риветствуемая матросами. С этих пор повелось, что, где бы ни были Рейснер с Раскольниковым – на Волге, на Каспии или в Кронштадте, они всегда занимали лучшие особняки, заводили прислугу. Нетрудно догадаться, как это влияло на простых матросов.
С осени 1918 г. Лариса Рейснер – комиссар Генерального Морского штаба, флаг‑секретарь, адъютант и по совместительству жена Раскольникова.
В декабре 1918 г. Раскольников возглавил разведпоход под Ревель на эсминце «Спартак». Но корабль потерпел аварию, Раскольников был схвачен англичанами и заключен в тюрьму в Лондоне. Советское правительство приложило все усилия для освобождения, и в мае 1919 г. он был обменен на девятнадцать английских офицеров, взятых в плен на территории Советской России. С этого момента начинается новый виток карьеры Раскольникова, где флоту уже места не было: с 1919 г. он на дипломатической и журналистской работе.
В то время, пока муж томился в капиталистических застенках, Ларису не покидала муза. Журнал «Военмор» регулярно публиковал ее статьи с поэтическими названиями («На фронте. Что день грядущий мне готовит», «Поэты Красного флота») и стихи («На гибель военного корабля «Ваня‑коммунист»).
Как комиссар Балтфлота Лариса жила в Адмиралтействе в огромной квартире бывшего морского министра Григоровича. Поэт Всеволод Рождественский, побывавший у нее вместе с поэтами М.А. Кузминым и О.Э. Мандельштамом, вспоминает:
«Лариса ожидала нас в небольшой комнатке, сверху донизу затянутой экзотическими тканями. Во всех углах поблескивали бронзовые и медные будды калмыцких кумирен и какие‑то майоликовые блюда. Белый войлок каспийской кочевой кибитки лежал на полу вместо ковра. На широкой и низкой тахте в изобилии валялись английские книги, соседствуя с толстенным древнегреческим словарем. На фоне сигнального корабельного флага висел наган и старый гардемаринский палаш. На низком восточном столике сверкали и искрились хрустальные грани бесчисленных флакончиков с духами и какие‑то медные, натертые до блеска, сосуды и ящички, попавшие сюда, вероятно, из тех же калмыцких хурулов. Лариса одета была в подобие халата, прошитого тяжелыми золотыми нитями, и, если бы не тугая каштановая коса, уложенная кольцом над ее чистым и строгим пробором, сама была похожа на какое‑то буддийское священное изображение».
В большом, в четыре окна, кабинете Ларисы «был некоторый беспорядок – книги, черновые наброски, пишущая машинка, полевой бинокль, карта‑трехверстка на письменном столе, придвинутом к окну. Из окна открывался чудесный вид на Неву и Васильевский остров. Именно в этой комнате рисовал Ларису Михайловну художник‑миниатюрист Чехонин». Здесь она диктовала статьи и пьесы личному секретарю, даме «из бывших», как тогда выражались.
В громадной круглой адмиральской столовой (вмещающей в былые времена не менее ста гостей) Лариса собирала «людей, не считавших зазорным поддерживать отношения с большевиками».
Самым почитаемым в квартире Ларисы гостем был Александр Блок. Писатель Лев Никулин вспоминал: «Петербуржцы много злословили по поводу прогулок верхом на вывезенных с фронта лошадях – эти «светские» прогулки Ларисы Рейснер и Блока в то время, когда люди терпели лишения, были неуместны. Жители островов видели всадника и всадницу – пара ехала шагом и вела долгие беседы».
В личном распоряжении Ларисы Михайловны был «огромный коричневый автомобиль Морского штаба». Склонная к переодеваниям, как мы помним, на маскараде в Доме искусств она танцевала вальс в «бесценном, известном всем костюме работы художника Бакста из балета «Карнавал».
Участие в походах не прошло для Ларисы бесследно: она заболела тропической малярией. Но зато скопила большой багаж впечатлений. В результате в 1924 г. вышла во многом автобиографичная книга ее очерков о Гражданской войне «Фронт». В этой книге Рейснер пишет о матросах, «придавших Великой русской революции романтический блеск», о себе, делящей со всеми тяготы боев, спавшей на полу, «с восторгом отодрав от ног промокшие тяжелые сапоги». Грязные сапоги и Бакст, конечно, не сочетаются. Да и сон на полу, видно, не пошел ей впрок. Возможно, что Лариса немного добавила черной краски в свои жизнеописания, но ведь произведение‑то художественное… Журналист Михаил Кольцов ставил эту книгу в один ряд с «Десятью днями, которые потрясли мир» Джона Рида.
В октябре 1920 г. Лариса Михайловна едет в Ригу на переговоры о мире с Польшей. Накануне отъезда у нее был жесточайший приступ малярии. Это не помешало ей принять участие в конференции, а также в банкете после подписания мира, а потом еще и танцевать в вечернем платье мазурку с комфронта А.И. Егоровым (расстрелян в 1939 г.).
В конце все того же 1920 г. Рейснер переезжает в Москву, где ее можно было встретить в Малом Знаменском переулке.
В 1921 г. Ф.Ф. Раскольникова назначают полпредом в Афганистан. Дипломатическая миссия, в составе которой была и Лариса Михайловна, совершила тридцатидневный переход с караваном из Кушки в Кабул через хребет Гиндукуш.
Жизнь в средневековом Кабуле – замкнутая и однообразная – была томительна для Ларисы. Афганцы удивлялись, что она пела песни с матросами из охраны и танцевала вальс с врачом миссии, бывшим военнопленным австрийцем. Фурор производили ее верховые прогулки на хорошо выезженной лошади. Затворницам женской половины дворца правителя хотелось видеть европейскую женщину, и там Лариса была желанной гостьей. В Афганистане под влиянием климата у Рейснер участились приступы малярии.
В 1923 г. Федор Раскольников и Лариса Рейснер расстались. Лариса вернулась в Москву. В одном из писем Раскольников укорял ее: «…Мне кажется, что мы оба совершаем непоправимую ошибку, что наш брак еще далеко не исчерпал всех заложенных в нем богатых возможностей. Боюсь, что тебе в будущем еще не раз придется в этом раскаиваться. Но пусть будет так, как ты хочешь. Посылаю тебе роковую бумажку (то есть согласие на развод. – Авт.)».
Варлам Шаламов писал: «Семейная драма Раскольникова развивалась по тем же канонам острого детектива, авантюрного сюжета, как и вся его жизнь. Жена бежала от него, посла в Афганистане, бежала под удобным предлогом – ускорить отъезд, бежала по горным речкам, через ущелья, скакала по горной гератской дороге. В Ташкенте жена пересела на скорый поезд Ташкент – Москва, а в Москве – послала Раскольникову требование развода, села в самолет и перелетела в Берлин, скрылась в подполье под чужой фамилией, чтоб на три месяца попасть в Гамбург на баррикады».
С 1923 г. резко изменился стиль очерков Ларисы Рейснер. Многие знали, что за этим стоит Карл Радек‑Собельсон, член ЦК ВКП(б), остроумный и циничный публицист, сочинитель анекдотов, не красавец. За глаза его звали Радек‑Крадек. В журналистских кругах шутили:
Лариса Карлу чуть живого В котомку за седло кладет.
Радек стал заинтересованным читателем и терпеливым советчиком в литературных поисках Ларисы. С Радеком осенью 1923 г. Лариса ездила в Германию и стала свидетелем подъема и разгрома революции. Книга ее очерков об этой поездке «Гамбург на баррикадах» была издана в 1924 г. В следующем году выходят в свет книги очерков «Афганистан».
Игорь Ильинский в статье «Граненый талант» писал: «…Лариса – журналистка, писательница, тонкая художница слова: в Гамбурге, на Урале, везде, куда бросает ненасытный интерес к жизни, находит она свои образы, которыми, как жемчугом, вытканы ее вещи, всегда небольшие по объему и заботливо до мелочи отточенные…» Очерки печатались в «Известиях», выходили отдельными сборниками.
В 1925 г. Л.М. Рейснер лечилась в Висбадене от малярии, ездила по Союзу, по Донбассу и Уралу. Итогом этих поездок стала книга «Уголь, железо и живые люди».
В конце 1925 г. в «Известиях» публиковался цикл очерков Ларисы «В стране Гинденбурга», работала она над циклом «Портреты декабристов», задумала цикл о первых утопистах‑коммунистах и огромную историческую эпопею из жизни уральских рабочих, собиралась ехать в Париж, лететь в Тегеран. Но в феврале 1926 г. Лариса Михайловна Рейснер скоропостижно умерла от брюшного тифа. Смерть тридцатилетней валькирии революции вдохновила Бориса Пастернака:
Бреди же в глубь преданья, героиня. Нет, этот путь не утомит ступни. Ширяй, как высь, над мыслями моими: Им хорошо в твоей большой тени.
«Молодая женщина, надежда литературы, красавица, героиня Гражданской войны, тридцати лет от роду умерла от брюшного тифа. Бред какой‑то. Никто не верил. Но Рейснер умерла. Я видел ее несколько раз в редакциях журналов, на улицах, на литературных диспутах она не бывала… Гроб стоял в Доме печати на Никитском бульваре. Двор был весь забит народом – военными, дипломатами, писателями. Вынесли гроб, и в последний раз мелькнули каштановые волосы, кольцами уложенные вокруг головы. За гробом вели под руки Карла Радека…» (В. Шаламов).
Похоронили Л.М. Рейснер на «площадке коммунаров» на Ваганьковском кладбище. В одном из некрологов было сказано: «Ей нужно было бы помереть где‑нибудь в степи, в море, в горах, с крепко стиснутой винтовкой или маузером».
Что дальше стало с мужчинами Ларисы Рейснер? Все они стали жертвами революционной диктатуры. В конце 1920‑х гг. Федор Раскольников трудился на литературной ниве, писал пьесы, редакторствовал в журналах и издательствах, цензурировал произведения собратьев по перу, а в 1930 г. отправился посланником в Эстонию, Данию и Болгарию, где благополучно пережил основной пик репрессий. Но в 1938 г. и про него вспомнили и неожиданно отозвали с дипломатической работы.
Чувствуя, что жернова красной мельницы перемелют и его, Раскольников отказывается вернуться в Советский Союз. Он пишет Сталину открытое письмо, в котором обвиняет вождя в репрессиях и т. д. и т. п. В 1939 г. Раскольников уже «враг народа», исключенный из партии и лишенный советского гражданства. 12 сентября 1939 г. Раскольников случайно выпал из окна парижской гостиницы.
Что же до Радека, то он, будучи арестованным по делу очередной троцкистской «банды», сразу стал давать показания, причем на всех, даже на тех, на кого и не спрашивали. В результате всех его товарищей по партии приговорили к расстрелу, а его лишь к десяти годам тюрьмы. Уже будучи осужденным, Радек выступил с обвинениями в адрес Бухарина и Рыкова на пленуме ЦК ВКП(б), чем очень помог Сталину. После того как он стал не нужен, его убили в тюрьме уголовники.