Дебютировал Собинов на сцене Большого театра в апреле 1897 г. в опере Рубинштейна «Демон», где он пел Синодала. Но прославила его другая роль – Ленского. Никто прежде не пел этого героя оперы Чайковского «Евгений Онегин» так, как Собинов, впервые вышедший на сцену в этой партии в 1898 г.
До Собинова Ленского изображали экзальтированным зрелым мужем, с усами и бородкой, в коротком парике.
И вот выходит другой Ленский – изящный, стройный, наконец, молодой человек, легкий, живой. Да мало ли еще можно применить эпитетов к известному пушкинскому герою в исполнении Собинова? Лучше всего послушать, тогда все станет ясно. Не зря ходил по Москве такой анекдот. «Почему Татьяна полюбила Онегина, а не Ленского? Потому что Пушкин не знал, что Ленского будет петь Собинов».
Помимо этой, ставшей главной для него роли, Леонид Витальевич относил к любимым партии Лоэнгрина, Ромео и Вертера. Хотя и остальные оперные герои удались ему на славу, по крайней мере, за свою артистическую карьеру Собинов не провалил ни одной партии. А все потому, что он на редкость требовательно относился к работе над ролью. Если взглянуть на его клавиры, то можно увидеть многочисленные пометки, иллюстрирующие желание певца достичь полного совершенства при создании того или иного образа.
Вот как он сам рассказывал о своем творчестве: «Когда удается певцу ревниво следящую за ним аудиторию захватить и исторгнуть у нее вздох удивления… Когда вместе с залом аплодируют и хор, и рабочие на сцене, и сторожа, – вот это значит, что искусство в данный момент исполнило свою первую священную заповедь: оно дошло до человеческой души и на безмерную высоту отделило ее в эту минуту от грешной, неприхотливой оболочки. Это я говорю по совести. Эти минуты и для меня были лучшие в жизни. Ради них я не спал ночей, шатался по комнате из угла в угол, мучительно решал вопрос – чего же мне не хватает в том или другом месте оперы, что мое исполнение не производит впечатления, которого ждали».
Собинов сам писал либретто к иностранным операм в том случае, если они казались ему недостаточно хорошо переведенными на русский язык. И после Собинова многие певцы пользовались именно его поэтическими переводами текстов опер, в частности «Лоэнгрин», «Искатели жемчуга», «Травиата», «Риголетто». Жаль, что сегодня эти оперы исполняются по большей части не на русском языке.
Карьера певца в Большом театре стремительно пошла в гору. И вот его имя уже ставят рядом с Федором Шаляпиным, с которым он в 1899 г. выезжает на свои первые гастроли в Одессу. С восторгом принимают «русского Орфея» и в оперной мекке – миланском театре Ла Скала, где он гастролировал в 1904–1905 гг. Русское бельканто Собинова без труда завоевывает взыскательную публику. В Ла Скала он поет партии Фра‑Дьяволо в одноименной опере Обера, Альфреда в опере Верди «Травиата», Де Грие в опере Массне «Манон».
Многих почитателей нашел Собинов и в оперных театрах Европы – в Париже и Лондоне, Берлине и Мадриде. После спектаклей его часто не отпускают, вызывая на поклоны десятки раз.
Торжественно отметили в Большом театре десятилетие работы Собинова на сцене, поставив оперу Массне «Вертер». А в 1913 г. артисту присвоили звание солиста его императорского величества – не менее высокое, чем ныне народный артист РФ. В 1915 г. Собинов женился во второй раз на Нине Ивановне Мухиной, двоюродной сестре скульптора В.И. Мухиной. Через пять лет у них родится дочь Светлана.
Во время Первой мировой войны Собинов дает благотворительные концерты, сборы от которых идут в помощь раненым. Всего он пожертвовал на благое дело более 200 тысяч рублей. Октябрьский переворот 1917 г. не напугал певца, напротив, он согласился стать первым избранным директором Большого театра, в это время он и жил в Малом Знаменском.
Директорствовал Собинов недолго, в 1918 г. он отправился на гастроли на Украину, в Киев, где был вынужден на некоторое время остаться из‑за начавшейся Гражданской войны. Война прошла и по его семье: два сына Собинова служили в Белой армии. В 1920 г. судьба забрасывает его в Севастополь, где он заведует подотделом искусств в отделе народного образования. В том же году Собинов трагически пережил гибель младшего сына Юрия, горечь от потери которого была так сильна, что певец даже потерял на время голос. Он говорил близким, что ему незачем больше жить.
В 1921 г. Собинов вновь на короткое время становится директором Большого театра, но административная работа для него малопривлекательна. Куда приятнее вместо заседаний на совещаниях и собраниях петь на сцене. В 1920‑х гг. Леонид Витальевич много гастролирует по Советскому Союзу и Европе.
Его с семьей охотно отпускают за границу, где он живет подолгу и с успехом выступает. Но с родиной Собинов порвать не решается (по примеру Шаляпина). Во время одной из зарубежных поездок певец встречает своего старшего сына Бориса (1895–1957), офицера царской армии, эмигрировавшего в Германию. За границей Борис не потерялся, а в каком‑то смысле пошел по стопам отца, став композитором. Он уже имел музыкальное образование, а в Берлине, окончив Высшую школу искусств, получил степень профессора.
В начале 1930‑х гг. отец и сын Собиновы вместе выступают на концертных площадках Европы: Леонид Витальевич поет, а Борис ему аккомпанирует. Собирающаяся в большом числе на эти концерты русская эмиграция принимает их хорошо, но в советской прессе подробности этого турне Собинова не освещаются, зато лучшее место на своих страницах находит для этого разнообразная эмигрантская пресса.
В октябре 1934 г. Собинов возвращался из очередной поездки домой, в Советский Союз и остановился проездом в Риге. Там он встретился с предстоятелем Латвийской православной церкви и депутатом Сейма архиепископом Иоанном (Поммером), известным противником большевиков и религиозным деятелем. А на следующий день, 12 октября 1934 г., священнослужитель был зверски убит при невыясненных обстоятельствах. А еще через два дня в рижской гостинице умирает Собинов. Детали этого странного дела до сих пор вызывают немало вопросов. Что это было: простое совпадение или последовательность событий, определенных некими влиятельными силами? Нам остается только гадать. Во всяком случае, вскрытия не делали. Тело Собинова сразу перевезли в советское посольство. Основной причиной его смерти назвали разрыв сердца, а было ему всего шестьдесят два года. В Москву тело привезли специальным траурным поездом, похоронили артиста на Новодевичьем кладбище.
А его сыну Борису не простили выступлений с отцом. Расплата наступила в 1945 г. Конец войны он встретил в американской зоне оккупации в Берлине. Когда его пригласили дать концерт для советских солдат‑победителей, Борис Собинов с радостью согласился. Тут‑то его и арестовали. Судили его в Минске, дали десять лет лагерей.
На свободу сын Собинова вышел в 1955 г. Реабилитация не компенсировала ему потери здоровья: он вернулся из‑за колючей проволоки тяжелобольным человеком. Через два года он ушел из жизни. В музее его отца в Ярославле ныне хранятся нотные автографы талантливого композитора Бориса Собинова, сочинявшего музыку на стихи Пушкина и Гейне.
Вторая жена Собинова пережила его на тридцать четыре года и упокоилась рядом с любимым мужем в 1968 г. на Новодевичьем кладбище. Немало замечательных памятников украшают пространство этого элитного некрополя Москвы. Но есть один, по праву привлекающий внимание – белый лебедь из белоснежного мрамора, склонивший свою изящную шею низко над землей. Таким воплотила в камне образ великого русского певца Леонида Собинова скульптор Вера Мухина. Как точно подметила она сущность собиновского таланта. Когда в опере «Лоэнгрин» Леонид Витальевич пел арию «Прощание с лебедем», не то что зрители – дирижеры не могли сдержать слез.
Остается заметить – кем только ни были в молодости наши знаменитые оперные певцы: и юристами, и футболистами (как Зураб Соткилава), и строителями (как Евгений Нестеренко), и архитекторами (как Ирина Архипова), но судьба все равно распоряжалась по‑своему и выводила их на сцену, на радость публике.
Малый Знаменский переулок, дом 11. Новый русский начала прошлого века
Здание перестроено из более старого в 1913 г., архитекторы А.Г. Измиров и братья Веснины. Дом построен для текстильного фабриканта Г.М. Арафелова, человека с большими деньгами и связями, подобно нынешним его последователям, не скрывавшего размеров своего благосостояния. Он счел себя ничем не хуже князей Голицыных и повелел пристроить свой герб на фронтоне дома. Оставшуюся землю богатей использовал для строительства помещений текстильной фабрики.
М. Знаменский, дом 11
При доме Арафеловых был сад, а в саду – фонтан, превратившийся в местную достопримечательность. Об истории появления фонтана рассказал один из потомков бывшего владельца, С. Величко: «С детства мне приходилось слышать о своих родственниках Арафеловых и связанных с ними дореволюционных семейных преданиях. Выросло уже четыре поколения людей, предки которых породнились с этой семьей, но историю о ссоре двух домовладельцев передавали из рода в род. Я стал архитектором‑реставра‑тором, кандидатом наук, но началось все именно с истории арафеловской причуды.
Москвичи всегда отличались особой любовью к садам, которых в городе было великое множество. Это увлечение вновь захватило город в самом начале XX в., когда при многих особняках в Москве появились миниатюрные сады, порой занимавшие площадь менее шести‑восьми соток. Оригинальностью отличался небольшой сад текстильных фабрикантов из Баку армян Арафеловых (Арафелянов), особняк и текстильная фабрика которых стояли на углу Знаменки и Малого Знаменского переулка (дом 11/11).
История появления надписи не лишена курьезности. В 1910 г. почетный гражданин Москвы Георгий Иванович (Геворк Ованесович) Арафелов захотел расширить свой крохотный садик (который на своих планах возвышенно именовал садом), предложив своему соседу, владельцу участка по Знаменке, князю Голицыну и его родственнику Баскакову выкупить у них большой кусок земли. Князь не только отказался уступить, но, чтобы досадить Арафелову, выстроил два огромных доходных дома, заслонивших соседский сад от солнца и портивших его, так как они были обращены к нему невзрачной противопожарной стороной. «Процветать» саду мешал постоянный сквозняк, образовывавшийся между уличным и дворовым корпусами домов Голицына‑Баскакова.