[430]. Порт процветал, туда прибывало все больше судов, которые приносили в город инфекцию – особенно в высокий сезон в июне и июле. Саратов стоял на нескольких узких оврагах, по которым стоки беспрепятственно попадали в Волгу. На склонах оврагов в скученной обстановке жило около 4000 человек. Гигиены почти не было, а чистой воды и вовсе было не достать. К набережной оттуда вели крутые, грязные, зловонные улочки. Именно там была отмечена самая высокая смертность во время эпидемии холеры 1892 года.
Эпидемия началась в Саратове в июне 1892 года. Вероятно, холеру занес в город по Волге матрос какой-то баржи, хотя она могла попасть сюда раньше и просто остаться незамеченной. Все волжские города охватила паника, жители пытались бежать из них, тем самым распространяя холеру вверх по реке. Беглецы прибывали в Саратов из Астрахани, что затрудняло возможности бегства на пароходе самим саратовцам. «Саратовский листок» 23 июня 1892 года писал:
«Нам сообщили, что с недавнего времени отмечается огромное количество пассажиров с судов, следующих из Царицына. Ходят слухи, что это астраханцы, бегущие вверх по реке и в другие губернии. Они заполняют собой все классы пароходов, так что мест для саратовцев, желающих уехать, практически не остается»[431].
Городские власти закрыли мелкие лавки на набережной на следующий день, пытаясь остановить продажу зараженной еды. Но это не только ударило по самим лавочникам, но и ухудшило условия на судах, поскольку теперь несчастным пассажирам нечего было есть. Саратовские власти оказались неспособны справиться с инфекцией. Городская полиция пыталась отделить больных от здоровых, но насильное перемещение жертв в переполненные больницы в сочетании со слухами о дальнейших карантинах вело к смущению умов. Произошел мятеж, из 2000 восставших трое было убито. Конечно, до масштабов московского Чумного бунта 1771 года было далеко, но события показали полную некомпетентность местных властей в вопросе борьбы с эпидемиями и слабую работу здравоохранения. Условия в саратовских больницах, как вспоминал один рабочий, были ужасающими:
«Больница была переполнена, даже слишком переполнена; медсестер было мало, и за больными никто не ухаживал. Я не могу без ужаса вспоминать эти мрачные бараки, куда положили сотни больных. Народу была просто уйма.
Здесь рвет одного беднягу, там понос у другого, все это идет прямо на пол – на тот же самый пол, где в предсмертных мучениях извиваются их ближайшие соседи. И стоны – о эти стоны! В какой жуткой агонии должны быть больные, из уст которых исходили подобные стоны?!»[432]
Подсчитано, что за время эпидемии в Астрахани умерло 10 980 человек, в Саратове 21 091, в Самаре 18 115, в Казани 3703[433]. Как и ранее, число смертей уменьшалось с удалением от первоисточника – Астрахани, хотя вряд ли это могло утешить тех, кто умер от этой ужасной и болезненной инфекции, или их родственников.
Волжские города страдали от эпидемий и далее – в конце XIX и начале ХХ века. Вспышки холеры отмечались в Астрахани в 1902 году, в Самаре в 1904 году, в Саратове в 1907 году. В Царицыне эпидемии холеры фиксировались в 1879, 1892, 1904, 1907 и 1908 годах[434]. К тому времени власти по крайней мере уже понимали, что железные дороги могут способствовать распространению инфекции, и дезинфицировали во время эпидемии станции и вагоны. В 1908 году медики отметили особенно опасный пункт в месте пересечения железной дорогой Волги в Вольском уезде Саратовской губернии: здесь холера «каждый раз при своем появлении вьет себе гнездо вплоть до внешних границ губернии»[435].
По сравнению с государствами Германии, Францией или Великобританией Россия запоздала с развитием медицинской профессии. Обучение медицинского персонала для армии началось только в правление Петра I. Новым вооруженным силам требовались врачи, большинство из которых были немцами по происхождению (помимо прочего, врачам нужно было знать латынь, которую редко преподавали в России). В 1803 году во всей империи все еще насчитывалось лишь 2000 врачей[436] – определенный прогресс по сравнению с 1700 годом, когда их было менее 200, но все еще значительное отставание от Центральной и Западной Европы. В XIX веке врачебное дело продолжало развиваться медленно: в Казани в 1861 году было всего 32 врача[437], а в Самаре в середине века – всего две больницы.
Медики слишком медленно подходили к пониманию причин холеры, но эта проблема была общемировой и касалась не только России. К концу XVIII века пришло осознание того, что жизнь в грязи и плохое питание играют определенную роль в происходящем, но привычное лечение – кровопускание, ванны, опиум – никак не помогало. В основном жертв холеры – как в России, так и в других странах – просто старались изолировать и ждали, пока болезнь не выдохнется самостоятельно либо благодаря карантину, либо с наступлением холодов, которые убивали бактерии. Однако к концу XIX века в России и других странах наступило понимание того, что хорошие гигиенические условия, чистая вода и своевременная медицинская помощь помогают в профилактике холеры и других заболеваний. Стало ясно, что эпидемии сильнее всего бьют по самым бедным кварталам города[438], и это удалось связать с антисанитарными условиями и перенаселением. Отмечено было также, что особую опасность представляют большие скопления народа, как, например, на ярмарке в Нижнем Новгороде, где «толчея» вызвала «развитие эпидемии», как писал один путешественник[439]. Здравоохранение в поволжских городах развивалось медленно; например, в 1875 году Самара получила новую городскую больницу на 2000 человек[440]. Улучшения в области водоснабжения и канализации коснулись в конце XIX века многих поволжских городов. В то же время российские врачи проводили серьезные анализы причин и особенностей распространения холеры[441], что способствовало лучшему пониманию заболевания и помогло контролировать его ход в России и СССР.
Волга и судоходство были признаны основным средством распространения заболевания. В начале ХХ века были введены новые профилактические меры по контролю над эпидемиями. Суда нужно было дезинфицировать, больных пассажиров – изолировать, а на борту парохода обязательно должен был быть врач. На берегах Волги построили специальные холерные бараки, снабженные необходимым оборудованием и персоналом. Однако в это время население продолжало резко расти: города расширялись, а условия жизни в них часто ухудшались.
Астрахань можно считать источником многих эпидемий, опустошавших Волгу и Центральную Россию в XVII–XX веках. Однако этот же район привлекал большое внимание российского правительства и ученых-ботаников благодаря уникальной фауне и флоре. У некоторых это внимание было чисто научного свойства, но правительство интересовалось также потенциальной экономической и медицинской ценностью продуктов новых земель, присоединенных при Иване IV. Такие интересы, разумеется, характерны были не только для России, но правительство торопилось лучше познать и использовать новоприобретенные территории. В конце XVII века в Астрахань была отправлена экспедиция для изучения шелковичных деревьев с намерением привезти их в Москву и начать развивать шелковую промышленность. Членам экспедиции было поручено «…в садах жителей Астрахани и всех правительственных чиновников счесть все шелковичные деревья, молодые и старые, и записать, плодоносят ли они, собрать от этих плодов семена и отправить в Симбирск»[442].
Экспедиция заехала также в Царицын и Симбирск, изучила виноградники и методы возделывания арбузов, которые выращивались в регионе и были, по словам очевидцев, особенно сладкими и вкусными.
В правление Петра I англичанин Джон Перри был отправлен в Астрахань для исследования возможности строительства канала между Волгой и Доном (этот водный путь в итоге был открыт лишь в 1952 году). Перри оставил заметки об Астрахани, где писал об интересе царя к возможности винного промысла на Каспии после того, как тот попробовал астраханский виноград:
«Царь предполагал насадить виноградинки и улучшить способ винокурения по эту сторону Каспийского моря, в Терки и Астрахани, где растет превосходный виноград, красный и белый, весьма крупный и вкусный, который в большом количестве ежегодно привозится в Москву, равно как и отличный плод, известный под именем арбуза»[443].
Предприятию, однако, положил конец бунт в Астрахани в 1705 году.
Петр I посетил Астрахань в 1722 году, но еще до визита, в 1720 году, он приказал учредить в городе аптекарский огород, чтобы через Астрахань можно было ввозить в Россию лекарственные растения из Персии, и наказал отправить туда врача с лекарскими инструментами[444]. Медицинская канцелярия действительно основала небольшую аптеку и огород «для возделывания лекарственных трав». Аптека и огород должны были предназначаться для целей армии и стать своеобразным форпостом снабжения российских войск астраханского гарнизона и вдоль всей новой южной границы империи по Северному Кавказу. В 1731 году огород посетил и описал Иоганн Якоб Лерхе, немецкий военный врач, приписанный к астраханскому полку. Он писал: «Здесь так много деревьев и других странных растений, что любитель ботаники получит здесь большое удовольствие». Он отметил также, что жители города держали свои сады и имели собственные ирригационные системы