Интересно, что на всех чертежах дворца, выполненных придворным архитектором Шпеером и представленных Гитлеру на обозрение, была приписка: «Разработано на основе идей фюрера». Вождь немного пожурил зодчих за эту вольность, сказав, что он всего лишь набросал примерную схему, а истинный автор – Шпеер. Но Шпеер упорно не соглашался, заявив, что автором является любимый фюрер. «Гитлер воспринял мой решительный отказ приписать себе авторство не без внутреннего удовлетворения», – писал Шпеер позднее. Гитлеру так понравился макет будущего дворца, что он не скрывал своего восторга. Еще в 1924 г., когда он сидел в тюрьме, идея сооружения дома‑гиганта в центре Берлина засела у него в голове. Правда, тогда сокамерники подняли его на смех. Теперь же желающих посмеяться не нашлось.
Купольному дворцу суждено было стать аналогом Дворца Советов в Москве. Между двумя вождями развернулось своеобразное соревнование: кто больше и дороже построит будущие символы векового процветания своих народов. И потому фюрер очень расстроился, узнав, что высота его дворца будет меньше, чем у Дворца Советов.
«Его явно огорчила перспектива, что он не воздвигнет величайшее монументальное здание в мире, и вдобавок угнетало сознание, что не в его власти отменить замысел Сталина, издав какой‑нибудь указ. В конце концов, он утешился мыслью, что его здание будет отличаться от сталинского дворца уникальностью. Он говорил: «Подумаешь, какой‑то небоскреб – чуть меньше, чуть больше, чуть ниже или выше. Купол – вот что отличает наше здание от всех остальных!» – вспоминал Шпеер в тюрьме Шпандау, где он находился в заключении с 1945 по 1966 г.
Даже когда началась война и Гитлер был вынужден отложить на время (как он думал) осуществление своих архитектурных планов, он не забывал о конкуренции с Дворцом Советов. Весьма скрытный в проявлении своих истинных чувств (в этом мы имели возможность убедиться в эпизоде с авторством Купольного дворца), однажды, в самом начале Великой Отечественной войны, он разоткровенничался в кругу соратников: «Мы возьмем Москву, и с их небоскребом будет покончено навсегда!» Но, как известно, небоскреб не был построен отнюдь не по причине взятия Москвы фашистами, потому как последнего просто не случилось. Хотя с большой долей вероятности можно утверждать, что именно война нанесла серьезный удар по планам Сталина построить
Дворец Советов. И дело здесь не в отсутствии необходимых ресурсов уже после войны. На такое в Советском Союзе деньги и люди всегда находились. Ведь дело‑то святое – Дворец, да еще и с памятником великому Ленину наверху! У гитлеровского же дворца двухсоттридцатиметровый в высоту купол венчался сорокаметровым фонарем с орлом на макушке.
В чем гитлеровское здание превосходило его сталинский антипод, так это в количестве людей, помещавшихся внутри, – до 180 тысяч человек стоя! Эти массы людей должны были собираться здесь, чтобы внимать речам Гитлера.
Подобно Дворцу Советов, Купольный дворец воплотил бы в себе все идейные черты культового сооружения, но если проект московского небоскреба навевает церковные мотивы уже чисто внешне, то с Купольным дворцом сложнее: тут религиозная тематика заложена внутри. Идейно отправной точкой для него служил собор Святого Петра в Риме с его всемирным значением для католического христианства. Но поскольку дворец Гитлера по внутреннему объему в семнадцать раз превышал римский собор, то и значение его для всего мира также должно быть несравнимо выше, чем у этого религиозного сооружения. Если же говорить о внешнем прообразе Купольного дворца, то это пантеон в Риме. В проекте дворца отчетливо прослеживаются его основные черты: сам купол (диаметр 250 метров), круглое отверстие наверху, открывающее путь естественному освещению (диаметр 46 метров).
Как и в Москве, где к Дворцу Советов должен был вести широкий проломленный через весь город проспект, берлинский дворец также являлся завершающей точкой, которой заканчивалась Парадная улица Гитлера (фюреру очень хотелось иметь и у себя свои Елисейские Поля).
Так же как и в Москве, площадку под строительство в Берлине подготовили довольно быстро, снеся для этого старую застройку; правда, культовых сооружений, подобных храму Христа Спасителя, там не взрывали. Зато изготовили макет здания в натуральную величину (впоследствии он сгорел во время бомбежек Берлина союзнической авиацией), закупили за валюту (бывшую в дефиците в условиях подготовки к войне) гранит в Швеции и Финляндии. Началом строительства должна была стать закладка первого камня в основание будущего сооружения в 1940 г., а закончить эпопею планировалось в 1950 г., то есть позднее, чем было задумано Сталиным. Интересно, что Гитлер выдвигал подобные сроки, уже зная о предстоящей войне с Советским Союзом. Он не мог не представлять себе громадный объем расходов на строительство и что эти расходы повлияют и на финансирование военной кампании. Но, видимо, фюрер так был уверен в близком разгроме СССР, что не сомневался в своих планах.
Аналогично Дворцу Советов, Купольный дворец должен был зеркально отражаться в воде, отчего его воздействие на окружающих еще более бы усилилось. Поэтому Гитлер пошел еще дальше Сталина, не планировавшего расширять русло Москвы‑реки, а захотевшего лишь сделать из Москвы порт пяти морей, и решил превратить реку Шпре в озеро. Если бы идея озера воплотилась, то Купольный дворец оказался бы с трех сторон окруженным водой. А с четвертой стороны открывалась бы огромная площадь имени Адольфа Гитлера.
Использование площадей, образованных после строительства дворцов, и в Москве, и в Берлине имело одну цель – устройство массовых первомайских демонстраций (в гитлеровской Германии это тоже был большой праздник), а также всякого рода митингов и шествий. Но в Берлине площадь должна была быть несоизмеримо больше и вмещала бы до миллиона человек.
Строительство Дворца Советов, с картины В.В. Рождественского 1936 г.
Строительство Дворца Советов на месте взорванного для этой цели храма Христа Спасителя превратилось в самостоятельную хозяйственно‑экономическую и научно‑исследовательскую отрасль. В ее системе функционировали специальные лаборатории по оптике и акустике, по разработке специальных материалов: стали ДС (Дворец Советов), кирпича ДС, действовали механический и керамзитобетонный заводы, к строительной площадке была подведена специальная железнодорожная ветка. Специальными постановлениями Совета народных комиссаров СССР и Совета труда и обороны строительство Дворца Советов было объявлено ударной стройкой. К концу 1939 г. успели лишь вырыть огромный котлован и зарыть в землю арматуру из специальной стали. Денег, требуемых на строительство, как и в Германии, решили не экономить…
Кстати, о деньгах. Обращает на себя внимание такой занятный факт: в июле 1939 г. на специально созванном пленуме Союза советских архитекторов начальник управления строительства Дворца Советов товарищ Прокофьев выразил свою обеспокоенность отсутствием финансового расчета стоимости здания, а также технического проекта. Среди проблем была названа и неопределенность детальной проработки интерьера дворца и внутренней отделки его многочисленных помещений. Сегодня остается неясным, как при таком подходе могло быть осуществлено строительство Дворца Советов к запланированному 1942 г.
Декоративное убранство дворца не могло не поражать своим размахом. Одних только картин было предусмотрено столько, что измеряли их количество квадратными метрами – 18 тысяч квадратных метров масляной живописи! 12 тысяч фресок, 4 тысячи мозаик, 20 тысяч барельефов, 12 скульптурных групп до 12 метров высотой, 170 скульптур – до 6 метров и т. д.
К внешнему оформлению дворца привлекли и лучших художников, в частности потомственного иконописца Павла Корина. Ему поручили работу над монументальным мозаичным фризом «Марш в будущее», колоссальным по своим размерам. А 10 сентября 1937 г. Корин записал в своем дневнике: «Все мои вещи из экспозиции в Третьяковской галерее сняты. На днях сняли и портрет Горького. Дали бы мне люди в зрелом возрасте сделать то, что мне предназначено сделать!» Что имеет в виду под своим предназначением Корин? Уж конечно, не «Марш в будущее», о работе над которым бойко рассказывали советские газеты. Главной картиной художника стала так и не законченная им «Русь уходящая. Реквием». При советской власти она и не могла быть закончена. Более того, впервые во всей полноте результаты работы Корина над этой картиной были показаны в Третьяковской галерее лишь в 1993 г.!
Так неузнаваемо изменилась бы Волхонка…
Проявившаяся в работе над дворцовым фризом двойственность положения Павла Корина выразилась в том, что свойственные его творческой манере патетическая тональность и гигантомания оказались востребованными официальной идеологией. Его творчество, как это ни странно, вписывалось в социалистический реализм. Корин – один из немногих советских художников, привлеченных к оформлению послевоенных станций метро, ставших олицетворением триумфа победителей. Но вместе с тем в «Марше в будущее» символика мифов соцреализма доводится автором до некой парадоксальной кульминации. Корин весьма канонически разрабатывает тему «светлого пути». Мотив победного шествия дан у него в максимальной смысловой определенности, однако вся гуманистическая подоплека, изначально искренний утопизм соответствующих образных представлений теперь поглощаются крайней гипертрофией внешнего выражения. Поступь обнаженных гигантов с экстатически поднятыми руками выглядит подобием устрашающего обряда языческих инициаций, не оставляя даже самого малого места наивной улыбке веры в человеческое блаженство каждого. Павел Корин как бы останавливает своих зрителей непосредственно у критической черты, за которой – очевидный крах советского мифа[5].
Однако война нарушила планы архитекторов и художников. В 1941 г. строительство Дворца было приостановлено и уже не возобновлялось. Работа же над проектом Дворца Советов (на бумаге) продолжалась. Находившийся в эвакуации Борис Иофан также не сидел сложа руки: он занялся проектированием Дворца Советов, но уже не для Москвы, а для тылового Свердловска. Не раз и не два писал он Сталину после 1945 г. с надеждой о продолжении строительства. Но ответа на свои просьбы не получал.