Дальнейшая судьба Щукина‑младшего такова. Он окончил университет в Сорбонне, жил во Франции, затем в Ливии, стал одним из крупнейших в мире специалистов по персидскому, индийскому и турецкому искусству; в октябре 1975 г., возвращаясь из зарубежной поездки домой в Бейрут, погиб в авиационной катастрофе.
«Суммы, с довоенных времен хранившиеся в западных банках для покупки картин, обеспечили ему возможность скромно доживать свой век в Париже. Однако жизнь щукинского семейства, видимо, не отличалась особым достатком. Сестра Надежды Афанасьевны была вынуждена заняться частными уроками. Когда в 1923 г. Московский Художественный театр гастролировал в Париже, Вера Афанасьевна была приходящей учительницей французского языка у детей знаменитого мхатовского актера Л.М. Леонидова», – пишет Н. Думова в книге «Московские меценаты». Но внук Сергея Ивановича Щукина, побывавший в России в 2004 г., представил нам другую картину. Щукины не бедствовали в эмиграции, а даже наоборот, жили на широкую ногу. Для нас он прежде всего внук нашего Щукина, во Франции же он известен как Андре‑Марк Делок‑Фурко, кавалер национального ордена за заслуги и ордена искусств и словесности, возглавляющий Национальный центр графических изображений и комиксов Франции.
Внук Щукина считает, что дед еще в 1914 г. задумал уехать из России. Тогда он почти перестал собирать живопись, очевидно предвидя развитие событий. Человек проницательный, он готовил свой «выход на пенсию» и хотел выехать на Запад. Незадолго до Первой мировой войны Щукин перевел деньги в банк Стокгольма и надеялся поселиться в тихой и нейтральной Швейцарии, даже ездил с женой на поиски виллы в окрестностях Женевского озера. В последний момент этот план сорвался – супруга Щукина боялась навсегда покидать Россию.
В Париже Щукины жили в просторной квартире на улице Виллем в престижном квартале. Дом был по‑московски хлебосольным, многое напоминало о России, регулярно устраивались концерты. В его квартире продолжали собираться соотечественники. Здесь бывали Бенуа, Дягилев, Николай Рябушинский. Жена Щукина, Надежда Афанасьевна, жила как старорежимная купчиха, будто на дворе было все еще прошлое столетие. Три месяца в году она снимала просторную виллу на курорте – то на севере Франции, в Довиле, то в Биаррице, каждый год в новом месте. Но на Лазурном Берегу Щукины ни разу не гостили: это было не принято, Лазурный Берег считался местом для богемы, полусвета, игроков и тогдашних «новых русских».
Сборы Щукиных в поездку на курорт во многом напоминали тот старый русский порядок, по которому готовился к подобным поездкам еще отец С.И. Щукина Иван Васильевич, о котором мы писали ранее. В первые дни июня начиналась упаковка – долгая и сложная процедура подготовки квартиры к отъезду обитателей, сбор всевозможных домашних принадлежностей: скажем, есть из чужих тарелок было немыслимо. Вещи отправляли отдельно, почтовым поездом, нанимали такси, ехали на вокзал, потом – первый вечер на новой вилле… При этом известно, как удивился Матисс, когда, предложив Щукину‑эмигранту совместно навестить старого Ренуара, долго не мог найти своего московского патрона в поезде. Все дело в том, что он искал Сергея Ивановича в первом классе, а тот всегда ездил вторым, впрочем, вполне комфортабельным, – не из экономии, а в силу традиции: первым классом ездили только авантюристы и нувориши.
Так было и после Второй мировой войны. Во все времена семья Щукиных сохраняла жизненный уклад, к которому привыкла в России. Сергей Иванович на протяжении тридцати лет содержал примерно десять человек, семья его младшей дочери Ирины Сергеевны занимала обширную собственную квартиру в престижном 16‑м округе Парижа. Семья его старшей дочери, Екатерины, жила в построенной отцом вилле на Лазурном Берегу, никто из них вплоть до 1970‑х гг. даже не работал.
Когда же надо было покрыть долги, то наследники Щукина порой продавали собранные им картины. Ведь и в эмиграции Сергей Иванович не отказывал себе вспомнить былое увлечение собирательством. Но во Франции оно не носило столь активного характера, как в России. Да и сам он признавал, что лучшие картины остались на родине. Последними картинами, приобретенными Щукиным во Франции, были работы художников Ле Фоконье и Дюфи.
Несмотря на это, Щукин не потерял связей и с представителями художественной элиты западных стран. В его дом приходили многие известные художники, но бывали здесь и начинающие. Ему предлагали деньги только за то, чтобы он повесил у себя картину того или иного неизвестного живописца. Но Щукин никогда своими принципами не торговал.
Так, однажды владелец художественного салона предложил Сергею Ивановичу вступить в одно выгодное предприятие. Причем Щукину даже не требовалось вкладывать деньги. Нужно было лишь его имя. Щукин должен был «кого‑нибудь собирать», повесив у себя большое количество картин того или иного художника. Затем в художественных кругах стало бы известно, что картины этого художника собирает Щукин. И тогда стоимость картин этого художника возросла бы сразу и очень намного. Только потому, что его собирает Щукин! Сергей Иванович отказался от такого предложения, хотя в денежном выражении оно было весьма прибыльно! Вот насколько высоко ценилось имя русского собирателя за границей. И уж конечно, несравнимо это с тем, как относились в это же время в России к брату Щукина – Дмитрию.
Сегодня широко известно у нас слово бренд. Так вот, уже тогда фамилия Щукина стала брендом. Знаком качества и безупречного вкуса. Таковым был авторитет Сергея Ивановича Щукина при его жизни (а прожил он 84 года, скончавшись в 1936 г.). Оставшееся же в Советской России собрание Щукина постепенно таяло, теряя свою цельность. В 1948 г. щукинские картины поделили между Эрмитажем и Пушкинским музеем. В наши дни бывшая коллекция Щукина хранится в двух российских столицах. Думаем, было бы справедливо вернуть в бывший особняк Щукина его коллекцию, что стало бы лучшим способом сохранения памяти о Сергее Ивановиче и хорошим примером для нынешних богачей.
Большой Знаменский переулок, дом 13. Страшные картины Дмитрия Шостаковича
Дом состоит из двух разновременных частей. Левая построена после пожара 1812 г., а правая – в 1852 г. С 1926 по 1938 г. в доме жил композитор В.Я. Шебалин (1902–1963). Здесь у него обычно останавливался в свои приезды в Москву Дмитрий Шостакович.
В течение всей жизни у Шостаковича были дружеские отношения с семьей Шебалиных – Виссарионом Яковлевичем и его женой Алисой Максимовной. С Шебалиным Шостакович дружил с юности, называл его Роней. Летом 1934 г., после премьеры оперы «Леди Макбет Мценского уезда» Шостакович писал в одном из своих писем к Елене Константиновской – переводчице, с которой он познакомился на Международном музыкальном фестивале в Ленинграде:
«Привет от Вас Шебалину передать не могу, т. к. он уже давно уехал куда‑то на юг. Я живу один в его квартире, т. е. его семья вся разъехалась. Ухожу с утра, прихожу поздно. В середине пути всегда покрываюсь холодным потом от ужаса. Ужас происходит из‑за того, что… забываю закрыть дверь, когда ухожу. Страшные картины рисуются мне, но по возвращении нахожу все на месте».
Б. Знаменский, дом 13
Виссарион Яковлевич Шебалин написал оперу «Укрощение строптивой» (поставлена в Большом театре), балеты, кантаты, симфонии, а также закончил за Мусоргского оперу «Сорочинская ярмарка». С Шебалиным советовался сам Сергей Сергеевич Прокофьев, его сосед по даче на Николиной Горе: «Сергей Сергеевич пришел ко мне и просил помочь ему, проконсультировать фугу, которую он хотел написать… От смущения я лепетал: «Мне бы самому у Вас учиться».
Много лет преподавал Шебалин в Московской консерватории, среди его учеников – Тихон Хренников, Оскар Фельцман, Александра Пахмутова, Юрий Чичков, Эдисон Денисов, София Губайдулина, Борис Мокроусов и другие. В 1948 г. вместе с Прокофьевым и Шостаковичем Шебалин был подвергнут серьезной критике в рамках борьбы с формализмом в музыке, что нанесло отечественной музыкальной культуре непоправимый урон. Шебалин был снят с должности директора Московской консерватории и уволен.
Большой Знаменский переулок, дом 15. Славянофил Киреевский
Дом построен в 1832 г., фасад получил свой современный вид в 1886 г. В 1845 г. здесь жил литературный критик и религиозный философ, теоретик славянофильства Иван Васильевич Киреевский (1806–1856). В этот период он надеялся получить философскую кафедру в Московском университете, что было весьма непросто, ибо еще в 1832 г. его журнал «Европеец» запретил Николай I. Император между строк выискал в журнальной статье Киреевского «Девятнадцатый век» жуткую крамолу – намек на необходимость конституционной реформы в Российской империи.
А через два десятка лет запретили и другой журнал – «Московский сборник», орган славянофилов, после того как в нем была напечатана статья Киреевского «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России».
Большой Знаменский переулок, дом 17. Денис Давыдов + Вальтер Скотт = дружба
Дом построен после 1812 г.
В 1826 г. этот дом покупает герой Отечественной войны 1812 г. Денис Васильевич Давыдов (1784–1839). Он известен не только как отважный партизан, но и как писатель и поэт. Давыдов был двоюродным братом генерала А.П. Ермолова, вдова которого имела дом неподалеку, на Волхонке.
Это один из пушкинских адресов Москвы. Здесь Давыдова посещал великий русский поэт, посвятивший ему несколько стихотворений, в том числе и такие строки:
Я слушаю тебя и сердцем молодею,
Мне сладок жар твоих речей,
Печальный, снова пламенею
Воспоминаньем прежних дней.
Б. Знаменский, дом 15
Б. Знаменский, дом 17
Пушкин относился к Давыдову с большой симпатией и уважением, отмечал, что стихи Давыдова оказали на него определенное влияние еще в лицейские времена. Сам Давыдов писал об этом так: «Пушкин хвалил мои стихи, сказал, что в молодости своей от стихов моих стал писать свои круче и приноравлив