В собрании картин и рисунков мастеров русской и западноевропейской живописи, принадлежащем Зильберштейну, насчитывалось 1844 работы. После передачи коллекции в его квартире на Лесной улице, некогда с пола до потолка увешанной картинами, остались лишь голые стены, веревки вдоль них да горы книг и рукописей, среди которых, нисколько об этих картинах не жалея, ходил очень довольный Зильберштейн, обуреваемый новыми проектами. Но самый главный проект его жизни – дар собранных с большим вкусом произведений искусства родной стране уже состоялся. И это был щедрый подарок, какого государство не знало со времени Павла Третьякова.
Современники вспоминают о Зильберштейне как о человеке вулканической энергии и редкого обаяния. Именно эти качества и помогли ему добиться высвобождения исторического здания на Волхонке, где некогда располагалась гостиница «Княжий двор», а после нее солидная советская организация «Автоэкспорт». И это в его‑то возрасте, отягощенном страданиями от букета тяжелых заболеваний, среди которых были диабет и болезнь Паркинсона.
В этой связи Зильберштейн любил вспоминать слова кинорежиссера С. Эйзенштейна, которого он знал в свои молодые годы по Одессе и потом в Москве: «В нашей стране справедливость в конце концов торжествует, но на это порой не хватает жизни».
В своей книге «Записки собирателя» академик А. Сидоров, крупнейший советский книговед и искусствовед, кстати тоже подаривший при жизни свое богатейшее собрание графики и экслибриса государству, хорошо знавший и высоко оценивавший коллекцию Зильберштейна, дал такую характеристику помешательству, которое овладевает не самыми худшими представителями рода человеческого: «Собирательство может быть спортом. Для него нужны умение и удача. Собирательство может быть страстью. Для осуществления ее нужны настойчивость и счастье. Собирательство может быть искусством. Для того чтобы такой стала деятельность коллекционера, нужны все указанные выше качества: и умение находить, и удачливость, и настойчивость поиска, и любовь к предмету, и – совершенно неоспоримо – знание его. Собирательство может быть наукой. Первое требование здесь – иметь цель. Уметь ограничивать свою страсть, и свой спортивный азарт, и самую свою удачу подчинить соображениям нужного. Свой вкус также уметь поставить на второй план, руководствуясь не только знанием предмета, но и сознанием цели. Если собиратель историко‑художественной коллекции – картин, марок, книг, открытых писем, репродукций – видит, что в собрании его пробел, который надо заполнить в интересах целого, и заполнить таким примером, который субъективно собирателю не нравится, коллекционер‑ученый сумеет это свое «не нравится» подчинить общим интересам целостной полноты своего собрания. Потому что будет он всегда помнить, что собирает он не только для себя: для других, для современников и потомков, для родной страны».
Как началось для Зильберштейна собирательство картин? «Случилось так, что с юных лет я был одержим любовью к русской литературе и к русскому изобразительному искусству, уже с той поры ставшими для меня бескрайним океаном прекрасного», – вспоминал он.
Живя в Одессе и будучи еще студентом, в свободное от лекций и семинаров время пропадал Илья Самойлович в лавочках антикваров и букинистов. Но самое большое потрясение он, по его собственному признанию, пережил, когда в его руки попали годовые комплекты журналов «Аполлон» и «Старые годы». Они были сданы на комиссию известным в городе коллекционером, инженером‑строителем по профессии М. Брайкевичем. А вскоре перед взором очарованного репродукциями юноши предстали оригиналы рисунков художников «Мира искусства»: Серова и Бенуа, Бакста и Сомова, Добужинского и Кустодиева. Он увидел картины на выставке в университете. Брайкевич устроил выставку перед тем, как подарил произведения русских художников городу. Вот тогда‑то, стоя перед полотнами и рисунками, Зильберштейн дал себе слово, что когда‑нибудь и у него будет такая же великолепная коллекция, которую он тоже подарит людям.
Когда Зильберштейну было семнадцать лет, он приобрел два рисунка Бориса Григорьева для его книги «Расея». Они и положили начало его коллекции. Со временем приобретшей такие размеры, что никакая квартира не смогла бы вместить такое обилие живописных полотен, акварелей и графических листов.
О значимости собрания можно судить по такому факту: когда фронт в 1941 г. придвигался к Москве, Комитетом по делам искусств при Совете Министров СССР было принято решение эвакуировать в тыл наряду с музейными сокровищами и наиболее значимые личные собрания. Таковыми были признаны коллекции балерины Е. Гельцер, певицы Л. Руслановой, искусствоведа и литературоведа И. Зильберштейна.
Репрессии обошли Зильберштейна стороной. А вот уже после смерти Сталина в 1959 г. редакцию «Литературного наследства» чуть было не разогнали. Зильберштейна обвинили в публикации любовных писем Лили Брик к Маяковскому в очередном выпуске «Литературного наследства» – книге «Новое о Маяковском». Было вынесено постановление ЦК КПСС о вредности этой книги, создана комиссия Академии наук СССР во главе с писателем‑академиком К.А. Фединым для расследования произошедшего, по мнению ЦК, преступления. Зильберштейну припомнили и то, что ссылается он на иностранные источники…
Высоко ценивший Зильберштейна Корней Чуковский записал 27 апреля 1959 г. в своем дневнике разговор с Фединым, соседом по Переделкину:
«– Создана в АН комиссия, – сказал Федин. – Я председатель.
– Вот и хорошо! Вы выступите на защиту Зильберштейна.
– Какой вы чудак! Ведь мне придется подписать уже готовое решение.
– Неужели вы подпишете?
– А что же остается делать?!
И тут же Федин стал подтверждать мои слова, что Зильберштейн чудесный работник, отличный исследователь, безупречно честный, великий организатор и т. д. Бедный Федин. Вчера ему покрасили забор зеленой краской – неужели ради этого забора, ради звания академика, ради официозных постов, которые ему не нужны, он вынужден продавать свою совесть, подписывать бумаги…» Приведенный разговор вряд ли нуждается в комментариях.
В 1973 г. в Музее изобразительных искусств состоялась первая выставка работ из западноевропейской части собрания И.С. Зильберштейна. Специалисты отмечали: «Устроенная в Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина выставка рисунков западных мастеров примечательна, прежде всего, тем, что ее собрал один человек, и притом в условиях мало благоприятных для коллекционирования… Но сила собрания Зильберштейна не в отдельных рисунках различных школ. Их можно найти в большом количестве и лучшего качества в музейных коллекциях. В чем собрание Зильберштейна по‑своему уникально – это в подборе великолепных архитектурных рисунков, безотносительно к тому, принадлежат ли они архитекторам, декораторам или живописцам. Рисунки такого высокого качества встречаются редко, что показали недавно устроенные в Венеции выставки работ Гонзаго и Кваренги, где листы из собрания Зильберштейна заняли бы почетное место».
На второй выставке из собрания Зильберштейна в Музее изобразительных искусств на Волхонке в марте 1985 г. к 80‑летию Ильи Самойловича была показана еще более внушительная русская часть собрания. В ней, можно сказать, весь цвет отечественного искусства: работы Боровиковского, Венецианова, Семена Щедрина, Тропинина, Андрея и Александра Ивановых, Кипренского, Орловского, Карла и Александра Брюлловых, Бестужева, Семирадского, Васильева, Боголюбова, Шишкина, Поленова, Сурикова, Репина, Серова, Браза, Остроумовой‑Лебедевой, Александра Бенуа, Добужинского, Лансере, Сомова, Бакста, Виктора Васнецова, Серебряковой, Константина Коровина.
«Откуда у простого советского доктора наук такие деньги, чтобы приобретать картины Репина или театральные эскизы Бакста?!» – думали, наверное, не раз многие посетители выставок.
Побывавшему как‑то в гостях у Зильберштейна журналисту, в ответ на реплику последнего, что вот, мол, на аукционе «Сотби» эскиз Бакста был продан за 95 тысяч долларов при стартовой цене 50 тысяч, Илья Самойлович ответил с нескрываемым презрением: «Подумаешь, какое дело! У меня пятьдесят таких «бакстов»!» Уже после кончины Зильберштейна раздавались голоса знатоков, что по нынешним ценам собранное Ильей Самойловичем потянет на миллионы и миллионы долларов.
Как попадали к Зильберштейну бесценные произведения, сколько сил, времени и денег тратил он на свое любимое дело? Вот что рассказывал сам коллекционер об одной своей покупке.
Как‑то после Отечественной войны Илья Самойлович озаботился необходимостью иметь в составе своего собрания картину «Летний пейзаж. В.А. Репина на мостике в Абрамцеве», написанную Репиным в 1879 г. Владельцем полотна был ленинградский врач Р. Ратнер.
Приезжая в город на Неве по делам «Литературного наследства» четыре‑пять раз в году, Зильберштейн неизменно являлся к владельцу, чтобы уговорить его уступить шедевр ему. Но Ратнер все не соглашался.
А тут как раз Зильберштейн получил довольно крупную сумму за изданную совместно с Грабарем книгу о том же Репине. И тут же отправился в Ленинград. Как развивались события, можно узнать из сохранившегося письма владельца картины:
«Так как Вы уже несколько лет «гнались» за этой картиной и подошел момент, когда по материальным обстоятельствам мне нужно было ее ликвидировать, то уступил ее Вам. Тем более что уступил ее человеку, глубоко интересующемуся работами И.Е. Репина и обладающему, насколько мне известно, таким прекрасным собранием картин, где и картина будет находиться. Примите мое искреннее уважение и почтение к Вам. Р. Ратнер».
А вот как сам Илья Самойлович писал спустя сорок лет об этой своей покупке: «И до сих пор помню, как я был счастлив, когда, передав ему просимую сумму и получив эту картину, я в темный вечер, в проливной дождь уносил ее из квартиры в гостиницу «Астория», где останавливался. Ведь он несколько раз менял свое решение уступить мне картину, и я боялся, что это снова повторится». Добавим, что всего у Зильберштейна было пятьдесят (!) картин кисти Репина.