Все так же сжимая член в руке, Рорн попятился, сшиб кисти с мольберта, рухнул на колени и, выругавшись, расплескал семя по полу.
Повисла оглушительная тишина. Мы оба, тяжело дыша, смотрели друг на друга.
– Это, мать его, должно прекратиться. Прошло уже несколько недель, Астрантия. Мы намного сильнее, чем этот бардак, и пора бы нам обоим об этом вспомнить.
Его слова звучали скорее мольбой, чем приказом.
– Прости меня, – потребовал Рорн, приближаясь ко мне на коленях.
От этого зрелища я изумленно распахнула глаза.
– Рорн…
– Прости меня, и я знаю, что тоже найду способ простить тебя.
Я затрясла головой. В устах Рорна все звучало так просто, так заманчиво, так… осуществимо.
– Я не знаю, как, – едва слышно произнесла я сквозь слезы.
– Мы поможем друг другу. – Рорн поднялся, обхватил мои щеки ладонями, смахнул с них влагу и поклялся: – Мы справимся.
Я кивнула, с удивлением понимая, что хотела бы ему верить. Но у меня не получалось. Совершенно.
Я накрыла его ладонь своей.
– Рорн.
– Мы должны попытаться, цветик. Если не ради себя, то хотя бы ради этого проклятого звездами королевства.
Рорн был прав.
И поступал подло, используя против меня груз ответственности. Напоминая, что я в ловушке. Но это не мешало ему рассуждать верно.
Я не могла и дальше так жить.
В глубине души я понимала, что все это лишь продолжит разрушать меня изнутри. Мне следует смириться со случившимся и жить дальше. Следует признать, что прощение требует времени и что на самом деле я не хотела одноглазого волка. Что причины, по которым мне казалось, что хочу, несправедливы.
Я желала Тесака, потому что он – запретный плод.
Я желала его, потому что он еще не успел меня предать. Он давал мне почувствовать то, что мужчина, поклявшийся мне в вечной любви, мог затронуть лишь мимолетно.
Я хотела Тесака, потому что горела похотью и искала чего-то большего. Потому что он олицетворял ту реальность, в которой, как мне казалось, я обрела бы счастье.
Волк был не более чем способом отвлечься от боли моей настоящей жизни.
И вот она, здесь. Пусть ее больше не склеить, но она все равно моя. И все эти осколки по-прежнему мои. И этот король навечно принадлежит мне, как суждено. Он – все, чего я желала. Он – все, и никого другого у меня не будет.
А все остальное – мимолетно и невозможно.
9Астер
Надежда мерцала в лучах солнца, согревая мне щеки и грудь.
Тропа под гору была хорошо утоптана, растущие по обочинам цветы задевали мне юбки. Я боролась с искушением нарвать их побольше и сложить в корзину, ведь сегодня собиралась навестить давнюю подругу. Следом за мной шли мои охранники, разговаривая между собой. Я не возражала против их присутствия.
Моя подруга Шейлин жила в деревне на другом берегу реки, но часто ночевала в своей лавке на рынке у моста. Слишком много воды утекло с тех пор, как мы виделись в последний раз. Но спустя долгие недели в обществе лишь своей тоски я решила, что, возможно, еще не поздно вернуться к тем частям себя, которые бросила в прошлом, выйдя замуж за Рорна.
Он пообещал мне и близко не подходить к другим женщинам, не говоря уже о попытках зачать наследника, которого я не могла ему подарить. Я ему верила. Верила – но все еще не находила в себе сил простить, насколько бы он ни был готов простить меня.
Быть может, я не прощу его никогда.
Я попробовала вернуться в наши покои, но продержалась считаные часы, прежде чем попытка растопить ледяное расстояние между нами закончилась очередным допросом о том, что я сделала и с кем. С тех пор я вернулась в свою мастерскую.
Ужин часто проходил в напряженном молчании, о завтраках я и вовсе позабыла, потому что спала беспокойно и вставала слишком поздно.
Я боялась, что мы заблудились. Что где-то за своими поступками потеряли то, кем и чем являлись.
Когда я сказала об этом Рорну за прошлым ужином, он возразил:
– Значит, мы выстроим все заново. – Он взял меня за руку через стол и продолжил с мягкой искренностью: – Просто начнем сначала.
Я уставилась на наши переплетенные пальцы, и пусть мои глаза оставались сухими, к горлу подступали рыдания.
Иного выхода не было. Ничего другого не оставалось. Лишь мы двое, что отчаянно пытались уцепиться за обломки былого ради других.
Поэтому я согласилась после десерта сыграть в шахматы.
Большую часть времени мы сидели в напряженном молчании, но когда огонь в камине согрел гостиную, а вино – нас, мы начали улыбаться. А потом и смеяться. И когда Рорн пожелал мне спокойной ночи, нежно коснувшись губами щеки и пробежав пальцами по распущенным волосам, я кое-что почувствовала.
И чувствовала это до сих пор – легкий трепет надежды в груди.
Мы продолжали спускаться по каменным склонам, и впереди уже виднелся рынок. Мост был усеян лошадьми и повозками, вокруг столбов и перил буйно росла зелень. Торговцы и простой народ прогуливались по мощеным дорогам, что вели на юг острова через северные леса. Листва танцевала на извилистых ветвях, похрустывала под копытами и ботинками, сбивалась мокрыми кучами на берегу реки.
На моих губах расцвела улыбка, а на сердце стало еще спокойнее. Легкий ветерок доносил запахи свежих фруктов, овощей и пирога с курицей от небольшого ряда прилавков.
Пока мы их огибали, Иллон прихватил с тележки яблоко и бросил торговцу пару медяков. Остальные два охранника догнали меня, когда я остановилась купить пирог, и принялись внимательно осматриваться. В такой бдительности, как и в сопровождении меня в целом, не было никакой нужды, ведь рядом с башнями, или даже здесь, в деревне, очень редко случалось что-то опасное.
Но все же иногда это происходило, потому они были настороже. Я была благодарна за эту защиту, но еще больше – за то, что, когда мы дошли до ржавой хибарки с подсолнухами по обе стороны двери, охранники остались ждать снаружи.
Внутри меня окутал умопомрачительный аромат запасов Шейлин. Глубоко вдохнув, я провела пальцами по букету бархатцев. И отдернула руку, когда заметила их.
Фиалки.
Один их вид обжигал и взгляд, и сердце.
Дверь в задней части лавки распахнулась, и в помещение вошла женщина с коротко остриженными светлыми волосами.
– Шейлин, – тут же улыбнулась я, хотя в груди до сих пор все сжималось.
Боль усилилась, когда подруга поправила у себя на бедре малыша, и тот сунул в рот пухлый кулачок. Изумленно заморгав, Шейлин выронила ведерко из второй руки.
– Астер, звезды милостивые! – Она широко распахнула глаза и присела в реверансе. – Прошу прощения, ваше величество.
Я лишь отмахнулась.
– Не нужно.
Мы уставились друг на друга, и я чуть не пнула себя за то, что явилась не подготовившись и теперь не знала, что сказать.
– Понимаю, что прошло так много времени, но я просто решила заскочить поздороваться… – Я приподняла корзину. – И не сумела устоять перед пирогом с курицей.
Изумление отступило, Шейлин кивнула и слабо улыбнулась.
– Никто не может превзойти Джона в приготовлении пирогов.
– Никто, – согласилась я и опустила взгляд на малыша. – Поздравляю. Как его зовут?
– Квейн, – ответила Шейлин. – Спасибо. У меня дома еще двое. Беатрис уже почти четыре зимы, а Сантону две.
– Они с твоим мужем?
– Нет, он умер, – произнесла она так быстро, словно не хотела, чтобы это слово коснулось ее губ. – Теперь со мной живет его мать. Заботится о них.
Печально улыбнувшись Квейну, Шейлин смахнула с его лобика непослушные светлые прядки.
– Этого еще не скоро отнимать от груди, так что он вроде как поселился у меня на бедре.
– Мне так жаль, Шейлин.
– Мне тоже, – прошептала она и подошла к прилавку, что располагался у окна рядом с дверью.
Уложив сына на одеяло рядом с собой, она принялась обрывать лепестки с помятых цветов и развязывать крошечные мешочки.
Я понятия не имела, что сказать дальше. Да и нужен ли вообще этой душе наш разговор и мое присутствие.
– Это случилось в битве? – спросила я, сама не зная, почему.
– Он возвращался после короткого плавания. Слишком поздно заметили людей на берегу и не успели повернуть. Его и большую часть команды убили, а королевский дозор добрался в доки слишком поздно, через много часов после того, как все закончилось.
Ее муж был рыбаком, это я знала, но мы с ним никогда не встречались. Теперь уже и не встретимся.
Мы были так юны, когда я в последний раз навещала Шейлин, чтобы рассказать о своем сказочном принце. Слишком юны, чтобы представить себе, насколько непредсказуемо все может измениться в месте, которое мы всегда называли домом.
– У тебя все в порядке? – спросила я, и Шейлин сразу же поняла, к чему я клоню. – Могу прислать тебе припасы, чтобы…
– Король не может себе позволить отсыпать монет каждому из нас, Астрантия. Я знаю это, как никто другой. Кроме того, – она бросила стебель на поднос к куче других, затем принялась пересчитывать семена в миске, – мы прекрасно справляемся. В отличие от большинства.
Ее тон подразумевал, что лучше бы я потратила свое время на заботу о других вдовах и детях, что лишились родителей. Я не стала говорить, что это уже было сделано. Что за приютом и его снабжением следим лично Тинон, король и я.
Однако этого недостаточно. Теперь я понимала, что ничего не будет достаточно, пока не прекратится бесконечное кровопролитие. Наследник не поможет. Он всего лишь унаследует горе.
Я уставилась на сына Шейлин, и он заулыбался мне, беззубый и розовощекий.
– Астер?
– М-м?
Я оторвала взгляд от младенца и заморгала, глядя в открытое окно, за которым, в противовес затененной хибарке, ослепительно сияло солнце.
– У тебя все хорошо? Бледноватая ты какая-то.
Прочистив горло, я кивнула.
– Все хорошо, извини.
– Не стоит.
Я улыбнулась, но Шейлин уже вернулась к работе, и у меня сжалось сердце. Прошло мгновение, затем еще одно, и еще, прежде чем Шейлин наконец мягко произнесла: