Камера пошла назад, взяв в кадр женщину-репортера с микрофоном в одной руке и носовым платком в другой. Пещера за ее спиной кажется мне знакомой. Словно я уже видел ее, только давно…
Заинтересовавшись, я останавливаюсь и прошу Данилу не переключать канал.
— Это величайшая находка в нашем регионе, — продолжает археолог делиться восторгом с журналисткой, наигранно изображающей живейший интерес.
Танцующий бег огней по неровным стенам пещеры, гулкое эхо шагов… наконец оператор выхватывает крупным планом расписанную примитивными рисунками стену. Танцующие человечки, охотящиеся человечки, звери… все немного блекло, краски от времени потеряли яркость и местами обкрошились, но образы довольно хорошо узнаваемы.
— Но самая главная находка, — ученый величественно указывает на что-то лежащее на дне выдолбленного в стене углубления, — вот!
Камера приближает предмет, увеличив его на весь экран. Потрескавшийся кругляш с дыркой посередине, в которую воткнута окаменевшая кость, и затертая, но различимая буква «В» на боку.
Я вздыхаю и отправляюсь за рыбой.
— Мя-а-ау! — требовательно орет кот-баюн, скатившись с лестницы.
— Что это с ним? — удивленно спрашивает Цунами.
— Алкоголик, — тяжело вздохнув, признаюсь я. Взяв чистую глубокую тарелку, ставлю ее на стол и прошу Данилу:
— Плесни немного.
Приятель открывает бутылку и наливает пива, не сводя с кота заинтересованного взгляда. Васька облизнулся и запрыгнул на диван. Данила подвинул тарелку к краю, чтобы кот свободно мог достать до нее. Баюн ткнулся мордой в пиво, чихнул, сдувая с носа пену, и принялся лакать хмельной напиток.
— Ты чему кота научил? — рассмеялся Цунами. — Конкурента растишь…
— Мальчики, вы это о чем? — спрашивает Наташа, спускаясь по лестнице.
— Я тут ни при чем, — отпираюсь я. — Сейчас рыбы принесу.
— Да вот, на троих соображаем. — Данила кивает на кота.
Ната прыскает:
— Нашли брата по интересам.
Васька тем временем вылакал свою порцию «Жигулевского» и многозначительно косится на разливающего пиво Данилу.
— Мяу!
Пока я резал на куски леща, а подружка накладывала, на тарелку всякой всячины для Саввы (так, оказывается, на самом деле зовут сына кузнеца), Васька выцыганил у Цунами еще пива. Нужно пресекать это — под градусам кота-баюна всегда тянет на лирику. Только его срамных частушек не хватало.
И тут началось такое…
Сидя за столом при занавешенных окнах, мы и не заметили, как небо заволокло грозовыми тучами. Гром, что называется, грянул среди ясного неба. Кот Василий перепуганно нырнул под диван, едва не перевернув стол. Жалобно задребезжали стекла. Резкий порыв ветра ворвался в комнату, принеся с собой брызги дождя и запах озона.
— Окна закрой! — крикнула Наташа, подхватив полную тарелку и направившись на второй этаж.
Пока я мыл руки, Данила закрыл форточку в комнате, так что мне осталось только окно на кухне. Сверкнула далекая молния, ветер донес едва слышимый раскат грома. Управившись с непослушной занавеской, трепещущей под порывами ветра, словно знамя, я закрываю окно и запираю на щеколду.
А на улице природа все больше входит в раж. Молнии расчерчивают темное небо светящимися зигзагами огненных стрел, ветер треплет деревья, гудит в проводах и стучится в стекла потоками дождя. Осень показывает свой норов. Да, лето ушло безвозвратно.
Спешу найти свечи. При такой погоде очень часто случаются обрывы на линии электропередачи, а сидеть в темноте нет никакого желания. Зажав в одной руке тарелку с рыбой, а в другой — подсвечник с тремя оплывшими огарками, я иду в комнату.
— Вылезай, герой, — подхватив кота под лапы, вытаскиваю его из-под дивана.
Шерсть на Ваське стоит дыбом, уши прижаты, а в глазах застыл страх.
— Налей ему еще немножко, — прошу Данилу.
При виде пива баюн немного приободряется. Перестает трястись и утыкается мордочкой в пивную пену. Цунами задумчиво вертит в руках бокал, наблюдая за игрой света на гранях стекла, и тихо произносит:
— А мы ведь не становимся моложе…
Что правда, то правда. Над временем мы не властны. Годы идут. Отпущенный нам срок с каждым мигом становится короче… Но что с этим сделаешь? Разве что в Кощеи податься, в Бессмертные… А нужна она, такая вечность?
Сидим, поникнув головами, и думаем каждый о своем, а в итоге об одном. О смысле жизни. О том, что наполняет ее смыслом, что позволит с гордостью и чувством исполненного долга взглянуть в глаза смерти и рассмеяться ей в лицо.
Спустившаяся к нам Наташа с беспокойством смотрит на наши угрюмые лица:
— Вы что, поссорились?
— С чего бы это?
— А что сидите словно буки?
— Да так — взгрустнулось…
— Понятно, совсем зачахли без женского общества. Ну вот, я с вами. Можете улыбнуться.
Улыбаемся.
— За тебя, — поднимает бокал Натка.
— Присоединяюсь.
Данила чокается с нами.
Медленно тянем золотистую жидкость, наслаждаясь каждым глотком. За окном неистовствует природа, но на душе спокойно и хорошо. Свет, мигнув напоследок, тухнет.
— Ой!
Достаю из кармана зажигалку и зажигаю свечи. Мягкий, живой свет наполняет комнату.
— Нужно подняться наверх к Савушке.
— Он спит, — сообщает Ната.
— Тогда все в порядке.
Язычки пламени притягивают к себе взгляды, завораживая. Смотришь… смотришь… и начинает казаться, что ты видишь саламандр, переплетающихся своими огненными телами в вечном танце, который постоянен и в то же время неповторим.
Язычки пламени дергаются и начинают тревожно метаться из стороны в сторону. Свет и тень сливаются, образуя причудливый образ, словно сошедший с картин импрессионистов. Постепенно краски теряют нереальную насыщенность, контуры прорисовываются, мерцание уменьшается, и становится возможным рассмотреть старушечье лицо с огромной волосатой родинкой на носу. Знакомое такое лицо…
— Эк, диво-дивное, — всплескивает руками Баба Яга, с любопытством озираясь по сторонам. — Куды тебя занесло, соколик?
— Привет, бабанька, — высунувшись из-под дивана, вполне по-человечески приветствует пенсионерку-ведьму кот-баюн.
Ладно, это я к подобному привычный, а вот мои друзья… Данила кувырком уходит в сторону, замерши в боевой стойке и мигом протрезвев.
— Ой! — Ната всплескивает руками и прижимает их к груди. — Кто это?
— Бабушка Яга, — представляю я.
— Здра-авствуйте.
— Здрасьте, — бурчит Яга, мигом покончив с любезностями и переходя к делу. — Беда у нас приключилась, Аркаша.
— Что-то с Аленкой?
— С ней, родимой. Пропала она. Прямо из отчего терема умыкнул лиходей.
— Шо?! Опять? — возмущенно шипит Василий.
— Кощей?
— То точно неведомо… Только больше, пожалуй, некому. Его, душегуба, проделки. Все неймется Бессмертному. — Бабка вздыхает, шмыгнув основной достопримечательностью своего лица. — И ты куда-то пропал…
— Уже нашелся.
— Воротишься? — скосив взгляд на Натку, спрашивает Яга Костеногова.
— Непременно.
— А…
— Остальное при встрече.
— Ты уж, волхв, поспеши.
— Непременно.
— Чудное место, право слово, — вздыхает Баба Яга. Пламя свечей дрогнуло и погасло, изображение пошло рябью и растаяло. Лишь легкий дымок поднялся над едва различимыми светлячками, мерцающими на кончиках фитильков. В сети появилось электричество, и люстра, моргнув всеми своими пятью шестидесятиваттными глазками, наполнила комнату ярким искусственным светом.
— И что все это значит? — осипшим голосом спрашивает Данила.
— Вот, теперь вы все знаете, — отвечаю я, чувствуя облегчение от того, что все разрешилось само собой — теперь они знают про сказочный мир.
— Что-то мне так не показалось. — Данила медленно присаживается на краешек кресла, подальше от развалившегося кота-баюна. Наполняет пустую рюмку водкой по ободок, поднимает и залпом проглатывает ее содержимое. — Ух…
— Он разговаривал? — словно сомневаясь в очевидном, Ната кивает на кота, который, пользуясь случаем, сует морду в Данилин бокал в попытке добраться до остатков пива.
— Значит, так. — Я опустился на диван и, аккуратно взяв юное дарование за загривок, ссадил его на пол. — Найди Прокопа и скажи, чтобы собирался.
— Кх-кх, — раздалось из-за шторки.
Данила лишь устало повел глазами и наполнил стопку по новой.
— Это ты, Прокоп?
— Я.
— Выходи, не бойся. Уже можно.
Домовой, застенчиво улыбаясь, подошел к столу и поздоровался с присутствующими.
— Доброго вечера.
— Доброго.
— Прокоп, возьми Ваську в подмогу и начинайте собираться, а мне нужно еще с друзьями поговорить.
— Заметано. — Домовой шмыгнул носом и повернулся к баюну. — Пошли, пьянь беспробудная.
Ната проводила их взглядом, повернулась к Даниле:
— Налей и мне.
Они молча проглотили огненную воду и выжидающе уставились на меня.
— Рассказывай.
— Особо-то рассказывать нечего, вы, наверное, и сами обо всем догадались. Существует некий сказочный мир… Скорее это просто какой-то параллельный мир, где живут персонажи наших сказок. Не вымышленные, реальные. И совершенно разные: и хорошие, и плохие, но по большей части обыкновенные — по обстоятельствам злые, под настроение добрые. И вот в этот-то мир я и нашел дорогу. Сперва было просто интересно — все так необычно, загадочно, потом душа прикипела, встретил Аленку… как родной стал мне тот мир.
— Эти оттуда?
— Прокоп с Васькой?
— Они самые.
— Оттуда. Прокоп — домовой. Васька — как у Пушкина: «Идет направо — песнь заводит, налево — сказку говорит…» — кот-баюн.
— Я так поняла, у тебя в том мире неприятности? — Наташа сразу приняла рассказ на веру. Впрочем, при таких доказательствах речь о вере уже не идет — это знание.
— Да.
— А почему молчишь? Неужели мы не помогли бы?
— Извините.
— Ладно. Потом разберемся. Ты, кажется, спешил?
— Да.
— Значит, нечего терять время, — поднимаясь, сказал Данила. — Разберемся в пути.