало, ткнул его трубкой.
– Какого года?
Вольф от отчаяния всплеснул руками.
– Не знаю. Не могу знать!
– Не можете или не хотите, Мессинг?
Медиум, стоя на краю бездны, попытался убедить его:
– Просто не знаю. Существует такое состояние, называется сулонг. Оно сродни гипнотическому сну. Когда я погружаюсь в него, меня посещают видения. Они чаще всего не привязаны к какому-то определенному месту, ко времени.
– То есть вы не можете сказать, к какому дню, месяцу или году они относятся?
– Именно! – обрадовался Мессинг. – Картинки могут быть привязаны к событию, но разобрать, что это за событие, с чем оно связано, тоже чрезвычайно трудно. Это удается очень редко. Прибавьте плохое знание языков, а то и вовсе их незнание. Незнание нравов, обычаев, моды, устройства жизни, наконец. Это нелегкая работа, Иосиф Виссарионович.
Наконец товарищ Сталин закончил набивать трубку и закурил.
– От таких прогнозов мало толку. Чем же вы отличаетесь от шарлатана? Как я могу вам верить?
– Вот и я говорю, товарищ Сталин, зачем мне верить? Это что-то вроде сновидения, все зыбко, фрагментами, цитатами, чаще всего не связанными между собой. Все плывет и подрагивает, причем, далекое будущее мне дается легче, но что касается завтрашнего дня, это практически невыполнимая задача. По-видимому, это происходит потому, что чем ближе к тебе это самое будущее, тем больше альтернатив. Те, кто заявляют, что способны угадать номера выигрышных лотерейных билетов, лгут. Например, до войны в Польше выступал известный медиум Шиллер-Школьник. Он брался предсказывать номера, на которые должны выпасть выигрыши в ближайшем розыгрыше. Когда мне об этом рассказывали, я задал только один вопрос: почему эти номера не купит сам провидец, хотя бы для того, чтобы иметь возможность бросить свою сомнительную и рискованную профессию?
– В том, в чем вы сейчас признались, есть известная логика, но вот в чем загвоздка, Мессинг. В отличие от всех прочих шарлатанов и мошенников, ваши так называемые вещие сны имеют странное свойство сбываться, и это говорит в вашу пользу. Ответьте, как вы сами относитесь к своим прогнозам? Какой процент ошибок допускаете?
Что Вольф мог ответить? Он выговорил так, как оно есть:
– У меня не бывает ошибок, товарищ Сталин.
– То есть вы хотите сказать, что они все сбываются?
– Да.
– Все без исключения?
– Да, если все идет напрямую.
– Как это?
– Не помню, когда это было, в тридцать пятом или в тридцать шестом году. Одна женщина в Польше спросила меня о судьбе сына. Она предъявила его письмо. Я сразу угадал, что человек, написавший его, умер. Пришлось огорчить бедную женщину. Через полгода, а может, через год я вновь приехал в этот городок. Остановился в гостинице, тут ко мне ворвался молодой человек и начал скандалить. Он кричал, что я едва не погубил его мать. Дело едва не дошло до рукоприкладства. Я попросил его успокоиться и сообщил, что готов извиниться перед ним, только сначала надо разобраться, как вы, Иосиф Виссарионович, любезно выразились, в существе дела. Он пригласил в номер мать, которая тоже выразила свое неудовольствие ошибочным предсказанием. Я никак не мог понять, в чем дело, пока не попросил сына этой женщины написать что-нибудь своей рукой. Он исполнил мою просьбу. Я взглянул на написанное, и все стало ясно. Я спросил молодого человека, кто написал то злополучное письмо. Он признался, что это сделал его товарищ. У него в то время болела рука. Где теперь ваш товарищ? Он умер, признался молодой человек…
– Я понял, – перебил меня вождь. – Толку от вас мало… Скажите, в этом году немцы высадятся в Британии?
– Нет, Иосиф Виссарионович, – решительно заявил Вольф. – Ни в этом, ни в следующем году этого не будет. Это вообще никогда не случится. Я ни разу не видал фашистов в Британии, а вот англичан во Франции видал.
– Хотя бы кое-что, – проворчал балабос, выдохнул дымок и хитро взглянул на меня. – А насчет 22 июня вы ничего не можете добавить?
Мессинг с удовольствием вдохнул знакомый аромат «Герцеговины Флор». Ему стало полегче. Была бы его воля, он с головой погрузился бы в самый жар тлеющего в головке табака.
– Не могу вводить вас в заблуждение, – настойчиво подтвердил Вольф.
– Хорошо.
Сталин перебрал лежавшие на столе газеты. Задержал в руках номер «Правды», подозвал к себе и, развернув газету, спросил:
– Что вы можете сказать об этих людях?
Мессинг приблизился, заглянул в газету. Здесь были опубликованы – крупно и четко – портреты советских военных деятелей, впервые получивших генеральские звания, введенные в Красной армии в июне 1940 года.
С газетного разворота на Мессинга смотрели люди разных национальностей. Миг, туман, наплывом ясность – и их лица ожили, задвигались, освоили речь. До него донесся многоголосый хор приказов, докладов, воплей, предсмертных вскриков. За их плечами – там, в предсказуемо близкой дали – пылали пожары, горела Волга, рушились дома. В небе кувыркались самолеты, из-под гусениц громадных бронированных машин комьями летела земля. Облик грядущего был страшен. Вольф с трудом различал подписи под фотографиями. Фамилии по большей части были русские, но среди них нередко попадались украинские, кавказские, восточные, польские: Ватутин, Говоров, Гордов, Качалов, Карбышев, Лукин, Сверчевский, Рокоссовский. Здесь были его сородичи: Смушкевич, Цейтлин, Броуд Яков Исаакович. Одного из них он узнал сразу – этот генерал принимал парад в Бресте. Вольф наклонился пониже и прочитал: «Кривошеин Семен Моисеевич».
Мессингу было по пути с этими людьми. Война была неизбежна, и эти люди должны были защитить его от врагов. Это был факт, и ему, нырнувшему в сулонг, было радостно с ним считаться. В будущее они двинулись толпой. Обнажились первые дни испытаний, строй фотографий рассыпался, они начали терять товарищей. Вольф почему-то брел рядом со Сталиным. Он рассказал, что его обижали в детстве. Нещадно колотил отец, мать защищала, но требовала не подавать виду. Будь джигитом, Иосиф. Сцепи зубы и молчи. Будь терпеливым и стойким.
«Как Коба?», – спрашивал Иосиф. «Да, как Коба», – отвечала мать.
Он признался, что был малограмотен и потому обидчив, не знал европейских языков. В юности освоил русский. Иосиф открыл Вольфу, что происхождения был самого грузинского, так что мстительности и жестокости ему не занимать, особенно по отношению к контрреволюционерам. Те, пожаловался Сталин, тоже хороши, чужую кровь не жалели. Попади он им в руки, они с него шкуру бы содрали. Он сожалел, что слабо сопротивлялся коварному «изму», и тот сумел на сколько-то процентов овладеть им. Тем не менее ему удалось сохранить много человечьего, а бычачье проступало только на теле в одном месте. Как бы поделикатнее выразиться: иначе говоря, ниже пояса. «Хочешь покажу?» – предложил он.
Мессинг отказался и, отвлекаясь от будущего-прошлого, пристальнее вгляделся в фотографии. Генеральские судьбы просматривались насквозь, до самого донышка. Их ждали суровые испытания, и не каждый оказался готов к ним. Он отметил умниц – указал на них Сталину – умолчал о тех, кто погиб, кому не повезло, кого искалечил плен, кто пропал без вести. Среди них попадались лица с темными пятнами, не смевшие поднять глаза. Вольф не смел судить их, тем более называть по именам. Кроме одной фамилии. Изучая абрис одного из новоиспеченных генералов, он не смог сдержаться. За сонными глазками, прикрытыми простенькими очками, простиралась черная полоса предательства. Он прочел – Власов Андрей Андреевич – и указал:
– Я не стал бы доверять этому человеку.
Сталин, не скрывая удивления, глянул на Мессинга.
– Этому?! Командиру лучшей в Красной армии дивизии? Вы в своем уме, Мессинг? Какая цена вашим прогнозам, если вы не способны отличить зерно от плевел!
После короткой паузы Иосиф Виссарионович как бы между делом поинтересовался:
– Как долго будет длиться война, сказать можете?
Вольф отрицательно покачал головой. Он не настолько безрассуден, чтобы предупреждать нашего балабоса, что война продлится долгих четыре года и только последние месяцы доблестная Красная Армия будет сражаться на чужой территории. После такого прогноза ему никогда не вырваться из рук Лаврентия Павловича. Но и молчать в присутствии балабоса было нельзя.