Я улыбнулся.
— О, естественно.
— Вы, конечно, понимаете, куда я клоню. Бедняжка должна осознавать свои истинные проблемы по мере того, как перед ней раскрывается вся искусственность ситуации, которую мы здесь совместными силами создали. В тот самый миг, когда она замрет и скажет: «Это не реальность. Тут все перевернуто с ног на голову» — в тот самый миг она сделает первый шажок к выздоровлению.
— Велики ли шансы на это?
— Невелики. Но не равны нулю. Особенно если вы правильно сыграете свою роль. Да, она вам не доверяет. Но вы ей симпатичны.
— Буду стараться изо всех сил.
— Благодарю. Я очень надеюсь на вас, Николас. — Протянул руку. — Я рад, что вы вернулись.
И каждый из нас пошел своей дорогой, но я вскоре обернулся, чтобы посмотреть, куда он направляется. Несомненно, на пляж, к Муце. Не похоже было, что он прогуливался для поддержания тонуса. Скорее вел себя как человек, спешащий с кем-то встретиться, что-то устроить. Я вновь потерял ориентировку. По пути сюда, после долгих и бесплодных размышлений, я решил, что ни ему, ни Жюли доверять не стоит. Но теперь поклялся, что глаз с нее не спущу. Старик кумекает в психиатрии, владеет техникой гипноза — все это доказано на практике, а ее россказни о себе не подтверждаются сколько-нибудь весомыми фактами. Возрастала и вероятность того, что они сговорились и сообща водят меня за нос; в этом случае она такая же Жюли Холмс, как Лилия Монтгомери.
Я выбрался из леса и пересек гравийную площадку, не встретив ни души. Взлетел по ступеням и крадучись вышел на крупную плитку центральной колоннады.
Она стояла в одном из проемов, лицом к морю, на рубеже солнца и тени; и одета была — я мог это предвидеть, но все-таки опешил — на современный манер. Темно-синяя блузка с короткими рукавами, белые пляжные брюки с красным ремешком, босая, волосы распущены — такие девушки часто красуются на террасах фешенебельных средиземноморских гостиниц. Тут же выяснилось, что в обычном костюме она столь же привлекательна, как и в маскарадном; воздействие ее женских чар без реквизита ничуть не ослабло.
Она обернулась мне навстречу, и в пространстве меж нами повисло неловкое, подозрительное молчание. Она, кажется, слегка удивилась, точно уже подумала, что я не появлюсь, а теперь обрадовалась, но сразу взяла себя в руки. Похоже, перемена костюма вселила в нее некоторую неуверенность, и она ждала, как я отреагирую на ее новый облик — словно женщина, примеряющая платье в присутствии мужчины, которому предстоит за это платье заплатить. Она опустила глаза. Я, со своей стороны, никак не мог избавиться от образа Алисон и всего, что случилось на Парнасе; трепет измены, мимолетное раскаяние. Мы застыли в двадцати футах друг от друга. Затем она снова взглянула на меня, стоявшего как столб с походной сумкой в руке. С ней произошла еще одна перемена: слабый загар окрасил кожу медовым оттенком. Я призвал на помощь свои познания в психологии, в психиатрии; тщетно.
— Она вам к лицу, — сказал я. — Современная одежда. Но она выглядела растерянной, будто за прошедшие дни ее одолели бесчисленные сомнения.
— Вы с ним виделись?
— С кем? — Промах; в глазах ее сверкнуло нетерпение. — Со стариком? Да. Он прогуляться пошел.
Окинув меня все тем же недоверчивым взглядом, она с подчеркнутым безразличием спросила:
— Чаю выпьете?
— С удовольствием.
Подошла к столу, неслышно ступая по плитке босыми ногами. У порога концертной валялись красные шлепанцы. Чиркнула спичкой, зажгла спиртовку, поставила на нее чайник. Глаза бегают, пальцы перебирают складки муслиновых салфеток; шрам на запястье. Мрачна как туча. Я кинул сумку к стене, подошел ближе.
— В чем дело?
— Ни в чем.
— Я вас не выдавал. Пусть болтает что хочет. — Вскинула глаза, снова потупилась. Я решил разрядить обстановку. — Что поделывали?
— Плавала на яхте.
— Куда?
— На Киклады. Развеяться.
— Я очень тосковал.
Не ответила. Не глядела мне в лицо. Я и не ждал однозначно радушного приема, но от того, что меня сразу приняли в штыки, по спине пополз панический холодок; в Жюли сквозила некая тяжесть, чужесть, которые у такой красавицы могли иметь одно-единственное объяснение, именно то, какому я не желал верить — ведь мужчин вокруг нее было не так уж много.
— Лилия, очевидно, померла.
Не поднимая головы:
— Что-то вы не слишком удивились.
— А меня здесь ничего не удивляет. С некоторых пор. — Вздохнула; еще один промах. — Ну и как же называется ваша новая роль?
Села. Чайник, наверно, недавно кипел: он уже начал подсвистывать. Вдруг она взглянула на меня и с нескрываемым укором спросила:
— Хорошо вам было в Афинах?
— Нет. И с подружкой моей я не встретился.
— А Морис нам сказал, что встретились.
Мысленно послав его к черту, я стал выпутываться из собственного вранья:
— Странно. Пять минут назад он ничего об этом не знал. Сам спрашивал у меня, встретились мы или нет.
Потупилась.
— А почему не встретились?
— Я уже объяснял. Между нами все кончено. Плеснула в заварной чайник горячей воды, отошла вылить ее к краю колоннады. Только она вернулась, я добавил:
— И потому, что впереди у меня была встреча с вами. Усевшись, она положила в чайник ложку заварки.
— Принимайтесь за еду. Если хотите.
— Мне куда сильнее хочется понять, с какой стати мы разговариваем точно чужие.
— Просто мы и есть чужие.
— Почему вы не ответили, как называется ваша новая роль?
— Потому что ответ вам уже известен.
Гиацинтово-серые глаза смотрели на меня в упор. Вода закипела, и Жюли заварила чай. Поставив чайник на спиртовку и потушив огонь, сказала:
— Вы, в общем, не виноваты, что считаете меня сумасшедшей. Я все чаще и чаще думаю: а вдруг я и вправду не в себе? — Тон ее был предельно холоден. — Простите, если спутала ваши планы. — Невеселая улыбка. — Будете с этим мерзким козьим молоком или с лимоном?
— С лимоном.
У меня словно гора с плеч свалилась. Она сейчас поступила так, как ни за что не поступила бы, если принять на веру рассказы Кончиса — не столь же она безумно изощрена или изощренно безумна, чтобы бить старика его собственным оружием. Я вспомнил о «бритве Оккама»: из многих версии выбирай простейшую. Но нужно было сыграть наверняка.
— Почему я должен считать вас сумасшедшей?
— А почему я должна считать, что вы не тот, за кого себя выдаете?
— Ну и почему же?
— Потому, что ваш последний вопрос вас изобличает. — Сунула чашку мне под нос. — Пейте.
Я уставился на чашку, потом поднял глаза на Жюли.
— Ладно. Не верю я, что у вас хрестоматийный случай шизофрении.
Неприступный взгляд.
— Откушайте-ка сандвича… мистер Эрфе.
Я не улыбнулся, выдержал паузу.
— Жюли, это ведь бред. Мы с вами во все его ловушки попадаемся. Мне казалось, в прошлый раз мы договорились, что в его отсутствие не станем друг друга обманывать.
Она неожиданно встала и не спеша направилась в западный конец колоннады, откуда к огороду спускалась лесенка. Прислонилась к стене дома, спиной ко мне, глядя на далекие горы Пелопоннеса. Помедлив, я тоже встал и подошел к ней. Она не обернулась.
— Я вас не виню. Если он лгал вам обо мне столько же, сколько мне о вас… — Протянул руку, тронул ее за плечо. — Перестаньте. В прошлый раз мы заключили честный договор. — Она точно застыла, и я опустил руку.
— По-моему, вам хочется еще раз меня поцеловать. К этой наивной прямоте я не успел подготовиться.
— А что в этом плохого?
Вдруг она скрестила руки, повернулась спиной к стене и внимательно взглянула на меня.
— И лечь со мной в постель?
— Если получу ваше согласие.
Посмотрела прямо в глаза, отвернулась.
— А если не получите?
— Неуместный вопрос.
— Так может, и пробовать не стоит?
— Хватит изголяться!
Моя грубость осадила ее. Съежилась, не отнимая рук от груди.
Я сбавил тон.
— Слушайте, что ж он вам, черт возьми, наговорил? После долгого молчания она пробормотала:
— Не пойму, чему верить, чему нет.
— Собственному сердцу.
— С тех пор, как я здесь, его не так просто поймать. — Помедлив, мотнула склоненной головой. Тон ее немного смягчился. — Когда вы в прошлый раз ушли, он сказал одну жуткую гадость. Будто вы… вы шлялись по девкам, а в греческих борделях легко подцепить заразу, и целоваться с вами не стоит.
— И на сей раз я, по-вашему, в бордель ездил?
— Не знаю я, куда вы ездили.
— Значит, вы ему поверили? — Молчание. Проклятый Кончис; еще на клятву Гиппократа ссылался, скот. Вперясь в ее макушку, я произнес: — С меня хватит. Ноги моей больше здесь не будет.
Подтверждая угрозу, я направился к столу.
— Прошу вас! — воскликнула она. И, подыскав слова:
— Я же не сказала, что поверила.
Я остановился, обернулся. Враждебности в ней, кажется, поубавилось.
— А ведете себя, будто поверили.
— Как же мне себя вести, раз я не понимаю, во имя чего он все кормит и кормит меня небылицами.
— Если он сказал правду, почему с самого начала вас не предостерег?
— Мы задавали себе этот вопрос.
— А ему задавали?
— Он сказал, что сам только что об этом узнал. — И, чуть ли не с нежностью: — Прошу вас, не уходите.
Она долго не отводила взгляд, и я убедился, что ее мольба совершенно искренна. Опять подошел к ней.
— Ну, мы до сих пор считаем его хорошим?
— В каком-то смысле да. — И добавила: — Несмотря ни на что.
— Дух мой сподобился-таки межзвездного перелета.
— Да, он нам рассказывал.
— А вас он гипнотизировал?
— И не раз.
— По его словам, именно таким способом он выведывает ваши сокровенные мысли.
Она было растерялась, вскинув глаза, но затем протестующе фыркнула:
— Смех, да и только. У него бы при всем желании не получилось. Джун всегда при этом присутствует, по его же настоянию. Гипноз просто помогает — весьма эффективно, кстати — вжиться в роль. Джун свидетельница: он объясняет, что от меня требуется… а я каким-то образом усваиваю.