— Ладно, — покорно согласился Виктор.
Она тихонько вытолкнула его за дверь.
Виктор пошел вниз по Ленинской. Торопливо шагающие жители попадались ему навстречу. Осторожно светя щелками словно прищуренных фар, громыхая по мостовой, бежали по улице редкие грузовики. Со станции доносились сдержанные паровозные свистки. Световые щупальцы прожекторов шарили по небу. Пахла влажная от росы сирень. Спокойно горели звезды…
«Что я делаю? Не совершаю ли ошибки? — размышлял Виктор, а сердце так и прыгало от радости. — Она меня любит! Она согласна! Не могу же я так ее оставить… в неопределенном положении…»
«А все-таки смешно и странно, — немного погодя рассуждал он. — Ехал в полк, а попал в женихи… Эх, некому взгреть тебя, Волгарь! То-то будет хохотать Родя… Пошел он к черту! Я, может в последний раз вижу ее. Почему в последний? А потому, дружок, что ты можешь не вернуться. Война-то еще не окончилась. И Валя будет так же, как Людмила, жаловаться на одиночество случайному знакомому. А может, даже жаловаться не будет? Ведь это Валя…»
«А я вернусь! Вернусь! — спустя минуту с упорством повторял Виктор. — И не могу я лететь туда и думать, что ее нет у меня…»
Ему становилось все томительнее ходить одному. Хотелось поскорее узнать, согласны ли старики Якутовы. Новое, еще небывалое волнение охватывало его.
Не назовут ли Якутовы его предложение дерзостью? Скажут: вот отблагодарил за хороший прием…
От нетерпения Виктор вернулся в дом раньше времени. Он отворил дверь и в блеклом свете керосиновой лампы увидел Юлию Сергеевну. Она сидела у стола, закрыв лицо руками. Валя взволнованно ходила по комнате, цепляясь ногами за чемоданы.
— Мама, ты неправа, — услышал Виктор ее решительный голос. — Мы с Витей давно любим друг друга. И чтобы доказать, что нас ничто не может разлучить, мы завтра скрепим наш союз. А война — это ерунда!
(Она так и сказала: «война — ерунда!»).
Виктор молча стоял у двери и виновато смотрел на Юлию Сергеевну. Вот она отняла руки от бледного лица, тихо сказала:
— Как это неожиданно! Мне кажется, это какая-то шутка. Виктор, подойдите сюда.
Виктор подошел.
— Вы в самом деле любите мою дочь? — недоверчиво и строго спросила она.
— Я люблю ее, Юлия Сергеевна, — заикаясь, ответил Виктор. — Люблю. С того времени, когда еще до войны приезжал в отпуск. И чтобы вы знали, что это серьезно, и были спокойны за Валю…
— Ах, какое тут спокойствие! — с отчаянием перебила Юлия Сергеевна. — Хорошо, что вы еще оказались порядочным человеком. Делайте что хотите… Я согласна.
Виктор и Валя подбежали к ней.
— Мыслимое ли дело! Люди воюют, смерть так и ходит, а вы что вздумали, — ахала Юлия Сергеевна.
— Мама, мы не боимся смерти! — убежденно, словно давая клятву, проговорила Валя. — И причем тут смерть!
Юлия Сергеевна посмотрела на нее и Виктора с искренним изумлением и, как это полагалось по старинному обычаю, соединила их руки…
Наутро Валя достала из чемодана свое любимое палевое платье, которое она не надевала с начала войны, маленькие изящные туфельки, переоделась. Виктор с восхищением смотрел на нее.
Валя накрыла стол, налила из фляги в бокальчики разведенного спирта. Юлия Сергеевна только вздыхала и покорно повиновалась дочери.
— А что же папа? Почему он не пришел хотя бы на минутку? — спросила Валя.
— Он занят, — сказала Юлия Сергеевна. — Как услышал, кричит: «Глупости! Безобразие! Я ее разжалую в рядовые!» Это тебя-то, Валенька.
Виктор и Валя засмеялись. Валя словно вся светилась и болтала безумолку. Но вот часовая стрелка стала подходить к десяти… Ничем не обнаруживая беспокойства, Валя только стала серьезнее.
— Ты, может быть, останешься до завтра? — как бы вскользь спросила она у Виктора.
Виктор отрицательно покачал головой. Юлия Сергеевна поцеловала его в лоб, сказала:
— Я пойду, дети мои, меня ждут. Вы, Виктор, зайдите в госпиталь.
— Хорошо, Юлия Сергеевна. Я зайду.
Как только мать ушла, Валя со всей силой страсти вновь кинулась на шею Виктору. Она как бы торопилась насытиться своим счастьем.
Через час Валя, снова переодевшись в военную форму, стояла перед Виктором, подтянутая, строгая и, положив руки на его плечи, говорила:
— Береги себя, слышишь? Для нашего будущего…
— Да. Теперь у меня есть будущее, — сказал Виктор. — Вернее, оно было, только в нем не было тебя.
Она теперь нежно, как жена, поцеловала его, поправила на его плече ремень, сумку, и они вышли. У Вали ни слезинки не блестело в глазах, и Виктор был доволен этим: вообще в характере Вали обнаружилось много незамеченных им раньше хороших черт…
Она не вздыхала, не жаловалась, ни на чем не настаивала.
Николай Яковлевич не вышел проститься с Виктором. Он был занят операцией.
— Хорош, хорош, нечего сказать, — проворчал он, когда Валя, прибежав в операционную, сообщила, что Виктор уезжает. — Низко кланяйся ему, а я не могу, не могу. И как это вы ловко обстряпали дело, а?
Валя обиженно поджала губы и вышла из операционной. Она ничего не сказала о последних словах отца ожидавшему в ординаторской Виктору, боясь обидеть его.
Юлия Сергеевна еще раз поцеловала своего негаданного зятя.
Виктор и Валя вышли на улицу. Молча дошли до следующего квартала.
— Теперь я пойду один, — сказал Виктор.
Мимо, смеясь, шла группа офицеров, и ему показалось неудобным поцеловать Валю, потому что она была в форме и погонах. Он лишь пожал ее руку — ей, которая стала для него после минувшей ночи ближе и роднее, чем кто-либо. Офицеры все разом обернулись, любуясь Валей. Ее горделивая фигура, ее глаза, ее волосы, ее свежесть сразу приковывали к себе внимание.
— Ты куда сейчас? — спросила Валя.
— К Роде. А оттуда — на контрольно-пропускной пункт и в штаб фронта, — ответил Виктор.
— Ну, прощай.
Она обняла его и, не обращая внимания на офицеров, невольно остановившихся и разинувших рты, поцеловала несколько раз и быстро пошла к госпиталю…
Опустив голову, Виктор шагал, не соображая куда, прошел лишних два квартала, вспомнил о Роде, взглянул на взятый в комендатуре адрес, повернул назад.
Родя, видимо, совсем не ожидал друга, надеясь, что тот задержится еще на сутки. Он недавно проснулся и, судя по глазам, не совсем благонравно провел ночь.
— Как успехи? — скривил он в усмешке рот.
Виктор не ответил, бросил тоном приказа:
— Ты еще лодырничаешь? Собирайся! Через полчаса мы должны быть на контрольно-пропускном пункте.
— Почему такая спешка, товарищ старший лейтенант? — озадаченно поднял брови Родя. — Боевой разворот требует выдержки.
— Брось чудить, — нахмурился Виктор. — Собирайся, говорят тебе. Живо!
— Эх, товарищ старший лейтенант! Что-то вы не в духе. Полный назад, да? Ну, а я, брат, прокатался всю ночь, как сыр в масле. Чтоб мне не дожить до первого полета…
— Замолчи, балагур, — свирепо замахнулся на Родю Виктор и вдруг, словно передразнивая его, закричал: — А я женился! Ты понимаешь, женился!
Родя вытаращил глаза, заморгал белесыми ресницами.
— Это где же тебя женили? Молчишь? Ну, брат Волгарь, видать, здорово околпачили тебя… То-то, я вижу, ты такой злой…
— Не зубоскаль, Родион. Серьезно тебе говорю, — вдруг смягчил голос Виктор, — я встретил здесь девушку, которую знал еще до войны… в Ростове…
Родя с возмущением взглянул на Виктора и вдруг, заметив на лице его небывало взволнованное выражение, с отчаянием в голосе проговорил:
— Ну, Волгарь, пропал ты теперь. Пропал — навеки! Эх, а еще истребитель…
В тот же день, еще до заката солнца, после расспросов и поисков, друзья прибыли в штаб фронта. Родя все время чертыхался, жалуясь, что Виктор проявил излишнюю торопливость, а ведь они могли бы провести в Курске еще один добрый денек.
Утром летчики-истребители приехали в полк, а на восходе солнца следующего дня Виктор уже летал над линией фронта в охотничьей паре с невредимым и веселым, очень возмужавшим Толей Шатровым.
Недолгое пребывание в Курске, встреча с Валей, короткая, полная мимолетного жгучего ощущения счастья, майская ночь промелькнули в жизни Виктора, как степной, быстро растаявший мираж…
Со второй половины апреля, как только стало подсыхать, по всей линии Курского выступа развернулись небывалые работы по усовершенствованию оборонительных рубежей. Особенно широкая система обороны — артиллерийских позиций и превосходно замаскированных дзотов с противотанковыми ружьями, тяжелыми пулеметами, блиндажей, широких минных полей — строилась на участке, примыкающем с двух сторон к железной дороге Орел — Курск.
Оборона эта сооружалась с учетом всех условий, необходимых для быстрого перехода в контрнаступление: подтягивались крупные артиллерийские резервы, скрытно от противника сосредоточивались танковые соединения, накапливалась авиация всех родов. Целые артиллерийские противотанковые истребительные части располагались на стыках подразделений и позади них почти в шахматном порядке. Не было такого клочка земли, такого отрезка дороги, которые не простреливались бы в лоб и с флангов из противотанковых пушек и противотанковых ружей, из пулеметов и винтовок. Каждый кустик, каждый бугорок готов был вспыхнуть при надобности уничтожающим огнем. На всем протяжении угрожаемых участков многослойная линия обороны уходила в глубину на много километров.
Н-ская гвардейская дивизия, начальником политотдела которой был теперь Алексей Волгин, занимала рубежи правее от центра предполагаемого удара гитлеровцев. Днем и ночью велись здесь работы: рылись траншеи и ходы сообщений, копались орудийные гнезда, ячейки для бронебойщиков; саперы закладывали минные поля, ставили проволочные заграждения. Внешне здесь не было заметно никакого подозрительного движения, а тем более суеты, но это лишь говорило о скрытности и осторожности, с какой люди зарывались в землю.
В ближайшем тылу дивизий шла кипучая боевая подготовка: в среде офицеров разбирался тактический опыт сталинградских боев, велись практические полевые занятия, вновь прибывшие подразделения обучались искусству штурмования огневых точек, хождения в атаку, отражения танков. Где-нибудь в леску или в скрытой лещине бойцы проделывали все, что предстояло им делать в настоящем бою.