Но я не могла не заметить, как гнетущая тоска заставила его челюсти сжаться, а глаза потемнеть.
– Рорн.
Он не обернулся, но замер.
– Звезды тебя раздери, Рорн. Иди к ней. Ты же хочешь, я вижу, так что перестань быть упрямым трусом.
Он издал хриплый смешок и, развернувшись, мрачно на меня воззрился.
– Ты ошибаешься, и ты совершенно не вправе предполагать… – Рорн осекся и резко выдохнул. Затем застонал. – Твою мать, Астрантия.
Наши взгляды встретились, и в его глазах читалась мука.
Наконец Рорн сдвинулся с места. Вручил мне бокал с остатками вина и ушел вниз по лестнице.
Глядя ему вслед, я не могла решить, радоваться мне, что он прислушался, или переживать, что этот факт для меня означает. Я без сил привалилась к камню, согревая вино в руке.
Карельда вопила всю ночь.
Для тех, в чьих жилах течет кровь фейри, разрешиться от бремени, да и просто выносить дитя, смертельно опасно. Моя собственная мать погибла родами. Может, именно поэтому я и оставалась на каменных ступенях, пусть мои руки и ноги давно уже онемели от холода и усталости.
Я ее не знала, но не могла не представлять, что бы она сказала о моей нынешней жизни. Той, ради которой она пожертвовала собственной.
Проснулась я без бокала в руке. Он выпал, и разлитое вино просачивалось в трещины ступеней. В башни робко заглядывали первые лучи восходящего солнца. А потом послышался он.
Волшебный, раздирающий душу крик новой жизни.
12Астер
Рорн, уже не такой бледный, но все еще измученный, пришел в мою мастерскую через два дня после рождения своего сына.
– Хочешь его увидеть?
Виноградина, которую я как раз прожевала, застряла у меня в горле. Я поставила миску рядом с собой на кушетку и попыталась понять, что же мне теперь нужно сделать. Нынче все утратило смысл, но невинное дитя здесь было ни при чем.
Поэтому я глотнула воды и кивнула.
В конце концов, именно это от меня и ожидалось.
Глаза Рорна заблестели, а губы приоткрылись, словно он хотел сказать что-то еще.
Я встала, но не двинулась с места, и Рорн закрыл рот.
«Мудрое решение», – подумала я, спускаясь за ним по лестнице и проходя по нижним этажам башен. Если бы Рорн продолжил говорить, я бы наверняка осталась в мастерской.
Ему давным-давно пора было вымыть голову, но он держался расслабленно и шагал с присущей ему надменной грацией.
Гордый король. Гордый отец.
Когда Рорн свернул к ступеням, ведущим на кухню и в комнаты для слуг, жжение в моих глазах отступило. Значит, он все еще прятал Карельду и ребенка. Этого я и опасалась, тем более что крики новорожденного по ночам едва-едва до меня доносились.
Я заморгала, вглядываясь в полумрак лестницы, не в силах пошевелиться, потому что не могла придумать ничего лучше. Место в наших покоях? Корзинка для младенца в изножье кровати, куда я всегда мечтала однажды поставить свою?
По лестнице эхом разнесся смех, воркование, возня и тихий вскрик.
Рорн выругался.
– Цветик, подожди.
– В другой раз, – солгала я и, надеясь, что он за мной не последует, вернулась в мастерскую.
Сама того не заметив, я заснула. Разбудил меня пронзительный крик, от которого кровь стыла в жилах.
Не младенческий.
Вскочив с кушетки, я бросилась прочь из мастерской, вниз по лестнице. Крик раздался снова, а за ним последовали громкие мольбы.
Доносились они от входа в башни.
Несколько стражников, поначалу не желавших меня пропускать, все же расступились, и я увидела Рорна.
Воздух тут же вышибло из легких, а в ушах зазвенело от бешеного сердцебиения.
Скудные пожитки Карельды были разбросаны, а саму женщину удерживали двое стражников.
– Ты не можешь оставить его без меня! Он мой! – бушевала она. Я медленно подошла и остановилась почти у плеча короля, что не ускользнуло от взора Карельды.
Лицо ее было влажным, раскрасневшимся, она скалилась и вырывалась, не позволяя стражникам увести себя к экипажу.
– О нем хорошо позаботятся, в этом я тебе клянусь, – произнес Рорн, но даже не взглянул на обезумевшую от горя женщину. Он обращался к деревьям, растущим вдоль дороги, и держал руки за спиной.
Я уставилась на них, на пальцы, сцепленные с такой силой, что они побагровели.
Ох, звезды, он бы не посмел…
Но он посмел.
– Я нужна ему! – кричала Карельда. – Мое молоко и ласка… ты не можешь так поступить, Рорн! Прекрати!
Она чуть не рухнула навзничь, но стражники держали слишком крепко и не дали ей упасть.
– Пожалуйста! – взмолилась женщина, и, пусть мне довелось побывать свидетельницей очень немногих битв, я никогда раньше не слышала подобной боли. Ни от раненых. Ни от умирающих. Ни даже от скорбящих.
Эта боль пронзила меня – и сплелась с моей собственной нарастающим барабанным боем, от которого бурлила и ревела кровь.
– Отпустите ее, – выпалила я и лишь потом сообразила, что не собиралась ничего говорить.
Но мой голос прозвучал слишком слабо. На меня не обратили внимания.
Рорн кивнул стражникам, и те снова попытались усадить извивающуюся молодую мать в экипаж.
Карельда вскинула ноги и уперлась босыми ступнями по обе стороны его открытой двери, воя и отбиваясь, словно животное, которое ведут на бойню.
– Отпустите ее, – повторила я, шагая вперед, к Малексу, который все пытался сдвинуть ногу Карельды.
Он был вынужден остановиться, когда Пандел, второй стражник, застыл. Малекс перевел неуверенный взгляд с меня на короля, переминаясь с ноги на ногу.
Я прошла к ним по гальке и чуть не заорала:
– Я сказала: отпустите!
Прежде чем стражники успели получить дальнейшие приказы от Рорна, я зарычала и затянула завязки халата, – в спешке я совсем позабыла, что не одета.
– Вам должно быть стыдно за себя.
Но я знала, что они всего лишь подчиняются своему королю.
Королю, который перестал быть моей истинной любовью и вместо этого стал тираном.
Пандел ослабил хватку, и я оттолкнула Малекса в сторону.
– Убери руки. Сейчас же.
Карельда, спотыкаясь, подалась вперед и вцепилась мне в локоть. Ногти впились мне в кожу, словно теперь женщина собиралась умолять уже меня. Я шикнула на нее и покачала головой.
– Астрантия, – тон Рорна был спокойным и ласковым, как будто он говорил с ребенком, – думаю, тебе лучше вернуться в свою мастерскую. Приведи себя в порядок, а я распоряжусь, чтобы тебе подали обед.
Я рывком развернулась к тому, кто нарушил данное моему сердцу слово, но лицо его оставалось маской – неподвижной, холодной.
– Ты хочешь, чтобы я привела себя в порядок, пока ты избавляешься от любовницы?
Он сжал зубы.
– Уйди, Астрантия.
Я рассмеялась. Этот звук меня ошеломил. А еще стражников, и Карельду, и слуг, которые оторвались от своих дел и подошли посмотреть, что здесь происходит.
– Думаю, так я и поступлю. И в самом деле, уйду с Карельдой и больше никогда сюда не вернусь.
Голубые глаза Рорна вспыхнули огнем. Предупреждение.
Он мог предупреждать меня, сколько ему угодно. Я отплатила ему той же монетой, схватив Карельду за запястье. И вместе с ней перенеслась в башню.
Так подорвать авторитет короля, да еще и на глазах у стольких свидетелей, – это грозило мне серьезнейшими последствиями. Но Рорн, как и я, прекрасно понимал, что вряд ли сумеет сделать мне еще больнее.
– Невозможный, невыносимый, отвратительный… – Слова все лились и лились из меня потоком, который я была не в состоянии остановить, пока мерила шагами лестничную площадку у своей мастерской.
Карельда дрожала, молча наблюдая.
Затем я замерла и пробормотала:
– Пойдем.
Выбора у Карельды не было, так что она посеменила за мной вниз, к комнате, которую я решила ей выделить. Наверное, мне не следовало держать ее рядом. Но я не могла найти в себе сил об этом тревожиться, когда король, по-видимому, желал оставить сына, а женщину, которой однажды насытился, выслать с глаз долой.
– Где он? – спросила я, распахивая дверь в покои для гостей.
Повар Дадли возник на лестнице внизу так быстро, словно бы шел следом за нами. В его огромных ручищах извивался крошечный беспокойный младенец.
– Простите, моя королева. – Повар поклонился. – Но его оставили в комнате дамы, и он начал плакать. Никак не уймется. Я не знал, как быть…
Он протянул младенца, и тот завизжал еще пронзительней.
Карельда, всхлипывая, тут же забрала сына. Хрипло выдохнула «спасибо», прижимая его к груди, и закрыла глаза.
Никогда еще я не видела такого облегчения, как на лице Карельды, вдохнувшей запах своего ребенка. Упоение, удовлетворение, столь редкое, но в то же время ощутимое физически, словно я вот-вот его коснусь. Ее обмякшее тело медленно раскачивалось из стороны в сторону.
Ощутив мой взгляд, Карельда разомкнула влажные слипшиеся ресницы.
Кашлянув, я кивком отпустила Дадли, и тот с радостью сбежал от всего этого хаоса на свою кухню.
В гостевых покоях было немного пыльно, но в целом чисто, и я принялась снимать с мебели чехлы.
– Он всегда был таким?
Неожиданный и неуверенный вопрос резанул слух, вернул меня в давно минувшие времена, похожие на дивный сон. Я невольно вспомнила, как Рорн впервые взглянул на меня с другого конца бального зала, и с того дня его взгляд искал и находил меня везде.
– Нет. – Я вздохнула. – Не всегда.
Поразмыслив с минуту, я предположила, что теперь Карельда гадает, что же стряслось, что так сильно изменило нашего короля. Скорее всего, во время их первых встреч Рорн тоже вел себя совсем иначе.
Младенец кашлянул, затем заплакал, стукаясь головенкой о грудь матери.
– Зачем? – спросила Карельда, вновь прижимая сына к себе, чтобы успокоить.
При виде его пушистых волосиков цвета воронова крыла, от того, как его прелестная крошечная ручка сжималась в кулачок и снова разжималась, у меня потеплело на сердце. Я поняла, что не могу ей ответить, и вместо этого спросила: