. Богородский монастырь в Свияжске играл важную роль в этой прибыльной волжской торговле после того, как получил разрешение ввезти из Астрахани более 135 тонн соли[205]. Монастыри могли взимать пошлину за транспортировку соли по Волге. Даже когда внутренние пошлины в середине XVIII века были отменены, оставались еще монополии на такие товары, как соль, водка и аптечный ревень. В 1600 году в Самаре построили отдельную пристань для судов, перевозящих соль из Астрахани и с озера Эльтон.
Русское правительство проявляло недвусмысленные намерения поглотить новые земли на юге и управлять ими. Это достигалось сочетанием демонстрации силы – учреждением гарнизонов с солдатами – и заселением земель посредством жалования имений служилым людям и монастырям и либо переводом на эти земли крестьян, либо закрепощением уже проживавших там местных народов. Принятие титула «царь Казанский и Астраханский», создание Казанского приказа для управления новыми территориями и поощрение учреждения на них монастырей ясно говорило о том, что эти земли должны быть полностью включены в Российскую империю.
Однако земли Среднего и Нижнего Поволжья по-прежнему были дикими рубежами. Города и монастыри обязательно окружались оборонительными стенами, но и те не всегда могли сдержать нападения кочевых ногайцев, киргизов, казахов и калмыков. Военные гарнизоны были призваны защищать города, но на практике, как оказалось, были недостаточно сильны для отражения набегов. Ногайцы нападали на Самару в 1615 и 1622 годах[206], а калмыки взяли город в 1639 и 1670 годах и сожгли его[207]. В начале XVIII века Джон Белл, шотландский врач и путешественник, отмечал, что укрепления Казани призваны отражать нападения татар[208]. Самара была особенно уязвима, поскольку стояла на восточном берегу Волги и тем самым была в большей мере подвержена набегам кочевых племен с востока, но и Саратов, построенный на западном берегу, подвергся нападению в 1612 году, а в 1620-е и 1630-е годы несколько раз разграблялся ногайцами[209]. Каждый набег влек за собой постройку новых укреплений и появление новых гарнизонов, но и это не останавливало кочевников. А если уж и города были уязвимыми, то деревни оставались почти беззащитными.
Среднее и Нижнее Поволжье служили границей между более оседлыми западными землями и открытой степью на востоке, уязвимой для нападений кочевых племен. Но Царицын подвергался атакам и с юга: калмыки совершали набеги на город в 1681 и 1682 годах. А в 1705 году кубанские татары тоже напали на Царицын с юга, похитили скот, взяли в плен многих русских и по сути «разрушили» город[210]. Он продолжал подвергаться набегам татар с Причерноморья и Северного Кавказа. И «враг» не всегда был внешним. Крепостные – русские и нерусские – нередко поднимали восстания против помещиков и государственных сборщиков налогов, да и солдаты, расквартированные в волжских городах, – стрельцы и казаки, – были ненадежны и могли с вызывать волнения в той же степени, что и усмирять их. К истории войн и восстаний на Волге мы и переходим.
Глава 4Опасности на ВолгеПираты, разбойники и казаки
В 1743 году британский торговец Джонас Хенвей плыл по Волге в Персию и стал свидетелем ужасного наказания воров, которое должно было послужить примером для остальных. Их пустили по Волге на плотах, где были устроены виселицы:
«…довольно много железных крюков, на которые их подвесили за ребра. Этот плот пустили по реке, над головами преступников прикрепили таблички с именованием их злодеяний, а жителям всех городов и деревень на берегах реки дали строгий наказ под страхом смерти не только никак не помогать несчастным, но и отталкивать плот от берега, если он пристанет рядом… эти преступники порой висели так живыми по три, четыре и даже пять дней»[211].
Эта мучительная смерть должна была служить предостережением остальным. Вместе с тем эта казнь свидетельствует о серьезности угроз со стороны разбойников на Волге.
Убийства и другие преступления ежедневно случались в стране, где какая бы то ни было полиция отсутствовала вплоть до самого конца XVIII века[212] и где власти полагались на небольшие и часто ненадежные гарнизоны в деле подавления мятежей или поиска беглецов и разбойников. Крестьяне могли нападать на своих помещиков или монастыри, могущественные бояре и дворяне силой забирали поместья своих более бедных соседей, в Москве и других городах нередко вспыхивали жестокие бунты, особенно во время чумы или экономического кризиса; солдаты, расквартированные в городах и деревнях, вступали в стычки с хозяевами, не расположенными их кормить; набеги на деревни с целью собрать налоги или рекрутов часто приводили к преступлениям с обеих сторон; шайки беглых крестьян, дезертиров и сбежавших преступников грабили кого попало и нападали на отдаленные села. Религиозные праздники почти всегда заканчивались пьянством и драками. Самым опасным временем была Пасха: один дипломат отмечал, что «разгул и безумие русских в эти дни неописуемы»[213]. Нечетко очерченные границы России были уязвимы для набегов враждебно настроенных соседей, но даже города Центральной России порой оказывались в кольце разбойников. В 1728 году в Нижнем Новгороде на Средней Волге пришлось расквартировать целый пехотный полк для борьбы с разбойниками в городе и вокруг него[214]. Деревянным городам часто угрожали пожары, в ходе которых лихим людям всегда было чем поживиться. В 1750 году в Нижнем Новгороде публично выпороли нескольких крестьян за мародерство на пожаре[215]. Кровавые стычки между жителями могли возникнуть почти в любое время – что на Волге, что в других местах. Как правило, больше всего доставалось бедным и безгласным. Русские, по словам Адама Олеария, посетившего Россию в составе посольства герцога Голштейн-Готторпского, «вообще весьма бранчивый народ и наскакивают друг на друга с неистовыми и суровыми словами, точно псы»[216]. В 1767 году купцы из Сызрани на Средней Волге жаловались, что один богатый купец «захватя весьма долговременно одного из купцов, Федора Заварзина, бил мучителски плетми неведом за что»[217].
Любая поездка была крайне рискованным предприятием для путешественников. Перед тем как отправиться в нее, обычно совершали некие магические ритуалы. Дороги были ужасны, из-за выбоин телеги и экипажи часто переворачивались. Весной и осенью лили дожди, превращавшие дороги и вовсе в непролазные болота. Санные пути зимой часто оказывались более быстрыми, но внезапно налетавшие метели и бури несли смертельную опасность. Но угрожала не только стихия, но и люди: шайки грабителей и дезертиров бродили по всей Руси, нападая на беззащитных путешественников. В Сибири банды беглых преступников располагались вдоль всех немногочисленных дорог, ведущих по обширной территории. Их прозвали «армией воеводы Кукушкина», поскольку появлялись они весной, вместе с кукушками. Все деревья вдоль одной из дорог на Санкт-Петербург были спилены, чтобы разбойники не могли среди них укрыться. Однако дорога по Волге между Нижним Новгородом и Астраханью славилась как одна из самых опасных, не в последнюю очередь из-за того, что альтернативных путей здесь попросту не было. В состав шаек разбойников входили казаки, дезертиры, беглые крестьяне и заводские рабочие с Урала.
В 1466 году Афанасий Никитин, тверской купец, поплыл вниз по Волге, направляясь в Индию. Его отряд без особых приключений миновал Казань, но в Астрахани был атакован и ограблен татарами. Один из его товарищей был убит, а четырех русских взяли в плен, несмотря на яростное сопротивление (купцам удалось застрелить двоих нападавших)[218]. Адам Олеарий плыл по Волге в 1633 году на корабле, снабженном «всякого рода зельем и снарядами, пушками для металлических и каменных ядер, гранатами и другим оружием на случай нападения разбойников». Его предупреждали о казаках, «которые разбойничают на Волге и вряд ли оставят нас в покое», и о местных марийцах, описанных как «жестокий, бесчеловечный народ, любящий разбои более Господа Бога своего»[219]. В 1734 году шайка беглых крестьян разбила лагерь на волжском острове близ Чебоксар и начала «убивать и грабить» многих купцов, ходивших по реке[220]. Автор путевых заметок 1742 года пытался приободрить будущих путешественников, но не скрывал возможных опасностей: «Сплав по Волге ниже Саратова вовсе нельзя считать опасным, если у вас хороший корабль и отлично вооруженный отряд. Тогда можно не опасаться калмыков или русских разбойников»[221]. Хенвей, процитированный выше, путешествовал в 1740-е годы и отмечал, что на реке часто встречаются шайки разбойников, состоящие из 30, 40 или даже 80 человек, так что суда приходится проводить под конвоем.
При этом разбойники могли лишить денег и ценностей не только незадачливых путешественников. Шайки бандитов стекались на Волгу, привлеченные огромной стоимостью товаров, которые ввозились из Персии и с востока (главным образом это были рыба, соль и шелка), а также вниз по течению из северной России (меха). К тому же все эти товары были удобны для транспортировки и ликвидны. Награбленное можно было легко сбыть в таких городах, как Астрахань, где почти не задавали вопросов о происхождении товара. Разбойники должны были полностью использовать краткий период навигации (обычно с марта–апреля до ноября), а затем отступить на сушу или перенести свои нападения на пограничные территории. У разбойников были весельные плоскодонные лодки (так называемые струги), отлично приспособленные для стремительных набегов на торговые суда. Эти лодки могли быстро перемещаться и легко маневрировать среди множества песчаных отмелей, островков и небольших притоков на Средней и Нижней Волге (см. главу 10), что позволяло легко совершать неожиданные нападения на одиночные суда и быстро ретироваться с добычей. Особенно удобным местом для разбойничьих судов была «великая излучина» реки к северу от Саратова и к западу от Самары.