К полудню Эугену стало значительно и заметно лучше. Врачеватели в очередной раз поразились загадочному течению недуга, объявив, что теперь все самое опасное позади. Тон, каким они это объявили, как показалось Эриберту, подразумевал, что счастливый исход обусловлен исключительно непревзойденным медицинским мастерством, но, возможно, Эриберт и ошибался. Во всяком случае, он был настроен чрезвычайно великодушно и готов был все прощать…
— Нелла, — сказал он несколько позже, когда они вновь оказались в приемной, — что я могу тебе сказать? Как я могу отблагодарить тебя? Как я могу отблагодарить твоего отца?
— Тебе лучше не благодарить моего отца, — сказала она. — Папочка притворится, что рассматривает это как чисто деловую сделку, каковой она, конечно, и является. Что же до тебя, то ты можешь… ты можешь…
— Ну?
— Поцеловать меня, — сказала она. — Сейчас! Ты уверен, что сделал мне формальное предложение, топ prince?
— Ах, Нелла! — воскликнул он, обнимая ее. — Будь моей! Это все, что мне надо.
— Ты обнаружишь, — сказала она, — что тебе нужно еще и папочкино согласие.
— Разве он будет нам препятствовать? Он не сможет, Нелла… С тобой не сможет!
— Лучше все же спросить его, — мягко сказала она.
Мгновение спустя в комнату вошел сам Рэксоул.
— Все вдет хорошо? — спросил он, указывая на спальню.
— Превосходно, — ответили влюбленные разом, и оба покраснели от смущения.
— Ну, коли так, — сказал Рэксоул, — если вы, князь, можете уделить мне пару минут, я вам что-то покажу.
Глава XXX Заключение
— Мне надо рассказать вам, князь, чрезвычайно важную вещь, — начал Рэксоул сразу же, как только они вышли из комнаты, — а также, как я уже сказал, нечто вам показать. Произошли необычайные события. Весь отель гудит от возбуждения. Но не пройти ли нам в мою комнату? Там мы сможем спокойно поговорить.
— С удовольствием, — сказал Эриберт.
— Я рад, что его высочество князь Эуген выздоравливает, — сказал Рэксоул, решив начать с вежливости.
— Ах, что до этого, то… — начал Эриберт.
— Если вы не возражаете, мы обсудим это позже, — прервал его Рэксоул.
Они сидели в личной комнате владельца отеля.
— Я хочу рассказать вам все о прошлой ночи, — продолжал Рэксоул, — о том, как я поймал Жюля, и о допросе, который я учинил ему сегодня утром.
И он пустился в полное описание всех событий вплоть до малейших деталей.
— Как вы видите, — завершил он, — наши подозрения относительно короля Боснии оказались верными. Но что касается Боснии, то чем больше я думаю об этом, тем сильнее убеждаюсь, что ничего нельзя сделать, чтобы привести ее преступных политиканов к правосудию.
— А что вы собираетесь делать с Жюлем?
— Пройдите сюда, — сказал Рэксоул и повел Эриберта в другую комнату. Кушетка в этой комнате была покрыта белой тканью. Рэксоул поднял покрывало — он никогда не мог отказать себе в драматических жестах — и показал князю мертвое тело, скрывавшееся под тканью.
Это был Жюль. На его трупе не было видно ни царапин, ни синяков.
— Я послал за полицией… не за уличным констеблем, а за офицерами из Скотланд-Ярда, — сказал Рэксоул.
— Как это случилось? — спросил Эриберт, изумленный и испуганный. — Я понял из ваших слов, что он был надежно заперт в комнате.
— Так оно и было, — ответил Рэксоул. — Я пришел сюда сегодня в полдень и принес ему еду. Швейцар находился на страже возле двери. Он не слышал никакого шума, ничего необычного. Однако, когда я вошел в комнату, оказалось, что Жюль сбежал. Каким-то образом он развязал свои путы, затем ухитрился снять дверь с гардероба. Он подвинул кровать к окну и протолкнул примерно треть двери от гардероба в окно, а оставшуюся внутри часть подсунул под изголовье кровати — таким образом, у него за окном образовалось подобие ненадежной платформы. Все это он проделал без малейшего шума. Затем он сумел вылезти через окно и встать на своей маленькой платформе. Отсюда он мог с трудом дотянуться пальцами до внешнего края широкого карниза под крышей отеля. Подтянувшись на руках, он влез на этот карниз, а с него на крышу.
Затем ему пришлось пробежать через всю крышу. На краю крыши, обращенном к Солсбери-Лейн, есть железная пожарная лестница, которая спускается с крыши прямо в маленький углубленный дворик, расположенный на одном уровне с погребами. Жюль мог уже считать, что его бегство удалось. Но, к несчастью, случилось так, что одна из перекладин пожарной лестницы сильно проржавела из-за того, что была плохо покрашена. Она отломилась, и Жюль, не ожидавший ничего подобного, рухнул на землю. Так нёлепо закончилась его жизнь, при всей его сообразительности и изобретательности.
Закончив рассказ, Рэксоул почти благоговейным жестом прикрыл труп покрывалом.
Когда смерть прервала темную и бурную карьеру Тома Джексона, некогда бывшего гордостью «Гранд Вавилона», то мало кого интересовала дальнейшая судьба его сообщников — людей, которых мы здесь описали. Никто никогда не слышал о мисс Спенсер, этой верной рабе и помощнице блистательного негодяя. Возможно, она и поныне живет на полном пансионе в дешевых иностранных меблированных комнатах со столом, и никто из окружающих не подозревает о ее прошлом.
Что касается Рокко, то через несколько лет после того, как закончились эти события, до Феликса Вавилона дошло известие о том, что Рокко добрался до Буэнос-Айреса и благодаря своему кулинарному мастерству сколотил себе состояние в новом роскошном отеле. Вавилон передал это известие Теодору Рэксоулу, и тот мог бы, если бы захотел, привести в действие против него силы закона. Но Рэксоул, видя, что, судя по всему, Рокко теперь честно следует своему призванию, решил оставить его в покое. Единственные трудности, которые Рэксоул испытывал после кончины Жюля — и которые он, разумеется, преодолел, — заключались в его отношениях с полицией. Полиция, вполне естественно, хотела знать полностью все, что произошло. Полицейские детективы, расследовавшие дело Диммока, желали знать, чем Рэксоул занимался между его первой поездкой в Остенде и до того, как послал за ними, чтобы передать мертвое тело Жюля. Менее всего Рэксоул был склонен рассказывать им все. Вне всяких сомнений, он нарушил законы Англии, а также, возможно, законы Бельгии, и моральное превосходство мотивов, по которым он так поступал, не служило, разумеется, оправданием подобного поведения в глазах официального правосудия. Расследование дела Жюля повлекло за собой некоторые хлопоты и возбудило приблизительно девяносто девять процентов самых противоречивых слухов. Тем не менее в конце концов был достигнут компромисс. Рэксоулу удалось каким-то образом все же поладить с инспектором, чьей версии (ложной, кстати говоря) он так резко отказался следовать. Это потребовало такта и терпения. Он доказал, к удовлетворению властей, что действовал хотя и своевольно, но совершенно бескорыстно. Кроме того, он тонко намекнул, что полиции — коли уж зашла об этом речь — не удалось бы добиться никаких успехов в этом деле, если бы не его вмешательство, пусть даже и незаконное. Наконец, он сумел оказать на ситуацию определенное успокоительное влияние при посредстве посла Соединенных Штатов.
Однажды в полдень, через две недели после выздоровления его высочества князя Позенского, Эриберт, который все еще оставался в «Гранд Вавилоне», выразил желание побеседовать с миллионером. Князь Эуген, сопровождаемый Гансом и несколькими придворными, за которыми он послал, отбыл, вооруженный утешительным миллионом, для совершения своей формальной помолвки. Эуген дал удовлетворительные личные гарантии относительно миллиона и пообещал выплатить долг в течение пятнадцати лет.
— Вы желали говорить со мной, князь? — спросил Рэксоул Эриберта, когда они сели рядом в комнате последнего.
— Я хотел сказать вам, — ответил Эриберт, — о моем намерении отказаться от всех моих прав и титулов князя Позенского и именоваться отныне графом Гартцем — этот титул я унаследовал от своей матери. А также то, что я имею личный доход в десять тысяч фунтов в год, а также chateau[27] и городской дом в Позене.
Я рассказываю вам об этом, потому что прошу у вас руки вашей дочери. Я люблю ее, и притом достаточно самоуверен, считая, что и она любит меня. Я уже просил ее быть моей женой, и она согласилась. Мы ожидаем вашего одобрения.
— Вы оказываете нам честь, князь, — сказал Рэксоул с легкой улыбкой. — Могу я спросить, почему вы отказываетесь от ваших титулов принца?
— Просто потому, что идея морганатического брака была бы так же отвратительна мне,‘как она отвратительна вам и Нелле.
— Это хорошо.
Князь рассмеялся.
— Я полагаю, десять тысяч фунтов в год будет маловато для человека в вашем положении. Нелла страшно расточительна. Я знаю, что она тратит шестьдесят тысяч долларов в один-единственный год, и в итоге совершенно впустую. Да что вы! Она разорит вас за двенадцать месяцев.
— Нелла решила изменить свои привычки, — сказал Эриберт.
— Ну уж если она на это решилась, — подхватил Рэксоул, — то в добрый час! Я согласен.
— Благодарю вас от ее и от своего имени, — не то мрачно, не то серьезно сказал Эриберт.
— Однако, — продолжал миллионер, — поскольку она может и не измениться слишком уж сильно, то я полностью отдаю ей, с переходом к вашим детям, если таковые появятся на свет, сумму в пятьдесят миллионов долларов, что составляет десять миллионов фунтов, в надежных железнодорожных акциях. По моим подсчетам, это равняется примерно половине моего состояния. Нелла и я всегда владели им на равных.
Эриберт ничего не ответил. Мужчины в молчании пожали друг другу руки, и тут — случайно или нет — в комнату вошла Нелла.
В этот вечер Рэксоул и его друг Феликс Вавилон прогуливались по террасе отеля «Гранд Вавилон».
Беседу начал Феликс.
— Я полагаю, Рэксоул, — сказал он, — что вы уже устали от «Гранд Вавилона».