Глава 11Волга и русское самосознаниеЛитература, искусство, туризм
О Волга! после многих лет
Я вновь принес тебе привет.
Уж я не тот, но ты светла
И величава, как была.
Кругом все та же даль и ширь,
Все тот же виден монастырь
На острову, среди песков,
И даже трепет прежних дней
Я ощутил в душе моей,
Заслыша звон колоколов.
Все то же, то же… только нет
Убитых сил, прожитых лет…
О Волга!.. колыбель моя!
Любил ли кто тебя, как я?
Один, по утренним зарям,
Когда еще все в мире спит
И алый блеск едва скользит
По темно-голубым волнам,
Я убегал к родной реке.
О, горько, горько я рыдал,
Когда в то утро я стоял
На берегу родной реки, —
И в первый раз ее назвал
Рекою рабства и тоски!..
Это стихотворение написал Николай Некрасов, который вырос в поместье в Ярославской губернии на Верхней Волге. Оно создано в 1860-е годы и иллюстрирует некоторые темы этой главы, посвященной развитию русской идентичности: сентиментальные мысли о красоте и величественности Волги, подлинную «русскость» реки, изображение ее как «матери» или «Руси-матушки», а также до определенной степени ее сакрализацию. В то же время образ реки используется для критики общественных условий в России во второй половине XIX века: это была река не только славы, но и горя. Со временем Волга внесла огромный вклад в процесс развития русской идентичности и русского самосознания.
Волге посвящали поэтические оды еще во второй половине XVIII века, о чем мы писали в главе 5. Оды писались для Екатерины II, особенно после ее посещения Казани в 1767 году, для утверждения «укрощения» реки царями. Волга в то время все еще воспринималась как разграничительная линия между Востоком и Западом, между Европой и Азией; теперь же она стала послушной приказам царя. Эти крайне формальные оды писались ради императрицы и для утверждения престижа российской имперской власти за границей; однако к XIX веку стихи стали доступны гораздо более широкой образованной российской аудитории. Стихотворения публиковались отдельно и выходили в литературных журналах; их читали в салонах, на собраниях и в домах известных дворян и купцов. Таким образом, выраженные в этих стихах идеи относительно Волги затрагивали куда больший процент населения России.
В первой половине XIX века преобладающим культурным движением в Европе был романтизм. Он подчеркивал важность эмоций, оттеснив на второй план ценности Просвещения, которые воспринимались как холодный рационализм. В поэзии и живописи романтизм привел к открытию красоты природы, особенно непокорных диких пейзажей гор и рек. Это движение возникло в Германии, но распространилось на весь остальной континент, включая Россию. Русские поэты и художники тоже приняли участие в этом культурном движении, но на первых порах им сложно было найти положительные моменты в бледности и однообразии русской деревни с суровыми зимами и почти что не тронутыми человеком лесами или же обширными степями на юге. Все это разительно отличалось от красоты гор и водопадов Швейцарии, колорита прибрежных средиземноморских деревенек с романтичными руинами древнеримского времени или живописных лесных опушек Англии или Германии. Но со временем русские писатели и художники не просто приняли русский пейзаж, но и осознали, что в некоторых отношениях он даже превосходит европейские. И особую роль в этом процессе сыграла Волга.
Уже в начале XIX века некоторые русские писатели защищали русский пейзаж, утверждая, что он не просто не уступает пейзажам Европы, но и превосходит их в живописности, притом ключевую роль в этом их убеждении играла Волга. В опубликованных в 1816 году «Письмах русского офицера» Федор Глинка критиковал «суждения иноплеменников о суровости нашего климата, о грубости народа» и акцентировал внимание на мощи Волги и особых качествах этой реки, отличающих ее от более привычной и приземленной пасторали других европейских пейзажей того времени: «Все почти умеют наслаждаться весенними днями, расцветающею природою, журчанием веселых ручьев; но мы испытали, что можно наслаждаться и осенью, стоя на высоких берегах реки (мы были на берегах Волги) и смотря, как буря пенистыми браздами роет поверхность вод и завывает в туманах!..»[710]
Русские писатели (и художники, о которых речь пойдет ниже), впрочем, часто изображали русский пейзаж и Волгу в русле романтической традиции сентиментализации природы, весьма похоже на живописные пасторальные картины европейской природы. Этот отрывок из «Вечера на Волге» Петра Вяземского, написанного в 1820-е годы, легко мог быть написан о каком-нибудь ландшафте Западной Европы:
Здесь темный ряд лесов под ризою туманов,
Гряда воздушная синеющих курганов,
Вдали громада сел, лежащих по горам,
Луга, платящие дань злачную стадам…[711]
Точно так же о детстве в приволжской деревне русские писатели вспоминали как о мирном, спокойном и живописном времени. В своем полуавтобиографическом романе «Детские годы Багрова-внука», созданном в 1850-е годы, Сергей Аксаков описывает идиллическую жизнь в поместье своего дедушки в Симбирской губернии (а позднее в Оренбургской губернии, куда переехал вместе с дедом) и сравнивает ее с потрясениями, которые испытывал в Казани, где учился в гимназии. В «Обломове» Ивана Гончарова (опубликован в 1859 году) заглавный герой видит во сне свое благословенное и безмятежное детство в деревне близ Волги: «Весь уголок верст на пятнадцать или на двадцать вокруг представлял ряд живописных этюдов, веселых, улыбающихся пейзажей. Песчаные и отлогие берега светлой речки, подбирающийся с холма к воде мелкий кустарник, искривленный овраг с ручьем на дне и березовая роща – все как будто было нарочно прибрано одно к одному и мастерски нарисовано»[712].
Сам Гончаров был уроженцем Симбирска и происходил из семьи богатого купца. Сейчас в Симбирске (ныне Ульяновск) установлен своеобразный памятник обломовской лени[713]: в бетоне воплощены диван и пара домашних тапочек, а рядом, на подставке, экземпляр романа! (Илл. 15)
Однако в 1850-е годы Волга уже наделялась отчетливой, особой красотой, которая отличала ее от пейзажей Западной и Центральной Европы и во многом превосходила их. Исключительная длина и ширина Волги часто упоминается в других произведениях XIX века: «Волгой-матушкой» называл ее Владимир Гиляровский[714]. Это новое изображение совпало по времени с открытием красот природы Кавказа, но эта земля для большинства русских была чужой, расположенной на самом краю их империи, в то время как река Волга, некогда тоже бывшая рубежом государства, теперь рассматривалась как чисто русская. Драматург Александр Островский побывал на Волге в рамках писательского путешествия, организованного в 1855–1856 гг. Морским министерством (в состав группы входили также писатели Алексей Потехин и Алексей Писемский). Каждый писатель получил задание описать «кусок» реки; Островскому достался район от истока до Нижнего Новгорода. Волга играет главную роль в его пьесе «Гроза» (1859), и в первых ее строках персонаж восторгается непередаваемой красотой реки: «Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу»[715].
Река, впрочем, играет в пьесе и трагическую роль. Замученная и обесчещенная Катерина бросается с утеса в волжские воды, кончая жизнь самоубийством в последнем действии.
Одной из главных тем, вновь и вновь возникающих в стихах о Волге, стала персонификация реки как «матушки» или «матери-России». Выражение «Волга-матушка» использовалось задолго до XIX века. Евфросин, монах-старообрядец, еще в 1691 году якобы произнес в адрес другого монаха, которого критиковал за то, что он переворачивает мир вверх ногами(!): «Волгу ты матку вспять возвращаешь, Геона же и Дунава вверх посылаешь»[716]. Образ Волги как «матушки» был обусловлен ее русскостью, мощью и способностью защитить своих детей – русских людей. Василий Пушкин (дядя Александра Пушкина) в своем стихотворении 1812 года «К жителям Нижнего Новгорода» призывает Волгу защитить своих детей во времена великого кризиса, когда Москва была занята Наполеоном:
Примите нас под свой покров,
Питомцы волжских берегов!
Примите нас, мы все родные!
Мы дети матушки Москвы!..
Как нежна мать, нас всех питала!
Москва, что сделалось с тобой?
Примите нас под свой покров,
Питомцы волжских берегов![717]
«Гой, ты, Волга-матушка, русская река», – призывает одно из стихотворений, приведенных в путеводителе по реке, изданном в 1900 году[718]. Еще одно стихотворение, цитируемое в том же путеводителе, на сей раз А. Лугового «Опять на Волге», начинается с сентиментального изображения реки («Волга!.. родная! красавица! мать!»); поэт умоляет: «Волга, прими ты усталого сына» – после того как «кончились годы печальной разлуки». Поэма заканчивается мольбой: «Волга! Я здесь пред тобой; с покаяньем / Исповедь сердца тебе приношу»[719]