Условия для проживания были спартанскими – и это при тяжелейшей работе. Из еды часто были только черный хлеб, каша (главным образом гречневая) и щи. Спали во время работы на берегах реки в импровизированных хижинах; когда они искали работу, то жили в ночлежках (одна из них до сих пор сохранилась в Нижнем Новгороде в районе порта). О больных бурлаках никак не заботились и ничего не платили: если они заболевали, их просто оставляли на берегу. Кроме того, бурлаков могли наказывать телесно: например, в 1761 году 53 бурлака пожаловались, что их «часто бьют палками без всякой причины»[679]. Как мы помним, бурлаки участвовали в бунтах Разина и Пугачева, что само по себе свидетельствует об их крайнем отчаянии.
Писатель Максим Горький, чье собственное детство прошло в жутких условиях, вырос в Нижнем Новгороде и записал рассказ деда о том, как тот в юности был бурлаком на Волге:
«Ты вот пароходом прибыл, пар тебя вез, а я в молодости сам, своей силой супроти Волги баржи тянул. Баржа – по воде, я – по бережку, бос, по острому камню, по осыпям, да так от восхода солнца до ночи! Накалит солнышко затылок-то, голова, как чугун, кипит, а ты, согнувшись в три погибели, – косточки скрипят, – идешь да идешь, и пути не видать, глаза по́том залило, а душа-то плачется, а слеза-то катится, – эхма, Олеша, помалкивай! Идешь, идешь, да из лямки-то и вывалишься, мордой в землю – и тому рад; стало быть, вся сила чисто вышла, хоть отдыхай, хоть издыхай! Вот как жили у Бога на глазах, у милостивого Господа Исуса Христа!.. Да так-то я трижды Волгу-мать вымерял: от Симбирского до Рыбинска, от Саратова досюдова да от Астрахани до Макарьева, до ярмарки, – в этом многие тысячи верст!»[680]
Одной из причин, по которым с бурлаками имелась возможность так обращаться, являлось то, что они, по крайней мере до 1861 года, часто были беглыми крепостными, дезертирами из армии или просто отчаявшимися людьми, так что особого выбора у них не было. Мало кто из бурлаков оставил воспоминания о своей жизни, но у нас все же есть ряд примеров того, почему они стали заниматься бурлачеством. Так, Павел Екимов ушел из дома в Смоленске и оказался в Астрахани, где сначала был подмастерьем, а в 1659 году нанялся в бурлаки. Василий Мартынов был сиротой, он оставил свою деревню и нашел работу на барже в Казани. Максим Пьянков был крепостным, бежавшим из поместья Строгановых; он справил себе поддельный паспорт и в 1767 году поступил на работу на судно в Казани[681]. В 1722 году в Нижнем Новгороде было 11 119 судовых работников, из которых 8593 являлись крестьянами (из них 3945 крепостных и 400 государственных); также среди бурлаков было 1943 ремесленника, 22 сына священников и даже – по невыясненным причинам – один бурлак-дворянин![682]
Распространено мнение о том, что крепостным приходилось хуже, чем государственным крестьянам. Возвращения беглых крепостных могли потребовать хозяева, так что они были «беспаспортными», и это делало их более уязвимыми и заставляло мириться с дурными условиями труда. Многие бурлаки были крепостными, которых изгнали из деревень по разным причинам: за лень, за неспособность обрабатывать землю или просто из-за того, что в семье было слишком много молодых мужчин и слишком мало земли[683]. Именно таких молодых мужчин община обычно и выбирала рекрутами, так что работа на баржах, при всех ее тяготах, была предпочтительнее службы в армии. Порой работа на баржах была равносильна продаже себя в рабство.
Большинству бурлаков было от 20 до 40 лет, но исследование бурлаков, работавших на Верхней Волге в середине XVIII века, показало, что почти 20 процентов бурлаков были либо моложе 20 лет, либо возрастом от 40 до 60 лет[684]. Предполагалось, что бурлаки могли наниматься на работу лишь на определенное время, но бывали и исключения: в начале XVIII века крестьянин с монастырских земель в Нижегородской губернии по фамилии Заварзин якобы проработал на баржах 44 года![685] Большинство бурлаков были этническими русскими, хотя много было и чувашей. Чебоксары были центром найма бурлаков – как чувашей, так и русских: в 1752 году в этом городе наняли 1763 бурлака; в 1807 году эта цифра составила 3588, а на следующий год и вовсе 5958[686]. В Нижнем Новгороде среди бурлаков были татары, а в Саратове – татары, марийцы и чуваши. В 1860-е гг. русский крестьянин Василий Кочкин из деревни Нижегородской губернии говорил, что в числе бурлаков есть «чуваши, мордва, татары и очень много русских»[687].
В XIX веке между судовладельцами и бурлаками стали заключаться формальные контракты. Анализ, проведенный в Нижнем Новгороде в середине века, показал, что часто эти контракты заключались в конце ярмарки на следующий сезон, а жалованье платили помесячно[688]. Эти контракты могли быть индивидуальными (главным образом такие подписывались с русскими, но были и договоры с чувашами, мордвой и татарами); или же набор ложился на посредников, которые обязывались найти определенное количество работников. Например, в одном таком договоре упоминались две группы по сорок человек, которые должны быть «здоровыми взрослыми мужчинами не моложе 22 лет и не старше 45», которым нужно было платить по 28 рублей в месяц; им разрешалось брать аванс в обмен на паспорта (чтобы они с этим авансом не сбежали). В итоге вторая группа была сочтена неудовлетворительной: треть ее участников отстранили – они оказались слишком молодыми, слишком старыми или просто непригодными для подобной работы. Подрядчик в этом случае еще и бежал с частью денег судовладельцев. Посредники могли обманывать и самих бурлаков, которые часто не получали причитавшихся им денег или просто отстранялись от работы без каких-либо причин. Неудивительно, что неудовольствие бурлаков часто приводило к вспышкам насилия или же они просто бежали (с паспортами или без).
На баржах и пароходах требовались и квалифицированные работники, главным образом лоцманы и водоливы – нечто вроде боцманов. Лоцманы часто происходили из государственных или крепостных крестьян, были по большей части русскими (хотя нанимали в лоцманы и татар) и часто набирались из конкретных деревень, стоявших на берегах Волги. Хорошие лоцманы очень ценились, потому что навигация по Волге была делом трудным, и найти таких было сложно[689]. Лоцманам платили больше, чем бурлакам, в три-четыре раза[690], но и они не имели никаких гарантий: если судно все-таки садилось на мель, их увольняли или отказывали в новом договоре. Работа эта, разумеется, тоже была сезонной.
Описанные выше виды работ выполняли мужчины. Но в конце XIX века появляются фотографии, на которых женщины при помощи таких же ремней, что и мужчины, тянут баржи вверх по течению. Женщины, безусловно, работали в доках, грузили и разгружали суда. Это была очень тяжелая работа, серьезно влиявшая на здоровье: утверждалось, что заниматься этим женщины могли на протяжении максимум 8–10 лет. В описании работы женщин в доках Нижнего Новгорода говорится, что они работали с 7 утра до 8 вечера (с перерывом на два часа) и что «в течение этих одинадцати часов они взбирались на палубу с двухпудовыми [около 33 кг] мешками на голове и также вниз… Все эти работы бабы исполняют непременно с песнями»[691].
В настоящей главе мы пока что сосредоточивали внимание на товарах и людях, передвигавшихся вниз и вверх по Волге. Но, как нам уже известно, река была также удобным местом для товарообмена на берегу. Вдоль течения реки было множество местных рынков и ярмарок, в том числе рынки в Дубовке, Царицыне и Балакове (все – в Саратовской губернии). Подсчитано, что в середине XIX века в Поволжье проходило 419 ярмарок – правда, большинство из них сельские, с небольшим товарооборотом[692]. Крестьяне и мелочные торговцы (русские, татары и евреи) двигались вдоль реки, продавая домашние ткани, шляпы, обувь и продукты питания.
Волга была главной артерией, по которой товары с юга и востока попадали в Европейскую Россию и Западную Европу. «Большая часть сырья прибывает с востока – вниз по Каме или вверх по Волге», – отмечал Лоуренс Олифант в 1852 году[693]. В предыдущей главе мы видели, что торговое население Астрахани было чрезвычайно разнообразным: в городе жили армяне, индийцы, бухарцы и персы. Это свидетельствовало о важности торговли с Персией, Северным Кавказом и Средней Азией: товары оттуда поступали в Россию через Астрахань, откуда поднимались вверх по Волге. Торговлю с Азией контролировали индийские купцы, но купцы из Средней Азии тоже привозили товары в Астрахань. Другие города тоже привлекали восточную торговлю: особенно удачно была в этом отношении расположена Самара. В 1753 году самарский купец Д. Ф. Рукавкин торговал в Хиве (ныне в Узбекистане)[694]. В Казань товары поступали с севера России и из Сибири, а в Сибирь из Китая. Однако центром торговых встреч Востока и Запада была Нижегородская ярмарка, процветавшая с 1820 года до конца века.
Изначально ярмарка располагалась в селе Макарьеве, к югу от Нижнего Новгорода, на восточном берегу Волги. Ярмарка появилась в XVII веке на землях монастыря с тем же названием, и уже в 1622 году здесь насчитывалось более 500 складов