Семьи и родственники «врагов народа» тоже подвергались наказанию. «У стен есть уши», – говорила мать саратовцу Николаю Семенову в детстве, после того как его двух братьев арестовали. Их фотографии она вынула из альбомов[957]. Одно устное свидетельство из Казани показывает как страдания детей арестованных, так и абсурдность обращения с ними местных властей. Гюзель Ибрагимова была дочерью татарского писателя Гумера Галиева. Ее отца арестовали дважды: в 1937 году его приговорили к 10 годам в печально известном Норильском трудовом лагере на Крайнем Севере; в 1947 году он вернулся в Казань, но через два года был снова арестован и сослан в Красноярск, где и умер. Мать Гюзели, Суфхари Биктогирова, в 1937 году была арестована как «член семьи врагов народа» и провела пять лет в Сиблаге в Сибири, вернувшись в Казань лишь в 1943 году. Гюзели на момент ареста матери было два года, и ее вместе с сестрой сначала отправили на Урал – в детский дом в Ирбите. Их дедушка три года разыскивал девочек, во многом из-за неточностей в официальных записях, и наконец сумел вернуть их в Казань. Она вспоминала, что арест родителей породил атмосферу страха и скрытности. Жизнь матери Гюзели была сложной даже после освобождения, потому что бывшим заключенным было сложно найти работу и ее часто увольняли. Она говорила дочери: «Не храни письма», «Не разговаривай в общественных местах», «Если вас больше двух, не обсуждайте политику». Гюзель вспоминала об этом как о «паническом ужасе из-за того, что может случиться вновь».
Гюзель была «невиновной», но трудности, которые она испытала при поступлении в университет, демонстрируют весь абсурд официальных подозрений в адрес врагов народа: «Первый раз я поняла это [то, что я была дочерью «врагов народа»] при поступлении в университет. Точнее, когда я пошла поступать в Казанский университет. Я подала документы на химический факультет. Я очень любила химию. А мне сказали, что детей «врагов народа» на химический факультет они принять не могут. Потому что, дескать, «на третьем курсе мы направляем студентов на стажировку на химические заводы, на крупные предприятия, на режимные объекты. И как мы можем послать вас? Да вы же можете взрыв устроить! …Мы [она и ее сестра] стояли в коридоре и плакали, и тут мимо нас прошел очень красивый мужчина – Борис Лукич Лаптев. Он был деканом физико-математического факультета университета. Он обнял нас, и мы рассказали, что случилось. Он ответил: «Не плачьте, дети». Когда-то арестовали его брата, художника. Он все понял и сказал: «Не плачьте. Приходите на мой факультет, физико-математический, наша наука вне политики. Она будет нужна всегда. У вас не будет проблем – это нейтральная наука. Не идеологическая». И он убедил нас идти на физмат. Я его окончила»[958].
К 1940 году Советское государство полностью сокрушило оппозицию. Почти все крестьяне были коллективизированы, кулаков репрессировали, а сопротивление государству стало тайным или пассивным. Однако репрессии дались ужасной ценой. Погибли, были перемещены или отправлены в лагеря миллионы людей, голод взял свое в Поволжье и других регионах юга СССР. Более того, расправа над крестьянами и политическими оппонентами породила новых запуганных людей – угнетенных, подавленных и не желающих идти ни на какие риски, которые могли бы привести к новым репрессиям. Евгения Гинзбург после освобождения из лагерей хорошо выразила это состояние: «Кроме врачей, почти никто не работал, да и не хотел работать, по старой специальности. Зоологическая ненависть начальства к интеллигенции слишком хорошо была познана на собственной шкуре в течение лагерных лет. Быть портным, сапожником, столяром, прачкой… Забраться в тихую теплую нору, чтобы никому и в голову не пришло, что ты читал когда-то крамольные книги»[959].
И тем не менее жителям Поволжья и всего СССР предстоял еще один великий вызов, который изменит навсегда жизни многих: начало Второй мировой войны и вторжение в Советский Союз в 1941 году.
Глава 15Поволжье во Второй мировой войнеКонфликт, восстановление и идентичность
«Сталинград это – Волга. Кто скажет, что значит Волга для России. Нет в Европе такой реки. Она прорезает Россию. Она прорезает сердце каждого русского. Народ сложил сотни песен о «Волге-матушке»… Неужели презренные немцы будут купать в ней своих лошадей, в Волге, в великой русской реке?..»
Молодое советское государство опасалось внутренних угроз в конце 1920-х и в 1930-х годах, хотя большинство так называемых «врагов народа» были придуманы самим государством, а часто и вовсе являлись плодами воображения. Но в 1941 году СССР столкнулся с куда более серьезным вызовом, когда нацистская Германия вторглась в страну и на первых порах нанесла Красной армии ряд сокрушительных поражений. Во время Второй мировой войны Волга имела важнейшее стратегическое значение для страны: во-первых, город Куйбышев (Самара) был назначен местопребыванием советского правительства, если Москва будет взята; во-вторых, города на Верхней Волге находились на линии фронта, когда немецкие войска наступали на Москву; в-третьих – и в главных – Сталинградская битва стала самой кровавой битвой Второй мировой войны, отняла жизни около 700 тысяч солдат с обеих сторон и оказалась переломным пунктом не только в судьбах Германии и СССР, но и во всей войне. Солдаты нацистской Германии вышли к Волге к северу от города, но не смогли взять реку под контроль и тем более переправиться через нее (это сделали только военнопленные: настенная роспись в мемориальном комплексе в Волгограде изображает пленных немецких солдат, пересекающих Волгу). Со времени постройки железных дорог и мостов Волга еще никогда не оказывалась таким важным рубежом между востоком и западом; на сей раз она пролегла между оккупированным (или по крайней мере находящимся под угрозой оккупации) западом и относительно безопасными восточными землями.
Основной причиной, по которой СССР смог отразить немецкие войска, стала способность переместить промышленность с запада на восток. В поволжские города переехало 200 заводов (а на Урал и в Сибирь еще больше), что позволило значительно ускорить и увеличить производство оружия[961]. После войны эти города, пострадавшие от боев (в особенности Сталинград), были восстановлены, построены новые, а еще некоторые значительно увеличили свою площадь и население в рамках создания нового социалистического городского образа жизни. Государство по сути обрело контроль над тем, кто жил в городах и как они жили. Как мы увидим в последней главе, оно даже предприняло попытку подчинить себе саму природу. Учитывая важность Волги в определении судьбы СССР в войне и ее роли в модернизации страны, неудивительно, что в этот период значительно выросло и культурное значение реки для советских граждан. «Волга-матушка» стала патриотическим символом, защитницей Советского Союза, как некогда это было и в имперской России.
Операция «Барбаросса» началась 22 июня 1941 года, когда около 3 миллионов солдат – в основном немецких, но на юге поддержанных также румынскими силами, 2000 самолетов и 3350 танков (а также от 600 до 700 тысяч лошадей) вторглись на территорию Советского Союза в нескольких местах, растянув фронт более чем на 3000 км. Это было самое массированное вторжение в истории войны. Немецкие войска быстро продвигались через Восточную Польшу, Беларусь и Украину, чему способствовала почти полная неготовность советских войск. Первые несколько недель обернулись для СССР катастрофой; многие соединения, которым пришлось сражаться с немцами, были недоукомплектованы; как минимум 1200 советских самолетов были уничтожены на земле, на незащищенных и неукрытых базах, в первые несколько часов вторжения; сотни единиц техники попали в руки немцев. К середине июля немецкая армия взяла Смоленск – ключевой пункт на пути на Москву. В конце сентября был окружен Ленинград, пал Киев. Немецкая армия оккупировала Украину. В начале октября войска немцев оказались всего в 64 км от Москвы – казалось, их уже не остановить. «Само имя Москвы исчезнет навсегда», – уверенно заявлял Гитлер[962].
В последующей панике в Москве советскому правительству пришлось разработать планы по эвакуации в случае взятия столицы. Особенно зловеще выглядит история с бальзамированным телом Ленина, которое поместили в специальный вагон-холодильник и отправили по железной дороге в Тюмень, где оно лежало в бывшем здании школы под надзором солдат и ученых, в то время как на посту номер 1 перед Мавзолеем Ленина продолжали стоять солдаты, как будто бы ничего не произошло. Были также планы эвакуировать Сталина и правительство. 1 октября Сталин приказал начать эвакуацию персонала и документов в Куйбышев на Волге. С точки зрения географии это был отличный выбор. Город находится всего чуть более чем в тысяче километров к востоку от Москвы: достаточно далеко, чтобы немецкой армии пришлось значительно продвинуться на восток для нападения на новую «столицу», но не так далеко, чтобы лишить новое место эффективности как базы для воздушных атак и размещения резервов. Куйбышев был крайне индустриализированным городом и мог принять новые заводы, переезжавшие на восток в результате немецкого вторжения. Город расположен на восточном (левом) берегу Волги, что служило дополнительным барьером для войск агрессора; защищала его и крутая излучина реки, поворачивающей на восток у Казани. Любым захватчикам для взятия Куйбышева нужно было переправиться через Волгу у Сызрани или же подходить к городу с севера, со стороны Казани. Однако в Москве понимали, что Куйбышев мог оказаться в зоне доступа немецких бомбардировщиков, если бы немцы продвинулись дальше на восток. Для Сталина соорудили особый глубокий бункер; он никогда не использовался и сейчас служит туристической достопримечательностью. Иностранные посольства тоже переехали в Куйбышев: британское посольство разместилось в прекрасном особняке Александра Наумова, чьи записки о крестьянах в 1906 году были использованы в главе 12. Тот факт, что Самара прежде, в Гражданскую войну, была столицей антисоветского Комуча, для Сталина ничего не значил. Не проводились и сравнения с французским нашествием 1812 года, когда Александр I утверждал, что будет сражаться, какой бы ни была судьба Москвы, даже если бы пришлось отступить к Казани («Я не заключу мира до тех пор, пока не прогоню врагов назад за наши границы, даже если должен буду, перед тем, как преуспеть в этом, отступить за Казань»)