Мессинг решился:
– Единственное, что мне видится: вначале у немцев будут кое-какие успехи.
Сталин ухватился за эту фразу и доброжелательно предположил:
– Вы хотите сказать, что немцы кое-где прорвутся на нашу территорию?
Вольф кивнул.
– Можете подсказать, до какого пункта они продвинутся.
Он – дурак из дураков – не удержался:
– До Волги.
Сталин спокойно принял этот прогноз.
– А конкретней?
– До Сталинграда!
Балабос поперхнулся, потом снисходительно глянул на Мессинга.
– Вы соображаете, что говорите? Это называется «кое-где»? От границы до Сталинграда около двух тысяч километров.
Он сел за стол. Ему стало скучно, он пожалел о потерянном времени.
Чем Вольф мог помочь балабосу?
Участь его была решена, оставалось только ждать приезда Берии. Медиума передадут ему с рук на руки, и он еще раз попытается пристроить Мессинга к делу. Он откажется, дальнейшее двинется обычным порядком: скоротечное судебное заседание, прокурор огласит обвинение, «тройка» посоветуется и скорехонько вынесет приговор.
Утвердят его пулей.
Неожиданно балабос поинтересовался:
– Как вы сами видите свое будущее, Мессинг? Что ожидает вас в ближайшее время?
– Концерты, выступления, будет много раненых. Время будет трудное, Иосиф Виссарионович, голодное.
– Что ж, – усмехнулся Сталин. – Я рад за вас. А что ждет меня?
– Я вижу вас победителем. Там, – Вольф указал на свой отчет, – написано. Красные флаги над рейхстагом.
– Я не о том, Мессинг, – поморщился вождь. – Я имею в виду, долго мне руководить страной, вести народ от победы к победе? Одним словом, долго ли мне коптить небо?
Это был самый страшный, самый нужный вопрос на свете, Мессинг долго готовил на него ответ. Это была долгожданная соломинка, которая могла бы помочь ему удержаться в мире живых.
Мессинг сглотнул и ответил:
– Долго.
– А точнее?
– Не менее десяти лет.
Сталин откинулся к спинке стула.
– Так мало?
– Не менее!.. – возразил Вольф.
Сталин пыхнул дымком из трубки.
– Вы, кажется, заявляли, что не различаете дат?
– Именно так, Иосиф Виссарионович.
– Как же сосчитали?
– По событиям собственной жизни. С момента этого разговора она продлится не менее десяти лет. Не менее!! Но при одном непременном условии. Сколько протяну я, столько протянете и вы. Мы умрем почти одновременно… – Мессинг врал вдохновенно. – С разницей в несколько месяцев.
Сталин нахмурился, встал из-за стола, принялся разгуливать по комнате. Потом приблизился и, ткнув в Вольфа трубкой, грубовато поинтересовался:
– Не сочиняешь?
– Нет. Я хочу сказать, что, если меня оставят в покое, линия будущего прочертится именно таким образом.
Сталин погрозил мне пальцем.
– Ты хитрец, Мессинг! Другими словами, ты требуешь, чтобы я приказал оберегать тебя, заботиться о тебе, иначе, мол, пеняйте на себя?.. А если за тобой обнаружатся какие-нибудь контрреволюционные грешки?
– Я не требую от власти каких-то особых привилегий. Я просто хочу быть как все. Как артист я принесу куда больше пользы.
Сталин с удовольствием полакомился дымком.
– От твоего условия отдает обывательским подходом к истории. К тому же воинствующе обывательским. Только ты, Мессинг, не учел, что товарищ Сталин не страдает суеверием. Он материалист, что и тебе советует. Его трудно запугать. Пытались многие, даже Сталинградом – не получилось. Тебе ясно, Мессинг?
– Так точно, товарищ Сталин.
– Правильно отвечаешь. Хорошо, что правильно отвечаешь. Тогда вернемся к нашим баранам. Вы утверждаете, что война неизбежна?
– Да, вижу страшные разрушения, пожары, сотни, тысячи, миллионы трупов.
– Войны без жертв не бывает, – успокоил его вождь и спросил: – Победа будет за нами?
– Да. Я не выдумал красные флаги над рейхстагом.
– В это готов поверить, есть подтверждения. И на том спасибо. Срок начала войны уточнить не можешь?
– Нет, Иосиф Виссарионович. То ли в следующем году, то ли в сорок втором.
– А в сорок третьем?
– Никак не в сорок третьем.
– Это точно?
– Насколько мне известно.
– Хорошо. Вот видите, товарищ Мессинг, если с вами провести разъяснительную работу, объяснить, что хочет от вас партия, то и от вашего брата, ясновидца, можно добиться толку.
– У меня есть просьба, Иосиф Виссарионович.
– Что такое? – насторожился балабос.
В этот момент до Мессинга донесся шум подъезжающего к дому автомобиля.
Сталин прислушался и кивнул.
– Высказывайте, Мессинг. Надеюсь, эта ваша последняя просьба? Деньги у вас теперь есть.
– Так точно, товарищ Сталин. Я прошу вас позволить мне выехать из Москвы на гастроли, – Вольф сделал паузу. – И, если возможно, больше не вызывать меня.
Сталин усмехнулся.
– Насколько мне известно, очень многие мечтают, чтобы их вызвали ко мне. Вы редкая птица, Мессинг.
– Да, товарищ Сталин.
В этот момент в комнату вошел Берия.
– Лаврентий, мы тут кое-что обсудили с товарищем Мессингом. Полагаю, не следует ему мешать выступать перед публикой. Как ты считаешь?
Лаврентий Павлович поспешил пожать руку Вольфу.
– Вполне согласен, Иосиф Виссарионович. Товарищ Мессинг – ценный специалист. Его дар вполне можно использовать в пропагандистских целях.
– Лаврентий, ты не понял. Он просит оставить его в покое.
На лице Берии нарисовалось искреннее неодобрение, однако вождь не обратил внимания на недовольство наркома и настоятельно добавил:
– Полагаю, с этим можно согласиться.
Берия понимающе кивнул.
Сталин прошелся по кабинету.
– Товарищ Мессинг утверждает, что Гитлер никогда не высадится в Англии.
– Но все разведданные подтверждают, что вторжение начнется в пределах двух-трех месяцев. Этот мошенник не упустит шанс…
Сталин саркастически усмехнулся и переспросил:
– Не упустит шанс? Каким же это образом немцы преодолеют Ла-Манш, когда начнутся шторма? Я не слышу ответа, Лаврентий, а твой подопечный Мессинг ответил, и как считает товарищ Сталин, ответил верно.
Берия побледнел, однако выдержки и опыта хватило признать ошибку.
– Товарищ Сталин, я всегда…
– То, что ты, Лаврентий, всегда, политбюро известно. Если бы не всегда, ты давным-давно понес бы заслуженную кару.
Далее Сталин уточнил позицию политбюро:
– Кое-кто в руководстве страны полагает, что Гитлер – мошенник. Этот мошенник в течение месяца захватил Норвегию, Бельгию, за пять недель разгромил Францию. Как ему это удалось? С помощью какого мошенничества? Я не слышу ответа, товарищ Берия. Вы берете на себя большую ответственность, утверждая, что Гитлер – мошенник, которому легко дать по зубам. А не вводите ли вы партию в заблуждение? Возможно, вы не знаете ответа и все списываете на мошенничество?
Наркомвнудел побледнел.
Сталин подошел к нему и, ткнув в Берию трубкой, добавил:
– Это не самое страшное, Лаврентий. Тебя, возможно, заинтересует другой прогноз нашего провидца. Товарищ Мессинг настаивает, что жить тебе осталось не более десяти лет. Но и это полбеды. Хуже всего, Мессинг настаивает, если со мной что-нибудь случится, ты и года не протянешь.
Мессинг онемел. Никогда он не предсказывал ничего подобного! Но каков Сталин! Кто из нас больший экстрасенс?
Нарком загорячился:
– О чем вы говорите, товарищ Сталин! О какой смерти!.. В такой напряженный момент!!
Сталин словно не услышал его. Он в разрядку добавил:
– Ты понял, Лаврентий? Оставь нашего телепата в покое. А вам, товарищ Мессинг, я советую покрепче держать язык за зубами и не совершать ошибок, за которые потом придется горько расплачиваться.
Это были счастливые дни, одни из самых блаженных в жизни Вольфа Мессинга.
Аудитории он был в новинку – каждому выступавшему на сцене известно, что это такое. Советских граждан в то время не баловали такого рода зрелищами. Последний крупный успех имел незаурядный гипнотизер Орнальдо, выступавший до конца 20-х годов[63]. Вольф вспоминал громадный фотографический снимок его глаз, выставленный в витрине известной фотографии Свищева-Паоли в Столешниковом переулке. Это было незабываемое, пробирающее до озноба зрелище, ведь мало назвать Орнальдо гипнотизером. Судя по тому, что его взгляд прощупывал зрителя насквозь, это был сведущий в угадывании мыслей специалист.
Мессинг имел оглушительный успех в Харькове, но что творилось в Одессе, словами не передать.
У Вольфа сохранилась одна из мелких афиш, которыми обклеивали одесские трамваи. На фоне его экзотического, внушающего трепет портрета были броско выделены два слова: «Едет Мессинг!» И ниже, мелким шрифтом: «Встречайте в городской филармонии».
Приезд неведомого Мессинга произвел на город впечатление, которое можно было бы сравнить с прилетом Змея Горыныча. Кассы в филармонию на Пушкинской брали штурмом. При первом же выходе на сцену Вольф обнаружил, что горожанам штурм удался. Сказать, что в зале некуда было яблоку упасть – ничего не сказать: в зале негде было упасть горошине. Он удивлялся, как публике удавалось освободить ему проход для поиска спрятанных предметов. Это было чудо из чудес, которые возможны только в Одессе. Зрители переставали дышать. Полные дамы с Привоза уплотнялись до такой степени, что ему становилось страшно: выживут ли? Не оставят ли город без свежей рыбы?
После первого удачного номера публика пришла в восторг. Эта южная, горячая, взращенная на огнеопасной еврейско-русско-украинской смеси благодарность громыхнула так, что медиума едва не вымело со сцены.
Теперь что касается сцены. Сначала на ней было полным-полно зрителей. Они, церемонно извиняясь, ходили взад и вперед, пока Мессинг не сделал замечание Финку – ему мешают работать. После чего один из работников филармонии решительно отодвинул артиста в сторону и громко, на весь зал, осадил перебиравшегося с места на место поклонника непознанного: