Поволжье представляет собой отличный полигон для изучения результатов отмены крепостного права, поскольку здесь практиковались различные формы землевладения и жили крестьяне разного статуса. Крупнейшие дворянские поместья существовали на прекрасных черноземных землях на западном берегу, прежде всего в Саратовской губернии, где большинство крепостных крестьян были русскими. Однако даже внутри губернии или уезда результаты освобождения крестьян различались в зависимости от качества земли, доступности воды (рек и прудов) и просто действий отдельных помещиков и крестьян. Крестьяне были убеждены, что единственным «справедливым» решением было бы отдать им всю землю, которую они обрабатывали. В результате освобождения крестьяне Саратовской губернии потеряли примерно четверть земли, на которой работали раньше, а некоторым и вовсе пришлось довольствоваться половиной (то есть здесь крестьяне потеряли больше земли, чем в среднем в европейской части России), что свидетельствовало о хорошем качестве по меньшей мере части земли в губернии. Небольшие наделы в сочетании с ростом населения затрудняли само существование крестьян, не говоря уже о возможностях воспользоваться расширением объемов зерновой торговли в этой губернии в конце XIX века, вызванным строительством железных дорог.
Во всей Российской империи освобождение крестьян привело, что, вероятно, и неудивительно, к волнениям, которые продлились несколько лет. Изначально народ смущали совершенно дикие слухи об условиях указа, но когда крестьяне узнали о его истинных положениях, то были раздосадованы потерей земель, в том числе лесов и общинных пастбищ, а также продолжающимися пошлинами и повинностями перед государством и землевладельцами. В черноземных губерниях, таких как западная часть Саратовской, возмущение было массовым и приводило к мятежам. В некоторых деревнях конфликты затянулись на несколько лет: например, в селе Романовка, которое принадлежало несметно богатому семейству Воронцовых, но руководилось управляющим, массовое неповиновение выливалось в мятежи в 1861, 1862 и 1863 годах. В село направлялись солдаты, зачинщиков ожидало суровое наказание, в том числе порка и проведение сквозь строй, но это не останавливало крестьян от новых мятежей[772].
За период до 1905 года в Саратовской губернии крестьяне и представители других сословий (купцы и ремесленники) приобрели больше помещичьих земель – либо покупая их, либо арендуя. С 1877 по 1905 год землевладельцы-дворяне в Саратовской губернии продали 238 900 десятин земли (более 2600 кв. км) больше чем в 500 имениях, и процент земель, которыми владели крестьяне, за это время несколько увеличился – с 48 до 49 %[773]. Однако крестьяне помещичью землю чаще арендовали, чем приобретали, особенно в крупнейших имениях. К концу XIX века крестьяне в трех уездах Саратовской губернии арендовали около трети своих земель (этот показатель был выше, чем в среднем в европейской части России)[774]. Поджоги помещичьих усадеб (известные как «красный петух») пугали дворян и заставляли некоторых из них продавать свои владения как до, так и после революции 1905 года. Многие знатные землевладельцы переходили на другие занятия, переезжая из сельской местности в город, хотя некоторые из них пытались применить и новшества в области сельского хозяйства. Например, графиня Елена Шувалова, которой принадлежали усадьбы в Саратовской и Самарской губерниях, наняла в 1884 году управляющего-новатора Морица Роланда. Он экспериментировал в одном из ее саратовских поместий с методами орошения, за что в 1889 году получил золотую медаль на Саратовской сельскохозяйственной выставке. Урожай на орошаемых землях Роланда вдвое превысил обычный[775].
Среднее и Нижнее Поволжье часто страдали от суровых климатических условий – сильных морозов зимой и засух весной и летом. Особенно тяжела была зима 1891 года: температура опускалась до –31°C, а весной началось наводнение, погубившее посевы. Весна 1892 года выдалась ветреной, верхний слой почвы сдуло, потом началось жаркое, сухое лето. В результате в центральном черноземном регионе начался голод, от которого страдали и западные губернии, и районы к северу и востоку от Уральских гор. Но наибольший удар пришелся на Поволжье. Писатель Алексей Толстой так вспоминал о голоде в своем имении под Сызранью на средней Волге: «Земля тогда лежала растрескавшаяся, зелень преждевременно увядала и облетала. Поля стояли желтыми, сожженными. На горизонте лежал тусклый вал мглы, сжигавшей все. В деревнях крыши изб были оголены, солому с них скормили скотине, уцелевший истощенный скот подвязывался подпругами к перекладинам (к поветам)»[776].
Центральное правительство не сумело достаточно быстро прекратить вывоз зерна, на местном уровне помощь тоже была неэффективной и сумбурной. Особенно тяжелой была ситуация к югу от Нижнего Новгорода, где железнодорожная сеть была недостаточно развита для подвоза продовольствия в пострадавшие районы, а по Волге доставить продукты тоже вскоре стало невозможно, так как она замерзла. Несмотря на эти проблемы, около 13 миллионов крестьян в 1891–1892 годах все же получили государственную помощь – серьезное достижение, учитывая логистические сложности[777]. Это являет собой удивительный контраст с голодом 1920–1921 годов, когда советское правительство надеялось только на зарубежную помощь, и голодом 1930–1931 годов, само наличие которого в Советском Союзе отрицали. Кроме того, ситуацию 1891–1892 годов можно сравнить в лучшую сторону и с борьбой с голодом в других европейских странах, в особенности с действиями британского правительства во время голода в Ирландии в середине XIX в. Голод 1891–1892 годов стал особенно опустошительным для Самарской и Саратовской губернии; утверждают, что половина жителей Саратовской губернии в результате обнищала[778]. Подсчитано, что погибло две трети лошадей и почти 90 процентов крупного рогатого скота: либо их забили на мясо, либо они пали из-за бескормицы. В конце века вновь случился неурожай, а крестьяне еще не успели восстановиться. За голодом последовали холера и тиф, и их летальность только усугублялась из-за плохого питания. Всего от голода 1891–1892 годов, как считается, погибло около 300 тысяч человек – и это без учета последующей смертности от холеры[779].
Скудные наделы земли хорошего качества и высокая стоимость выплат за нее в сочетании со значительным увеличением крестьянского населения во второй половине XIX века (несмотря на голод) привели к усилению недовольства в среде бывших крепостных. Их ярость в 1905 году испытала вся Российская империя: он проявился в неоднократных вспышках насилия в сельской местности. Крестьяне мстили бывшим помещикам, рубя их лес и уничтожая изгороди, а в некоторых случаях и захватывали землю. Доступ к лесу имел для крестьян очень большое значение: важна была не только древесина – в лесу крестьяне пасли скот, собирали грибы и ягоды. Крестьяне прибегали к насилию, захватывали земли и сжигали постройки в поместьях, в том числе и сами усадьбы. В Симбирской губернии хищения древесины, как описывалось, имели «массовый характер», но крестьяне также забирали зерно и другие товары и жгли амбары и господские дома. В ноябре 1905 года дворянин из Курмышского уезда (ныне в Нижегородской области) сообщал, что более двадцати имений разграблено и превращено в развалины, а дворяне бежали; на следующий год говорилось о нападениях на 30 имений[780]. В Саратовской губернии только за 1905 год было разрушено около 300 поместий[781]. Бывшие крепостные особенно проявляли себя на черноземных землях (например, на западе Саратовской губернии), причем протестовали в 1905 году и позже вовсе не только беднейшие крестьяне, имевшие мало земли. В Самарской губернии Александр Наумов, видный местный помещик, предводитель дворянства и председатель самарского земства (местный либеральный административный орган при царизме), ужаснулся, вернувшись в 1906 году в свое имение Головкино на берегу Волги: крестьяне не демонстрировали ему никакого уважения и пребывали в «возбужденном» расположении духа. Особенно отличались молодые и малоземельные крестьяне, возбужденные агитаторами и теперь выдвигавшие требования «свобод»[782].
События 1905–1906 годов показали, что освобождение крестьян не решило «крестьянский вопрос». Это признало и правительство, отменив будущие компенсационные выплаты за землю в пользу государства. В 1906 году премьер-министр Петр Столыпин предложил новый набор важных реформ, касающихся крестьянства. Столыпин хорошо знал Поволжье: у его семьи были поместья в Казанской и Нижегородской губерниях, а в 1903–1906 годах он был саратовским губернатором и подавлял крестьянские выступления. Закон 1906 года позволял крестьянам (и даже поощрял их) уходить из крестьянской общины и основывать отдельные хуторские хозяйства, если на сельском сходе это решение наберет две трети голосов. Отдельным крестьянам также дозволялось выходить из общины на свои «отруба» вместо нескольких полос на разных полях. Целью реформы было создание нового класса зажиточных крестьян, независимых фермеров, которые не только повысили бы производительность крестьянского труда, но и придали бы стабильности государству, став опорой царского режима. Чтобы крестьяне могли больше вкладывать в землю, были учреждены новые крестьянские банки.
Реакция на столыпинские реформы в Поволжье оказалась различной в зависимости от качества земли: она отличалась не только в разных губерниях, но и от уезда к уезду и даже от деревни к деревне. В целом крестьяне, жившие на плодородных землях, в том числе в Саратовской и Самарской губернии, с радостью приняли столыпинскую реформу, так что в некоторых деревнях общинную землю полностью распределили между крестьянами. Жители менее плодородных земель реже «выделялись» и чаще основывали свои решения на существующих факторах внутри своей деревни – например, н