Новиков упросил Екатерину II разрешить ему взять в камеру книгу – Библию, которую он в заключении выучил наизусть. Учил он Библию четыре года, после чего по личному ходатайству Баженова перед новым императором Павлом I Новикова отпускают из крепости. Но этих, казалось бы, нескольких лет хватило с лихвой, чтобы не сломленный екатерининскими вельможами человек превратился в больного и безвольного старика.
Почему именно Баженов просил за Новикова перед Павлом I? Интересно, что доказательствами для обвинения Новикова и московских масонов в попытке государственного переворота были записи встреч Баженова в 1780 – начале 1790‑х гг. с опальным тогда сыном императрицы – цесаревичем Павлом Петровичем. Эти бумаги и хранились у Новикова. Баженов выступал как посредник между масонами и Павлом. По просьбе Новикова он передавал цесаревичу масонские, по мнению Екатерины II, крамольные издания при личной встрече. Екатерина, как известно, была напугана произошедшей в 1789 г. Французской революцией. Ее тревожили возможные тесные связи русских и французских масонов. Императрица считала Новикова личным врагом. Он единственный среди своих собратьев масонов понес такое тяжкое наказание.
На суде Новиков, по сути дела, отрекся от Баженова словами: «Он… много врал и говорил своих фантазий, выдавал свои учения за орденское…» и заверял тайную канцелярию: «По получении в наши руки бумаги сей, Баженовым писанной, нимало намерения, ниже поползновения к какому‑нибудь умыслу или беспокойству и смятению не имели, ни в мысли не входило».
Дело Новикова, в котором был замешан Баженов, казалось бы, не коснулось зодчего. К делу его не привлекали. Екатерина II применила к Василию Ивановичу другой метод наказания. На протяжении многих лет пресекались все творческие замыслы архитектора. Примером тому – неосуществленный проект Кремлевского дворца, незаконченные по указанию императрицы постройки Царицынского ансамбля, в архитектурных деталях которого усматривается масонская символика; неосуществленный и забытый проект Павловской больницы. Более того, ему несколько лет не выплачивали жалованье.
После освобождения в 1796 г. Новиков уже не предпринимал никаких попыток просветить кого бы то ни было. Он уехал в подмосковное имение Авдотьино, где тихо и скончался в 1818 г.
Дом разрушен в начале 2010‑х гг.
Малый Знаменский переулок, дом 8. Семья Фигнер
Доходный дом братьев Стуловых построен в 1913 г., архитекторы В.Е. Дубовский, Н. Архипов. Отделка вестибюля выполнена художником И.И. Нивинским.
В 1920‑х гг. в доме жила персональная пенсионерка В.Н. Фигнер, бывшая революционерка, не принявшая большевистского переворота, отсидевшая двадцать лет в одиночке (при царе, конечно). Вера Николаевна Фигнер (1852–1942), дворянка по происхождению, очень благородная девица (окончила соответствующий институт), подцепила заразу всенародного равенства и братства в Цюрихе, когда училась там в университете. Вернувшись в Россию в 1875 г., Фигнер развила активную антиправительственную деятельность, итогом чего стало создание военной организации «Народная воля», поставившей целью убийство императора Александра II. Фигнер принимала участие в подготовке покушений на императора в 1880 г. в Одессе и в 1881 г. в Петербурге.
Но самодержавие не дремало. И в 1883 г. террористку арестовали, хотя до этого ей удалось еще и организовать покушение в Одессе на военного прокурора. В 1884 г. Фигнер приговорили к смертной казни, замененной вечной каторгой. Двадцать лет сидела она в одиночной камере Шлиссельбургской крепости, там же, где и Новиков. После освобождения с 1904 г. находилась в ссылке в удаленных от Москвы губерниях.
Кровожадный царизм не только не лишил Веру Николаевну жизни, но и дал ей возможность выехать за границу. Куда она и отправилась в 1906 г., там Фигнер развернула кампанию в защиту политзаключенных в России (выступления в различных городах Европы, сбор денег, издание брошюры о русских тюрьмах, переведенной на многие языки).
В Россию вернулась в 1915 г., но большевистского переворота революционерка Фигнер не приняла. В 1917 г., будучи членом разогнанного большевиками Учредительного собрания, она писала: «Большевики… предают родину немцам, а свободу – реакции».
Но дальше откровений в частной переписке Фигнер не пошла, вполне разумно отдав последующие годы жизни (а прожила она девяносто лет) литературному труду. Фигнер была членом Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, сотрудничала в журнале «Каторга и ссылка».
Кстати, семью Фигнер прославил еще один ее представитель, избравший менее кровопролитную жизненную стезю. Он если и стрелял, то только из реквизитного пистолета, да и то на сцене.
Это младший брат революционерки Николай Фигнер (1857–1918). Певец, лирико‑драматический тенор, он стал не менее популярным, чем сестра. Правда, в царских газетах о нем писали в других рубриках. Видимо, ему не передалась семейная ненависть к представителям царствующей династии, иначе бы он почти два десятка лет не пропел на сцене Императорского Мариинского театра в Санкт‑Петербурге, одновременно выступая и в лондонском Ковент‑Гардене.
Николай Николаевич Фигнер впервые на российской сцене исполнил партию Германна в «Пиковой даме» Чайковского. Его жена, тоже певица, итальянка по происхождению Медея Ивановна Фигнер (1859–1952), служила в Мариинском театре с 1887 по 1912 г. Обладая красивым драматическим сопрано, она удостоилась чести быть первой исполнительницей партии Лизы в «Пиковой даме», Иоланты в одноименной опере Чайковского. В 1930 г. она покинула СССР. Прожив без малого сто лет, умерла она в Париже. Неизвестно, переписывалась ли она со своей родственницей, сестрой мужа из Советской России. А жаль, наверное, им было что рассказать друг другу.
В 1920‑х гг. по этому адресу жил академик, историк С.К. Богоявленский. Сергей Константинович Богоявленский (1871–1947) свою научную деятельность посвятил изучению истории Москвы и Подмосковья. Много работал в архивах, участвовал в археологических экспедициях, сам выпускник Московского университета, позднее преподавал в его стенах.
Известность к Богоявленскому пришла еще до 1917 г., но и после ему не препятствовали в исторических изысканиях, и в 1929 г. в числе академиков советского призыва он был избран в член‑корреспонденты Академии наук. Последняя его работа – участие в написании фундаментального труда «История Москвы», к 800‑летию столицы.
Малый Знаменский переулок, дом 9. Остались одни стены
Дом построен по типовому проекту после пожара 1812 г. Известен как дом причта, до начала 1920‑х гг. принадлежал близлежащему храму Святого Антипия. Затем в здании располагались различные советские учреждения и квартиры. В настоящее время отстраивается заново.
Малый Знаменский переулок, дом 10. Собинов: Первый юрист среди певцов или первый певец среди юристов
Дом построен в 1840 г. Речь пойдет сейчас о еще одном известном певце, прославившем на этот раз московскую сцену – сцену Большого театра. Здесь в 1919–1921 гг. жил Леонид Витальевич Собинов (1872–1934), заслуживший славу «русского Орфея».
Уроженец Ярославля, Леонид Собинов происходил из семьи крепостных крестьян. Его дед сам заплатил за свое освобождение от крепостного права, задолго до его отмены. У Собинова был природный талант певца, передававшийся по наследству, недаром его отца называли златоустом, так он хорошо пел.
Детство Собинова было нелегким. Его мать умерла, оставив сиротами пятеро детей. Леонид был вторым ребенком в семье. Отец женился во второй раз и через пять лет вновь овдовел. А детей уже было девять. Не случайно, что семейной реликвией была подушка, на которой рождались все дети. Наверное, это была какая‑то особенная подушка, благодаря которой многие младенцы обладали прекрасным слухом.
М. Знаменский, дом 9 (фото М. Гольдштадта, 2002 г.)
М. Знаменский, дом 9 (фото 2015 г.)
М. Знаменский, дом 10
Многие из братьев и сестер Собинова действительно хорошо пели, как, например, его младший брат Сергей (1876–1927), выступавший на сцене под сценическим псевдонимом Волгин. Он также был тенором и окончил Московское филармоническое училище. На сцене он впервые выступил в 1904 г. в роли Ленского. Слушавшие его, утверждали, что его голос походил на голос брата Леонида. Сергей Собинов пел в Москве в частной опере С. Зимина и в Мариинском театре в Петербурге. Он первым исполнил партию Звездочета в опере «Золотой Петушок» Римского‑Корсакова, поставленной в Петербурге в 1907 г.
Отец воспитывал детей в строгости, семья была патриархальной. Например, в дни Великого поста гитару Леонида прятали в шкаф. Все Собиновы учились в гимназии, Леонид учился особенно хорошо, заслужив серебряную медаль. Пел он и в гимназическом хоре. Видимо, тяжелые картины ярославской действительности наложили определенный отпечаток на мироощущение Собинова. Он решил стать юристом, причем защитником, а не прокурором, для чего в 1890 г. поступил на юридический факультет Московского университета.
Параллельно с осени 1892 г. Собинов начал заниматься вокалом в Музыкально‑драматическом училище при Филармоническом обществе в Москве. Здесь же он встретил и будущую жену Марию Каржавину, она родит ему двоих сыновей – Бориса и Юрия.
После окончания юридического факультета в 1894 г. Леонид Витальевич одно время работал помощником легендарного адвоката Ф.Н. Плевако. Утомленный беготней по судам, собиранием справок, молодой юрист находил отдушину в музыке. По счастью, его патрон был страстным любителем музыки, и часто в доме Плевако устраивались музыкальные вечера. На одном из таких вечеров молодой вокалист встретился с Марией Ермоловой, посоветовавшей ему продолжать карьеру не юриста, а певца. Собинов стал посещать кружок любителей русской музыки, где судьба свела его со Станиславским и Москвиным.
Вскоре лирическим тенором Собинова заинтересовался директор Большого театра И.К. Альтани. После прослушивания он предложил Леониду Витальевичу поступить в труппу театра, заключив двухлетний контракт. Но и после заключения контракта с театром Собинов проработал в адвокатуре еще несколько лет. В юридических кругах некие записные острословы за глаза называли его «соловьем». В один прекрасный день, придя, как обычно, на судебное заседание (за свою карьеру Собинов провел семьдесят шесть дел), он услышал от председателя суда: «Нус, соловей вы наш, что вы нам сегодня споете?» И «соловей» решился: «Хватит!» Он сделал свой выбор: лучше быть первым юристом среди певцов, чем первым певцом среди юристов.