Едва успела вздохнуть, из-за поворота вылетел огромных размеров волк с черной лоснящейся шерстью. Глаза горят, как два красных фонаря, пасть оскалена и видны клыки с ладонь. Как только он увидел меня, оскал сошел, но я услышала хриплый и недовольный голос:
- Зачем ты опять ушла?
- Я пленница? – неожиданно резко для себя спросила я.
Такой дерзости волк явно не ожидал. Он фыркнул и подошел к колодцу, цокая когтями по мраморному полу.
- И лапокрыла вызвали, - проговорил он. – Зачем вызвали?
Я бросила на гнома взгляд, полный надежды, полагая, что он сейчас всё объяснит. Но тот молча смотрит на волка и почухивает голову своему питомцу. С изумлением я вдруг осознала – гном не понимает волка.
Пришлось отвечать мне.
- Ты оставил меня одну. Я была вынуждена искать занятие. А оно нашлось, учитывая, что мне предстоит дорога, а одежды для нее никто не предоставил.
Гном вытаращился на меня, словно увидел говорящую лошадь, и сказал:
- Ты чего рычишь как зверь?
- А Верген иногда по-другому не понимает, - бросила я.
Ожидала, что зверь сейчас вспылит, кинется на меня и накажет, но он лишь снова фыркнул и произнёс всё тем же звериным языком:
- То есть, это дорогое платье из тэнгэрского шелка не достаточно хорошо для тебя?
- Оно слишком хорошо для путешествий через лес, - парировала я. – Будет очень обидно, если этот тэнгэрский шелк останется клоками на ветках. А зная твои привычки, боюсь, через некоторое время от платья вообще ничего не останется. Так что позволь мне, как человеку, всю жизнь прожившему в деревне, самой выбирать, в чём идти в лес.
От собственной смелости потряхивало. Никогда прежде я не разговаривала с мужчиной в таком тоне. Никогда прежде мне не позволяли высказывать свое мнение и настаивать на нём. Но сейчас почему-то чувствовала, что всё делаю правильно. И если собралась выходить за рамки правил деревни, сейчас самое время.
Волк устремил на меня взгляд красных, как вечернее зарево, глаз и несколько мгновений испытующе смотрел. Я ожидала чего угодно, но больше всего – чего-то страшного. Именно страшное сделали бы в моей деревне за такую дерзость. Но волк лишь лязгнул челюстями. На мгновение даже показалось, он доволен.
- Могла бы не беспокоиться за своё платье, - сообщил он. – Я же сказал, что не трону тебя, пока не придешь в себя. Хотя, судя по поведению, чувствуешь ты себя прекрасно. Тем не менее, я не нарушаю обещаний.
Я должна была радоваться. Но почему-то стало досадно, а неприятное чувство, которое точило изнутри утром и которое с таким трудом заглушила, пока была у Хальварда, вновь напомнило саднящим уколом.
Гном все это время наблюдал за нами с неподдельным интересом, переводя взгляд с волка на меня и обратно. Потом вдруг выдохнул:
- Верген! Так тебя, это, поздравить можно! Прям ого-го! Поздравляю что ли! Надо праздник сотворить! В честь такого, в честь…
Договорить он не успел – волк грозно зарычал, и Хальвард умолк на полуслове, недоуменно хлопая ресницами.
- Пойдем, - на своем зверином произнес Верген и направился вверх по коридору.
Виновато улыбнувшись гному, я одними губами сказала «спасибо», и двинулась следом за зверем. Меня распирало любопытство, почему волк так грубо прервал своего поверенного или кем являлся ему Хальвард. Но сейчас спрашивать не решалась, ибо волк и без этого какой-то взвинченный, хотя и отчаянно пытается этого не показывать.
До моей комнаты добрались молча. Волк толкнул дверь и вошел, пропуская за собой. Затем уселся по середине и уставился на меня багровыми глазами.
Я ждала, что он уйдет. Но волк не уходил. Тогда проговорила:
- Мне нужно переодеться.
- Переодевайся, - разрешил зверь.
- Я не хочу, чтобы ты смотрел, - вспыхнула я.
- А я хочу смотреть, - отозвался волк.
Мне не было известно, откуда во мне появилась эта дерзость и смелость, но прежде, чем успела это обдумать, выпалила:
- Ты и так все время делаешь, что хочешь. Ты соблазнил меня…
- И ты с удовольствием соблазнилась, - заметил волк.
В голове мгновенно вспыхнули недавние образы, стоны и прикосновения, от которых по телу прокатились волны дрожи. Но я тряхнула головой и проговорила все так же рассерженно:
- Не важно. Все равно это не имеет значения. Ты делаешь со мной все, что заблагорассудится. Но позволь хотя бы переодеться без посторонних глаз. И если считаешь, что твои глаза не посторонние, то сильно ошибаешься. Не посторонними могут быть лишь глаза мужа или матери. На крайний случай бабушек и сестер. А ты не являешься ни одним из этих людей!
Волк смотрел на меня неотрывно, буквально сверля взглядом. Но я не сдавалась и отвечала ему взглядом таким же прямым и бесстрашным, хотя сердце колотилось, как у загнанного кролика.
- Шарлотта, ты такая аппетитная, когда злишься, - проговорил он. – Но так и быть. Если тебе настолько сильно хочется переодеваться в одиночестве, я оставлю тебя. Только прошу, не выпрыгни в окно или что там еще зреет в твоей прекрасной головке.
Я вспыхнула, чувствуя, как праведный гнев потек по венам.
- Неужели, Верген, ты считаешь меня такой глупой и безрассудной? – спросила я резко.
- Ну, - протянул волк хриплым звериным голосом, - в лес ведь ты убежала в одиночку. И в колодец провалилась.
- Это не моя вина, а твоя, - сообщила я. – Не стоило меня испытывать, бросать одну и подвергать опасности моих близких. А открытые колодцы по всему замку – вообще верх безрассудности. К тому же…
- Всё-всё, - оборвал меня волк – Ты права, я не прав. Переодевайся. Я подожду снаружи.
С этими словами он развернулся и вышел, цокая когтями по мрамору.
Глава 18.2
Я стояла и с изумлением таращилась на проход, в котором скрылась звериная туша. Не верилось, что с такой легкостью удалось уговорить волка дать мне переодеться. Особенно учитывая, что прежде он не упускал ни одного шанса поглазеть на меня, прикоснуться, сотворить свои распутные, но до безумия приятные действия.
Невольно я вспомнила, как его горячие пальцы проникали в самые потаенные глубины моего средоточия, и между ног потеплело, а внизу живота появилось напряжение.
Теперь же волку достаточно было моего слова, чтобы отказаться от всего, чего прежде добивался с таким усердием.
В груди защемило от тоски. Стало так обидно, что на глазах навернулись слезы, захотелось и впрямь выпрыгнуть в окно, лишь бы избавиться от этого всеобъемлющего чувства ненужности.
И все же я смахнула со щеки слезинку и подошла к ширме.
Развернув сверток, который любезно предоставили гномы, я улыбнулась. Это оказалось очень благочестивое платье под горло, с длинными рукавами и коричневой юбкой в пол. Верхняя часть сделала отрезом из черной ткани и стягивается под грудью жилеткой цвета обожжённой глины на шнуровке.
Быстро стянув в себя дорогое, но развратное платье, подаренное Вергеном, я сунула руки в рукава дорожного платья и облачилась. Едва стянула завязки, как сразу почувствовала себя защищенной. Ткань хоть и грубая, зато плотная, что значит, скрывает всё, что нужно от посторонних глаз.
Придирчиво осмотрев себя в зеркале, я улыбнулась, видя в нем благочестивую деву. Потом накинула на плечи красный плащ, подаренный мамой. Моих плотных чулок не обнаружилось, поскольку Верген, видимо их тоже выбросил. Пришлось натягивать белые и кружевные, и лишь затем обуть дорожные ботинки.
В таком добропорядочном виде, не считая чулок, я вышла в коридор.
Волк сидел у самых дверей и терпеливо ждал. Когда я появилась, он окинул меня строгим взглядом, и хоть у волков на лице трудно различить эмоции, я была уверенна, волк кривится.
- Не смотри на меня так, - сказала я с вызовом.
- Я вообще на тебя не смотрю, - бросил волк и, поднявшись, зашагал по коридору.
В груди ухнуло, словно изнутри ударили кувалдой. В голове гулким эхом разлетелось «я вообще на тебя не смотрю», рассыпаясь на сотни острых игл, которые впиваются в душу.
С трудом проглотив комок, я последовала за ним. Если прежде я не решалась говорить из-за робости и воспитания, то теперь попросту боялась услышать в ответ что-нибудь ещё более болезненное. Волк словно мучил меня каким-то новым, особо жестоким способом, а я не знала, как с этим бороться.
Хуже всего было то, что в действительности, мне больше не хотелось покидать этого сурового, но почему-то спокойного места, где впервые ощутила себя нужной. Человеком, с которым разговаривают и дают говорить в ответ, человеком, которого даже стали учить читать. Но теперь я явственно ощущала стену, за которую никому не пробраться без разрешения её владельца. От этого становилось больно.
Всё так же молча следуя за волком, я вышла во двор. На неработающий фонтан села ворона и с интересом разглядывает нас, словно ждет, не подкинем ли чего-нибудь вкусного.
Я извиняюще развела руками, мол, ничего нет, а волк приказал хрипло:
- Садись.
Затем немного присел, давая мне возможность вскарабкаться на широкую мохнатую спину. Едва уселась, со стороны входа послышался топот и зычный крик.
- Погодите! Годите, говорю! – кричал гном.
Мы с волком оглянулись.
Хальвард во всю прыть семенит, прыгая по ступенькам. В руках моя корзинка, которая при каждом прыжке норовит вылететь из рук.
- Годите! – снова прокричал гном.
Волк покосился на него и проговорил на зверином языке:
- Что этому коротышке надо?
- Явно сделать что-то хорошее, - отозвалась я.
- Ты это по корзинке поняла? – поинтересовался зверь.
Я уверенно кивнула и произнесла:
- Человек с такой огромной корзинкой не может быть дурным.
- Очень странная логика, - сказал волк. – Видимо, какая-то особая. Женская. К тому же, Хальвард не человек. Он гном.