«Это не вышло… Мазня…» Но не тут‑то было. Хитрость не удавалась, Щукин неизменно останавливал свой выбор на «неудавшейся мазне». Принцип выбора картин Сергей Иванович сформулировал сам: «Если, увидев картину, ты испытываешь психологический шок – покупай ее».
Интересно следующее воспоминание Матисса: «Однажды Щукин пришел посмотреть мои картины. Он заметил висящий на стене натюрморт и сказал: «Мне нравится эта вещь, но я должен подержать ее несколько дней дома, и, если я смогу ее выносить и сохраню интерес к ней, я куплю ее». «Мне сильно повезло, – продолжает Матисс, – что он легко смог вынести это первое испытание и что мой натюрморт не слишком его утомил. Потом он пришел снова и заказал целую серию картин для гостиной своего московского дома».
Щукин ездил не только в Западную Европу, ему полюбились Египет, Индия, Турция. Путешествие в Египет, говорил впоследствии Сергей Иванович, было одним из самых сильных и приятных воспоминаний его жизни. Он любил рассказывать об этом путешествии, интересно описывал свои впечатления: как на ослах ездил на Синай, как стоял перед Сфинксом, «заглядывая в глаза божеству». Щукин привез из Африки немало ценных приобретений. Опасаясь подделок, он покупал только в Каирском музее, где имелись предметы искусства, предназначенные для продажи правительствам зарубежных государств. Из этого фонда он приобрел произведения африканской скульптуры, главным образом статуэтки богов, которые также вошли в состав его коллекции. Впоследствии он расположил их в зале, отведенном для афро‑кубистских работ Пикассо.
Познав успех на предпринимательском поприще, Щукин испытал глубокие потрясения, разрушившие его семью. В 1905 г., вскоре после возвращения из Египта, младший сын Щукиных, семнадцатилетний Сергей, покончил с собой, бросившись в Москву‑реку. Через два года не стало жены Лидии Григорьевны. В память о ней Сергей Иванович основал Институт психологии при Московском университете. В ту ночь, когда скончалась Лидия Григорьевна, Щукин принял и другое решение – передать свою художественную коллекцию в дар Москве. Но, помня печальный опыт француза Кэльботта, Сергей Иванович поставил условие, чтобы собрание хранилось и экспонировалось целиком. В противном случае коллекция должна была перейти наследникам Щукина. «Я не хочу, – говорил Сергей Иванович сыну Ивану, – чтобы мои картины спрятали где‑нибудь в подвале и вытаскивали оттуда поодиночке или продавали». Жаль, что сегодня условия Щукина не выполняются.
Оставшиеся дети Щукина жили своей жизнью. Дочь Екатерина только что вышла замуж и ждала ребенка. Сын Иван, студент Московского университета, все свое время проводил в кругу друзей. Сын Григорий, абсолютно глухой, был замкнут в своем, недоступном для отца душевном мире.
А вскоре покончил с собой младший брат Сергея Ивановича – Иван Иванович. Уже давно выехавший в Париж на постоянное место жительства, Иван вел жизнь мота и растратчика. В последние годы он все чаще стал просить братьев о материальной помощи. Поначалу и Петр, и Сергей помогали ему. Но, в конце концов, терпение братьев иссякло. Они посоветовали Ивану продать собранные им картины. Каково же было его удивление, когда оценщики, осмотревшие полотна, сообщили, что большинство картин – подделка. Отчаявшийся, преследуемый кредиторами, Иван Щукин не нашел другого выхода, как свести счеты с жизнью.
«Пришла беда – отворяй ворота» – гласит русская пословица. Через несколько месяцев Сергея Ивановича ждала новая трагедия: в возрасте двадцати одного года покончил с собой его глухой сын Григорий. По Москве пошел слух, объявлявший причиной всех этих несчастий самого Щукина: будто бы он снял иконы в княжеской церкви на Большом Знаменском и повесил там разных Матиссов и Гогенов…
Именно тогда, в 1908 г., после понесенных невосполнимых утрат, Сергей Иванович целиком ушел в свою коллекцию, видя в ней единственную отдушину и отраду. К этому времени в собрании С.И. Щукина насчитывалось уже восемь десятков картин. В 1913 г. их стало почти в три раза больше. Выросла и ценность коллекции. В том числе и за счет картин брата Петра, задумавшего продать своих импрессионистов. Сергей Иванович писал брату: «…Мне очень жаль, если такие хорошие вещи уйдут из России, и потому я. с удовольствием готов купить у тебя от 8 до 10 картин. Заплачу я тебе правильную цену…» Заметим, что Сергей Щукин называет картины вещами, хотя мог употребить и другие слова – полотна, шедевры, например, но, видимо, слово «вещь» по смыслу было ему ближе. Ведь, покупая дорогие вещи, он вкладывал таким вот образом свои средства, капитализировал свои доходы. Картины Дега, Моне, Писсарро переехали из дома Петра Щукина на Малой Грузинской в Большой Знаменский. Была там и знаменитая «Обнаженная» Ренуара, висевшая прежде в спальне старшего брата.
А коллекция все прирастала. Для лучшего размещения собрания Сергей Иванович поручил архитектору Льву Кекушеву перестроить дом в Большом Знаменском переулке и пристроить к особняку два флигеля. Было от чего задуматься над расширением площади. В апреле 1909 г. один французский художник, не избежавший публичного порицания за свое творчество, в интервью сообщил, что у него есть заказ на декоративное оформление лестницы в частном доме некоего русского купца: «В ней три этажа. Вот первый этаж. Я представляю посетителя, входящего в дом с улицы. Его нужно зарядить энергией, дать чувство легкости. Мое первое панно – танец, кружащийся на вершине холма. Второй этаж уже внутри дома; в его тишине я вижу сцену музыки, которой поглощены ее участники. Наконец, на третьем этаже полное спокойствие, и я рисую сцену отдыха: люди, раскинувшиеся на траве, беседующие или дремлющие». Этим художником был Анри Матисс. А купцом, в немалой степени способствовавшим открытию и популяризации художника, – Сергей Щукин.
Анри Матисс написал специально для особняка Щукина два больших настенных панно: «Танец» (1909–1910) и «Музыка» (1910). На обеих картинах изображено пять красных человеческих фигур, что стало символом отражения представлений Матисса о монументальном и декоративном искусстве. По замыслу Матисса, на панно «Музыка» были изображены обнаженные юношеские фигуры. Щукин с самого начала переговоров о декоративном оформлении лестницы нервничал по этому поводу, пробовал тактично убедить Матисса в том, что такие изображения слишком откровенны и будут шокировать многочисленных посетителей его дома. Когда в декабре 1910 г. панно прибыли в Москву, Сергей Иванович «от греха» собственноручно замазал смущавшие его места.
С 1906 г. после первого посещения мастерской художника Щукин стал все чаще покупать картины Матисса. По словам сына Матисса, Пьера, Щукин был «идеальным заказчиком», поскольку никогда не навязывал мастеру своих вкусов, не вторгался в содержание его картин. А вот английский исследователь творчества Матисса Николс Уоткинс придерживается другой точки зрения. «Щукин был выдающимся коллекционером и меценатом, – пишет он, – обладавшим видением и материальными средствами для побуждения художника к новому». По мнению Уоткинса, Матисс вряд ли бы занялся работой над серией декоративных панно, если бы не Щукин. Даже те из них, которые не были непосредственно заказаны «московским патроном», несомненно, задумывались под его воздействием.
И воздействие было весьма ощутимым для нуждавшегося в деньгах художника. Щукин не скупился, платил Матиссу более чем хорошие деньги. Если по контракту, заключенному Матиссом с одной из западных галерей, самые большие его по величине полотна оценивались менее чем в 2 тысячи франков, то Щукин заплатил 15 тысяч за «Танец» и 12 тысяч за «Музыку». Матисс сразу же смог переехать с семьей в собственный загородный дом. Там у художника была тридцатиметровая студия, большой сад, для работы в котором он даже смог нанять садовника.
Матисс с симпатией вспоминал о Щукине, о его «исключительном здравом смысле», о том, что его любимым времяпрепровождением в Париже (где Сергей Иванович бывал ежегодно по четыре месяца в 1909–1913 гг.) было посещение залов Древнего Египта в Лувре. Матисс передает неожиданные суждения Щукина об искусстве: он находил параллели между древнеегипетскими статуэтками и крестьянами с картин Сезанна, считал скульптурных микенских львов бесспорным шедевром искусства всех времен.
19 октября 1911 г. Матисс по приглашению и в сопровождении Щукина выехал из Парижа в трехнедельную поездку в Россию. Матисс остановился в доме Щукина в Большом Знаменском переулке. Художнику показали гостиную, специально отведенную для его произведений. Гармоничным обрамлением для них служили бледно‑зеленые обои, розовый потолок и вишневый ковер на полу. По указанию гостя картины были перевешаны по‑новому и смотрелись необычайно эффектно. К 1914 г. в щукинской коллекции насчитывалось тридцать семь картин Матисса, не считая панно «Танец» и «Музыка», висевших над темной дубовой лестницей особняка.
Приезд Матисса стал большим событием для художественной интеллигенции Москвы. В доме Щукина он ежедневно встречался с молодыми живописцами – Гончаровой, Ларионовым, Павлом Кузнецовым. По воспоминаниям Андрея Белого, Сергей Иванович шутливо жаловался, что, «мол, Матисс зажился у него: пьет шампанское, ест осетрины, не хочет де ехать в Париж». Корреспонденту одной из петербургских газет художник сказал: «Иконы – лучшее, что есть в Москве». Он увез с собой из России альбом репродукций древнерусской живописи и две старинные иконы.
В 1908 г. во время очередного пребывания Щукина в Париже Матисс привел его в студию на Монмартре, где жил молодой и еле сводящий концы с концами Пабло Пикассо. Щукин со свойственной ему тягой ко всему новому сразу оценил талант испанца: «Однажды Матисс привел к Пикассо крупного коллекционера из Москвы. Техника Пикассо была для русского потрясением. Он купил два полотна, заплатив за них очень высокую по тем временам цену, и с тех пор стал самым надежным заказчиком», – вспоминал очевидец встречи.
С тех пор Щукин стал патроном еще одного представителя парижской богемы. В период с 1908 по 1914 г. Пикассо существовал главным образом на средства Щукина, являвшегося основным его покупателем. Всего в щукинской коллекции было более пятидесяти «вещей» Пикассо. Вместе с произведениями Матисса они составили впоследствии главную ценность этого собрания.