— Это почему?
— Лаз слишком узкий.
— Ой! — хлопнул себя по лбу Прокоп. — А ты попробуй выдохнуть…
— Столько не выдохнешь…
— Что же делать? — пригорюнился домовой, пятясь из отверстия.
— Надо на диету садиться, — посоветовал Гнусик.
— Попробую сбежать через двери, — игнорируя моего теневика, ответил я.
— Не выйдет.
— Это почему?
— На выходе четверо стрельцов в карауле…
— Да прорвусь.
— …и толстая дверь, обитая железом и отворяемая лишь снаружи.
— Это уже плохо. А как же палач выходит? Может, есть потайной ход?
— А он и не ходит никуда — здесь живет. Только для исполнения приговора наружу выбирается. Тяп голову — и обратно, в свое подземелье.
— Отшельник, значицца.
Домовой шмыгнул носом и со злостью пнул ногой стену.
— Да ты не переживай, — сказал я, положив руку ему на плечо. — Отправляйся домой, я что-нибудь придумаю.
— Но…
— Ты ведь уже освободил меня, частично. Остальное я сам сделаю. Вот немного поразмыслю и придумаю.
— Я останусь здесь, — заявил Прокоп. — Вместе прорываться будем.
— Спасибо, но ты лучше сделай кое-что другое.
— Что?
— Мне нужно, чтобы ты пробрался к царевне и передал ей следующее: пусть не волнуется — со мной будет все хорошо, и еще скажешь ей, что я ее люблю.
— Неужели это так важно? Здесь когти рвать нужно, а ты все про сантименталии. Не до соплей нынче, голова дороже.
— Так ты передашь?
— Передам, — насупился домовой.
— А как там баюн поживает?
— Да я его уже несколько дней не видел, — сообщил Прокоп.
— Наверное, сочиняет очередную балладу: «О гибели героического волхва».
— Фраер волосатый. Как глотку рвать — он первый, а как… Писака!
— Отправляйся, пока палач не вернулся проверить, как я здесь.
— Эх! — Прокоп махнул рукой и нырнул в прорытый им ход.
— До встречи, — бросил я ему вслед.
— До встречи, — донесся приглушенный ответ. Вернувшись к столу, я забрался на него и принялся анализировать сложившуюся ситуацию.
Единственный выход, который приходит мне на ум, — побег во время транспортировки на место казни. Рвануться, перелететь через конвоиров, и рысью к дому. С помощью Троих-из-Тени эта часть побега должна удаться. С учетом неширокого распространения в сказочной Руси луков. Все больше для охоты… Затем ныряю в подвал, и через мгновение я уже совершенно недосягаем для преследователей. С этим все понятно, а вот как быть с Аленушкой? Ладно, об этом подумаю после, в более спокойной обстановке, без давящего на сознание дамоклова меча.
Задумавшись, я не сразу заметил, как воздух передо мной начал сгущаться, наполняя полумрак темницы яркими статическими разрядами. Волосы поднялись дыбом, холодок пробежал по спине. Хлоп! Сгусток искрящихся зигзагов лопнул, и на его месте возник голографический мираж. Лицо Бабы Яги с достопримечательным носом, украшенным волосатой бородавкой, некоторое время внимательно рассматривало меня, затем, придя к определенным выводам, скривилось в улыбке и что-то прошамкало. Поскольку читать по губам я не умею, а бегущей строкой ретрансляцию не сопроводили, то мне осталось только развести руками:
— Ничего не понимаю.
Баба Яга с удвоенным старанием принялась мне что-то втолковывать.
— А звук передавать нельзя?
Яга хлопнула себя по лбу и исчезла из поля зрения.
Некоторое время я любовался ленивым бегом мухи по закопченной стене, затем в эфир прорвались вздохи и охи. Кто-то голосом Бабы Яги матерно выругался в адрес наглых червей, которые умудряются забраться в волшебные яблоки, словно им настоящих мало.
Лицо Яги вернулось на место и обеспокоенно произнесло:
— Раз, два. Как слышно?
— Слышимость нормальная, — сообщил я ей.
— Молодцом держишься, голубь, — сказала Яга. — Новости у меня для тебя хорошие есть.
— Какие?
— Нашла я в чулане баночку заветную…
— Поллитру, что ли?
— Да где ж ее столько наберешь?! Но и того, что есть, хватит с лихвой.
— Для чего?
— Голову тебе приживить да воскресить.
— Как?
— Водицей живою.
— А вдруг она просроченная, выветрилась давно.
— Да не должна бы, — неуверенно возразила Яга. — Нужно попробовать.
— Лучше не нужно. Я расставаться с собственной головой и на миг не желаю.
— А что же делать? Казнь-то царевым указом назначена.
— Убегу.
— Не по-молодецки это как-то.
— Зато голова цела.
Баба Яга довольно усмехнулась, обнажив свой единственный зуб:
— Умен. Ну да я на всякий случай водицу с собой захвачу, вдруг пригодится.
Изображение пошло рябью.
— Вот же неугомонный слизняк, опять чего-то там прогрыз.
— До встречи, — крикнул я до того, как связь окончательно прервалась.
— Удачи-и-и…
Да, благосклонность сей ветреной девицы мне нужна как никогда.
Глава 29КАЗНЬ
А мне летать охота…
Если вы спросите, собирался ли я присутствовать на собственной казни, то ответ будет однозначный: «Нет!!!»
А пришлось…
Припершийся ни свет ни заря палач явился не один, а с тройкой крепких стрельцов, кои и должны были отконвоировать меня до самого помоста, где им надлежало передать меня из рук в руки непосредственному исполнителю приговора.
— Не убежал же! — упредил я негодующий возглас одноглазого, узревшего отсутствие веревок на моих руках.
— Отсюда не улетишь, — оскалился он, хитро щуря глаз.
Какое-то нехорошее предчувствие царапнуло сердце, но тут же испарилось, так и не сформировавшись в определенное беспокойство.
— Раздевайся!
— Ага, щас! Извращенцы.
Один из стрельцов дернулся было урезонить меня при помощи кулака, но второй успел перехватить занесенный кулак.
— Я бы на твоем месте этого не делал, — посоветовал он задиристому.
— Это почему? — насупился тот.
— А если ответит?
— Да я его голыми руками…
— Как Чудо-Юдо? — с иронической ухмылкой поинтересовался мой заступник.
Его оппонент мигом сник, а я расправил плечи — как-никак герой.
— На казнь нужно идти в казенном, — уперся палач, тыча мне в живот свернутой в рулон холщовой рубахой, внешний вид которой и запах навевали мысль о сотне немытых тел, встретивших свой последний миг непосредственно в ней.
— Не буду я этого надевать.
— Ну, нет так нет, — подозрительно легко уступил одноглазый палач. — Не очень-то твои вещи мне и нужны. Но руки нужно связать.
Сопротивляться бесполезно — меня элементарно задавят массой, — и я добровольно протягиваю руки. Их связывают. Первый раунд за мной. Окажи я сопротивление, руки заломили бы за спину и там скрутили. А так какая-никакая, а все возможность как-то ими действовать.
А вот об этом мы не договаривались!
Вокруг пояса завязали еще одну веревку, концы которой, метра по три длиной, накрутили на руку двое из стрельцов.
— Пошли! — скомандовал палач.
— Хи-хи, — ударил в спину мерзкий смех.
Я обернулся и успел рассмотреть отступающую в тень фигуру привидения, посетившего меня вчера вечером.
Хорошо же, стукач! Если выживу, приведу из своего мира попа-экзорциста, он тебе покажет.
Стрельцы тоже обернулись, но немного позже и ничего не успели рассмотреть, тем не менее беспокойство охватило их, и они поспешили покинуть неуютное подземелье.
Пройдя через открывшиеся со скрипом двери, мы оказались в царском саду, расположенном за глухой стенкой дворца. Второй раз за свою карьеру волхва я покидаю «гостеприимное» подземелье, куда меня неизменно доставляют в бессознательном состоянии. Что-то не нравится это мне… так и система может выработаться… От земли веет прохладой, и я зябко передергиваю плечами.
Ночи стали заметно холоднее — осень на дворе. А кажется, только вчера мы с Аленкой целовались вот под этим раскидистым вязом… обнимались, забравшись в густые заросли сирени… наполняя короткие минуты встреч безумной страстью и чарующей нежностью. Но как же давно было это вчера…
Затворив за нами вход в темницу, двое стражников остались на посту, а двое других присоединились к нашему кортежу.
— А чего так рано? — поинтересовался я у более расположенного ко мне стрельца. Того, который заступился за меня в подвале. — Казнь-то вроде днем будет?
— Дык заведено так. Чтобы народ насмотрелся, значицца, на злодея, простите, кудесник, это вас не касается, вы-то герой, защитник, токмо, конечно, царев преступник…
Несчастный совсем запутался, не в силах разобраться, кто же я на самом деле: герой или преступник.
Отвлекая его от моральных терзаний, а задал вопрос, ответ на который может подтвердить мои подозрения.
— А что, на казнь всегда с этими веревками ходят?
— Впервые.
— Палач придумал? — догадался я.
— Угу, — кивнул стрелец, смело шлепая по коровьим лепешкам. — Говорит, вроде бы вы улететь надумали, — шепотом сообщил он, доверительно склонившись к самому моему уху.
Все-таки правильно я истолковал злорадный хохот привидения — вот ведь сексот!
Калитка раскрылась с протяжным скрипом давно не смазанных петель. Я-то ей не пользовался, предпочитая проникать в сад через выломанную доску в заборе. Хватило одной пробы, после которой я месяц трясся, ожидая засады.
Тоска накатила с удвоенной силой, захотелось удариться в истерику с набиванием шишек о ближайшую стену и диким криком. До чего же мне страшно… просто ужас. Ощущаю себя втиснутым в куклу для битья в театре абсурда. Занесли же меня черти в это дикое время. Не хочу умирать! Даже зная, что у Яги есть волшебная вода, которая сможет вернуть меня к жизни. Все равно не хочу-у-у!!!
На площади, в центре которой воздвигли лобное место и временную царскую ложу, уже толпятся люди. Несколько местных мальчишек барахтаются в пыли, играя в казаков-разбойников. Парочка нищих облюбовала место а в теньке сцены в ожидании зрелищ и хлеба, ведь многие сердобольные люди, настроенные на философский лад видом смерти, махнувшей саваном перед их глазами, становятся щедрыми и не скупятся на подаяния. Еще на площади стоит небольшая толпа бедноты, слушающая кого-то невидимого за их спинами.