Разбойники могли безнаказанно орудовать по всей Волге. Корабли, идущие вверх по реке против течения, были тяжело нагружены товарами и двигались медленно. Даже если суда шли караваном, одно или два из них легко могли отбиться от основной группы, особенно если навигация была затруднена из-за отмелей и низкого уровня воды. Вооружить же судно так, чтобы оно смогло отбить нападение целой шайки разбойников, было почти невозможно. Даже если и попадались профессиональные солдаты, нанимать и кормить их было так дорого, что такая цена была попросту заградительной: все путешествие оказывалось невыгодным. Более того, существовала опасность того, что вооруженная охрана при нападении может попросту перейти на сторону бандитов, как и недовольные корабельщики вместе со всей командой. Поэтому купцы заранее мирились с тем, что часть груза будет утрачена – либо из-за разбойников, либо из-за каких-либо неблагоприятных природных явлений. В 1744 году Сенат приказал местным властям «искоренять разбойников и воров», но это указание было бессмысленным без вооруженной помощи со стороны правительства[222]. Только когда грабеж и набеги переросли в подобие общего восстания, решено было привлечь регулярную армию, о чем и пойдет речь ниже.
Река была главным источником добычи, но поселения на Средней и Нижней Волге тоже подвергались набегам разбойников. На восточном берегу кочевые всадники часто вторгались в села, пугая жителей и сея разрушения. Особенный ужас вызывали кочевники-ногайцы. Враждебность ногайцев во многом была связана с тем, что поселенцы наступали на их пастбища, распахивали землю и ограничивали передвижения стад; но нельзя забывать и о том, что деревни поселенцев можно было попросту как следует пограбить. Особенно ценились лошади, но похищали также и людей обоих полов, чтобы продать их в рабство по высокой цене или потребовать выкупа. Немецкие колонисты, заселившие восточный берег Волги, часто страдали от опустошительных набегов ногайцев и других кочевников. Весной 1774 года на несколько колоний на восточном берегу напали всадники-киргизы; одна деревня была разрушена до основания, ее жителей истребили после жестоких мучений, 300 человек были взяты в плен[223].
В прошлой главе мы видели, что на русские крепости и города часто нападали ногайцы и калмыки. Однако на Волге наибольшую угрозу закону и порядку несли казаки. Набеги казаков начались с середины XVI века – примерно со времен завоевания Казани и Астрахани. В 1554 году сообщалось, что около 300 казаков «воруют на Волге»[224]. В 1600 году отряд из 500 казаков разграбил Царицын: пограбив «на Волге и на море» «торговых людей», «воровские казаки… хотят, придя к городу, и людей побить»[225]. В 1631 году более тысячи казаков прибыли на Волгу с Дона и стали совершать набеги на дельту Волги, на саму Астрахань, а также на побережье Каспийского моря, включая Персию[226]. Порой казаки враждовали с кочевыми племенами и другими инородцами с востока и юга (например, в 1655 году казаки взяли в плен 400 татар)[227], но наибольшую угрозу они несли, когда им удавалось привлечь кочевников и озлобленных жителей городов и сел на свою сторону; в этом случае набеги представляли значительно более серьезную опасность для стабильности государства.
Кто такие казаки? В русском языке слово «казак» имеет тюркское происхождение. Изначально оно обозначало разбойников, воинов и бродяг, живших в XV веке в степях. Они могли иметь как тюркское, так и славянское происхождение. К XVII веку большинство казацких общин на рубежах империи состояли из русских или украинцев. Многие из них происходили из беглых крепостных или государственных крестьян, бежавших на юг и образовавших на рубежах страны и на берегах великих рек (Дона, Днепра, Яика-Урала, Терека и Волги) своеобразную вольницу. Таким образом, казаки – это не отдельная этническая группа, хотя в Советском Союзе таковая и выделялась; однако они, безусловно, сформировали внутри Российской империи отдельную идентичность и уникальный образ жизни, сохранившийся до падения империи и вновь проявившийся в постсоветской России.
По мере продвижения Российской империи на юг основывались «черты» крепостей на Волге и других важнейших маршрутах, о чем мы писали в прошлой главе. Дело не ограничивалось отправкой в крепости солдат: новые земли должны были заселяться новыми жителями. Для этого некоторые казацкие общины – казачьи «войска» – были либо формально учреждены русским государством, либо образовались на границах и в южной части великих рек самостоятельно. Казаки должны были служить государству, образуя на юге защитный барьер; входить в состав гарнизонов и участвовать в военных кампаниях. Взамен им давали земли, права на вылов рыбы и платили за военную службу; более того, они могли пользоваться значительной автономией – выбирать собственных лидеров (атаманов), проводить массовые казачьи сходы, бывшие примером своеобразной демократии, и вершить собственный суд.
Хотя на практике в казачьих общинах всем заправляли богатые и могущественные старейшины, а за военную службу казакам платило Русское государство, сами они считали себя подлинно «вольными» по духу людьми, действующими по собственным правилам. Более того, так считали и остальные. Выше всего ценились успехи в верховой езде и личная храбрость; занятия сельским хозяйством презирались – по крайней мере, в начале XVII века. Для Русского государства казаки были явлением неоднозначным: они были неоценимы для отражения нападений татар, ногайцев и калмыков, привлекались к военным походам в качестве нерегулярного войска; однако казаки были постоянным источником смуты и угрозы закону и порядку в стране. Только в конце XVIII – начале XIX века казаков удалось окончательно обуздать (см. следующую главу), так что они стали опорой царской власти и начали ассоциироваться с репрессиями в отношении всех, кто выступал против нее.
Казаки расселились по волжским крепостям вскоре после взятия Казани и Астрахани. Одним из самых известных первых волжских казаков был Василий Тимофеевич, прославившийся под прозвищем Ермак[228]. В начале 1580-х годов он поступил на службу к богатому и влиятельному семейству Строгановых, возглавил казачий отряд, посланный Строгановыми за Уральские горы, и разбил сибирского хана в битве у его столицы Искера. После этого Ермак объявил Сибирь владением царя Ивана IV, продемонстрировав большое значение нового региона с помощью невероятно ценных мехов, отправленных в подарок царю. О происхождении Ермака известно мало, как и о его внешности (Ремезовская летопись утверждает, что он был «велми мужествен и разумен, и человечен, и зрачен, и всякой мудрости доволен, плосколиц, черн брадою и власы прикудряв, возраст [рост] средней, и плоск, и плечист»[229], но все это лишь предположения).
Все это не помешало городу Новочеркасску на Дону объявить Ермака своим уроженцем и поставить ему памятник. В постсоветской России в 2009 году выпустили 10-рублевую марку с его портретом. Мы знаем, что Ермак проводил суда Строгановых по Каме и Волге, а до того на Волге разбойничал, так что можно предположить, что и родом он был с Волги. Ермак был отважным, бесстрашным, беспокойным удальцом; он возглавил небольшой отряд, состоявший главным образом из казаков, и привел его к целому ряду удивительных побед над инородцами, значительно превосходившими казаков числом, пусть и вооруженными куда более примитивно. После смерти Ермака (примерно в 1585 году) его фигура мифологизировалась: в частности, в народных песнях он обрел волшебную способность излечивать от недугов, что роднит его со Стенькой Разиным и Емельяном Пугачевым, о чьих деяниях на Волге пойдет речь ниже.
Формально войско волжских казаков было образовано в начале XVIII века, и тысяча казачьих семейств переехала в город (по-казачьи – станицу) Дубовку на правом берегу Волги, к северу от Царицына. Волжских казаков всегда было сравнительно мало, и, хотя они участвовали в восстаниях XVIII века на Волге, их нельзя назвать подстрекателями этих бунтов. Эту честь следует оказать донским казакам.
Донское казачье войско в конце XVII века стало самым крупным и значительным казачьим сообществом в Российской империи. Донские казаки жили в основном рыболовством и скотоводством, время от времени совершая набеги по Черному и Каспийскому морю. Донские казаки гордились своей самостоятельностью: они имели свою столицу Черкасск, где проводились сходы, и настаивали на том, чтобы общаться с русским правительством через Посольский приказ – тогдашнее министерство иностранных дел. Однако на деле донские казаки зависели от русского правительства, получая от него выплаты за военную службу, а в конце XVII века у донцов наметились серьезные общественные и экономические проблемы. Частично они были связаны с повышением налогов в военное время и неурожаями, частично – с притоком в Придонье новых беглых крестьян, тоже желавших пользоваться ограниченными ресурсами, что привело к усилению противоречий внутри казачества между «старыми» и «новыми» поселенцами, между богатыми и бедными; наконец, еще одной причиной стало укрепление баз Османской империи на северном берегу Черного моря. Это сочетание факторов привело к тому, что самые отчаянные казаки направились на восток – в сторону Волги и Каспийского моря – в поисках добычи. По сути донские казаки вели безнадежную борьбу с Русским государством, которое все более прочно брало под контроль свои границы. Однако в то время это было неочевидно, да и вряд ли могло послужить утешением жертвам двух крупнейших казачьих восстаний того периода на Волге. Возглавляли эти восстания Стенька Разин (1667–1671 годы) и Емельян Пугачев (1773–1775 годы).