[445]. В 1740 году в Астрахани открылась вторая аптека[446]. В то время сады лекарственных трав набирали популярность по всей Европе, а дельта Волги была настоящей экзотикой как для жителей Санкт-Петербурга и Москвы, так и для иностранцев.
В XVIII веке Санкт-Петербургская Академия наук при помощи и поддержке государства организовала несколько экспедиций для описания и каталогизации новых земель, главным образом в Сибирь и Крым[447]. Средняя и Нижняя Волга тоже были предметом научного интереса, и не только потому, что местное нерусское население можно было считать довольно экзотическим (в главе 5 мы упоминали, что в Казани Екатерину II развлекали музыкой и танцами местных народов), но и потому, что регион и его жителей нужно было лучше понять и узнать, учитывая их потенциальную нелояльность режиму, которая проявилась в народных бунтах XVII–XVIII веков. В начале XVIII века Джон Перри описал внешность и привычки калмыков и их отношения с русскими, а также, по его собственным словам, «некоторые Татарские Орды» близ Астрахани. Он отмечал: «Некоторые из этих Татар, преимущественно Калмыки, находятся под покровительством Царя, другие же живут в дружественных отношениях с Русскими и приезжают ежегодно на восточный берег Волги, для торговых сношений с Царскими подданными»[448].
В правление Екатерины II Петр Симон Паллас, немецкий ученый-ботаник, профессор Санкт-Петербургской Академии наук, был послан Екатериной II в экспедицию в отдаленные части империи для описания людей, флоры, фауны, климата, минералов, погоды и условий для рыбной ловли. Ему предписывалось отмечать состояние сельского хозяйства, в особенности там, где возможны улучшения и развитие – как в конкретном регионе, так и во всей империи: экономику империи нужно было поднимать. Первая его экспедиция на Волгу проходила в 1769–1770 годы. В 1793 и 1794 годах Паллас ездил из Санкт-Петербурга в Крым через Царицын и Астрахань (поскольку дело было зимой, то по Волге он ехал по льду). Он отмечал особенности здешней сельской местности для Академии наук, описывая качество почвы, горные породы, фауну, флору, птиц. Он собирал растения, каталогизировал их и отправлял образцы в Санкт-Петербург.
Паллас заметил, что по реке проходит и климатический, и сельскохозяйственный раздел, а «пустыня» между Волгой и Яиком (ныне Уралом) была бы благоприятнее, «если бы ее не делали такой засушливой горы на Западном берегу Волги, которые собирают все облака, так что насилу один раз в десять лет сюда приходит дождь»[449]. Он отмечал негативное воздействие горячих пыльных ветров с востока летом, которые вредили посевам пшеницы, зато хвалил чернозем Среднего Поволжья. В Астрахани он отдельно остановился на различных видах рыбы в дельте Волги, на шелковичных деревьях и винограде, зная о попытках царя наладить здесь винный промысел[450]. Таким образом русское правительство получило описание природы и населения Поволжья и оценку потенциала его экономического развития. Работа Палласа и руководителей других экспедиций внесла также существенный вклад в научные изыскания Академии наук.
Экспедицию Палласа спонсировала сама императрица. Образованные россияне понимали, что в стране есть ресурсы, которыми можно воспользоваться. В 1765 году в России было образовано Вольное экономическое общество с целью продвижения идей экономического и сельскохозяйственного развития страны. Императорское Русское географическое общество было основано в 1845 году и сейчас является одним из старейших географических обществ в Европе (первым было Французское географическое общество, основанное в 1821 году; за ним последовало британское Королевское географическое общество в 1830 году)[451] и быстро стало важной и солидной организацией. К этому времени немцы перестали преобладать в российских академических учреждениях, а русские провели еще много экспедиций в Поволжье и другие регионы. В 1876 году Вольное экономическое общество поручило Василию Докучаеву провести исследования в плодородном черноземном регионе. Докучаев и его подчиненные изучили большую часть степной зоны, включая Саратовскую губернию. В 1877, 1878 и 1881 годах они сделали подробные записи и провели вычисления, что привело к публикации книги «Русский чернозем», ставшей основополагающей работой в области почвоведения[452].
Поволжье, как и другие части империи, стало предметом интереса этнографов, которые, помимо прочего, фиксировали обычаи, традиции и костюмы, принятые в регионе. В это время местные исторические журналы и публикации епархий рассказывали о повседневной жизни и печатали серьезные исследования Поволжья и его обитателей, включая и нерусское население. В Этнографическом музее Санкт-Петербурга хранится хорошая коллекция крестьянского платья Поволжского региона, в том числе костюмы удмуртов, марийцев, чувашей и татар[453].
К середине XIX века Поволжье и само стало одним из центров научного знания и его популяризации. Казанский университет, учрежденный в 1804 году, стал центром образовательного округа, в который входили города на Средней и Нижней Волге, Оренбургская и Сибирская губерния. При университете была школа, а в конце XIX века были организованы учительские курсы для крещеных татар. Мальчики, желавшие учиться в университете, приезжали изо всех регионов страны, а учителя, получившие образование в Казани, поступали на работу в местные школы. К концу XIX века города на Волге стали учреждать собственные литературные и географические общества. В начале XX века наблюдался прогресс в образовании и науке, который должен был пойти на пользу как Поволжью, так и империи в целом. Однако, несмотря на эти достижения, Поволжье очень сильно пострадало от эпидемий и голода в 1920–1930-е годы. Эти трагедии, впрочем, случились скорее из-за действий советского правительства, чем из-за природных катастроф, и за них, как мы увидим, пришлось заплатить дорогую цену.
IIIВолга в Российской империиЖизнь на реке и волжская идентичность
Глава 8Волжская деревня
В начале романа «Дети мои» современной татарской писательницы Гузели Яхиной говорится о контрасте левого и правого берегов Волги глазами немецких колонистов на левом (восточном) берегу, при этом река воспринимается как рубеж:
«Волга разделяла мир надвое.
Левый берег был низкий и желтый, стелился плоско, переходил в степь, из-за которой каждое утро вставало солнце. Земля здесь была горька на вкус и изрыта сусликами, травы – густы и высоки, а деревья – приземисты и редки. Убегали за горизонт поля и бахчи, пестрые, как башкирское одеяло. Вдоль кромки воды лепились деревни. Из степи веяло горячим и пряным – туркменской пустыней и соленым Каспием.
Какова была земля другого берега, не знал никто… С правого берега вечно тянуло холодом – из-за гор дышало далекое Северное море»[454].
Из-за ширины Волги крестьяне редко бывали на другом берегу, даже если, как описано выше, на другом берегу жили люди той же национальности и религии. Мир крестьян ограничивался их деревней, на каком бы берегу реки она ни стояла, но при этом не был абсолютно замкнутым. В волжских деревнях жили не только русские крестьяне, но и татары, чуваши, марийцы и удмурты, а со второй половины XVIII века еще и немецкие колонисты. В православный мир входили не только русские, но и крещеные татары и язычники, многие из которых сохраняли и свои традиционные верования. Крестьяне различных национальностей, языков, культур и религий, по большей части жили раздельно, но при этом все равно сосуществовали в одном регионе.
Волга протекала через несколько различных природных зон: зону смешанных лесов в верховьях; степь к югу от Самары; плодородный чернозем в некоторых уездах Саратовской губернии; полупустынные степи к востоку от Царицына, доходящие на юге до Астрахани.
В среднем и нижнем течении Волга резко делила надвое территорию, по которой протекала: западный, он же «горный», берег был более холмистым, но пахотная земля здесь была лучше; на восточном берегу почва была не так плодородна, а растительности в целом было меньше.
Тем не менее жизнь крестьян на Волге была во многом одинаковой: в одно и то же время они выращивали примерно одни и те же злаки с помощью одних и тех же приспособлений; ели одни и те же плоды земли и реки (Волги и ее притоков); климатические условия тоже по сути были одни и те же, равно как и пошлины и иные повинности; они строили дома, делали одежду и обувь из примерно одних и тех же материалов. Обычаи и привычки в общинах, однако, были свои – в зависимости от национального происхождения, веры и традиций. Некоторые из них были уникальны для определенных сообществ; другие распространились по всему региону, оказав влияние на всех крестьян в нем. Многонациональный и многоконфессиональный состав сельского населения выделял волжскую деревню из числа других. Об особенностях этих взаимоотношений и пойдет речь в этой главе.
Россия была крестьянской страной: в 1719 году крестьяне составляли более 90 % населения, и вплоть до Первой мировой войны их количество составляло от 80 до 90 %. Поволжье было в основном населено крестьянами, и его экономика оставалась крестьянской, хотя, как нам уже известно, на юге и востоке обитали кочевые племена. Крестьяне не только на Волге, но и по всей Российской империи и Европе имели много общего в обычаях и жизненном укладе; однако между самими поволжскими крестьянами существовали различия правового характера, которые были во многом обусловлены национальными особенностями и которые, в свою очередь, были причиной разницы в их повинностях. По Соборному уложению 1649 года в стране было установлено крепостное право (правовой статус крепостных описан в главе 3), но далеко не все крестьяне были крепостными. Большая их часть относилась к так называемым «государственным» крестьянам, которые жили на государственной земле, управлялись государством и платили пошлину непосредственно в казну. Были также «церковные» крестьяне, жившие на церковных или монастырских землях, однако впоследствии, после секуляризации церковных земель в 1764 году, они вошли в состав государственных. В начале 1760-х годов к крепостным относилось более половины русского населения империи, но к 1795 году этот показатель составлял уже менее 50 %. Количество же государственных крестьян по всей империи выросло с 19 % в 1724 году до 40 % в 1781–1782 годах, хотя в 1816 году вновь упало до 35 % (впрочем, эти колебания во многом зависели от формального определения государственных крестьян)