Мысли носились в моей голове с такой скоростью, что я едва мог за ними угнаться. Если я не обниму Шефа, он поймет, что что-то не так. Но если я обниму его, он может почувствовать этот дьявольски маленький магнитофончик, приклеенный к моим чреслам, или сверхчувствительный микрофончик на груди. Какой позор! Какой обман! Я крыса! Впрочем, если я слегка отставлю зад и ссутулюсь, может, прокатит?
Глядя на Шефа, я остро чувствовал все дьявольские приспособления, закрепленные на моем теле Одержимым. Все они – магнитофон, микрофон, клейкая лента, – казалось, стали больше, тяжелее, заметнее. Магнитофон был не больше пачки сигарет «Мальборо», но мне казалось, он больше обувной коробки. Микрофон величиной с горошину весил не больше унции, но мне казался тяжелее шара для боулинга. Я сильно вспотел, мое сердце билось часто-часто, как у испуганного кролика. Передо мной стоял Шеф, уроженец штата Нью-Джерси, в шикарном однобортном светло-сером костюме в светло-голубую клетку и крахмальной белоснежной рубашке с английским отложным воротничком. У меня не было иного выбора, кроме как обнять его!.. И вдруг меня осенило – опасная инфекция! Вирус!
Пару раз шмыгнув носом, я сказал:
– Господи, Дэннис, ты просто шикарно выглядишь… хлюп-хлюп… Спасибо, что приехал, – отставив в сторону локоть, я протянул правую руку для сердечного рукопожатия. – Только не подходи ко мне слишком близко. Кажется, я подхватил какую-то заразу, пока сидел в камере… хлюп-хлюп… Грипп, наверное, – я смущенно улыбнулся и жестом попросил его не приближаться.
Увы, Шеф был настоящим мужиком, и никакой вирус гриппа на свете не мог отпугнуть его.
– Иди сюда! – воскликнул он. – Грипп у тебя или еще что, именно в такое время и становится ясно, кто твои истинные друзья.
Кто твои истинные друзья? Боже! Какое мучительное чувство вины! Приступ паники возобновился с новой силой, но на этот раз в этом было даже что-то приятное. Возникла мгновенная борьба страха и совести. «Как ты можешь закладывать такого верного друга, как Шеф? У тебя нет стыда?» – возмущалась совесть, на что страх отвечал: «К черту Шефа! Если ты его не сдашь, закончишь в тюрьме!» – «Это не имеет значения, – ныла совесть. – Шеф всегда был верным и преданным другом. Если ты сдашь его, будешь последним подонком!» – «Ну и что? – отвечал страх. – Лучше быть подонком, чем просидеть всю оставшуюся жизнь в тюрьме! Кроме того, Шеф в конце концов тоже станет стучать на Голубоглазого Дьявола, чтобы спасти свою шкуру, так какая между нами разница?» – «Вовсе не обязательно, – возражала совесть. – Шеф не такой мягкотелый, как ты, он настоящий боец».
Внезапно накатила новая волна паники – Шеф быстрыми шагами сокращал между нами расстояние.
Господи! Что же делать? Думай, крысеныш ты этакий! Что выбрать? Самосохранение или?… Беда в том, что если ты стал крысой, инстинкт самосохранения перевешивает все остальные чувства и доводы. Прежде чем мы с Шефом успели обняться, крысиный инстинкт самосохранения успел отдать команды всем мышцам и системам организма. Не успел я глазом моргнуть, как моя задница отклячилась назад, словно у педика-проститутки, плечи опустились и подались вперед, словно у горбуна Квазимодо, звонящего в колокол Нотр-Дам. Так мы и обнялись – высокий, гордый и прямой Шеф и Волк с Уолл-стрит, сутулый и с отставленной на педерастический манер задницей.
– С тобой все в порядке? – спросил Шеф, выпуская меня из объятий. Взяв меня за плечи, он внимательно посмотрел мне в глаза. – Ты что, снова повредил спину?
– Нет, – быстро ответил я, – просто немного болит от сидения в той чертовой камере. Да еще эта простуда… хлюп-хлюп, – я потер нос тыльной стороной ладони. – Знаешь, это просто удивительно. Стоит мне хоть чуть заболеть, как это сразу сказывается на моей спине.
Черт побери! Что я говорю?! Надо собраться с мыслями.
– Пойдем, посидим во дворике. Мне хочется на свежий воздух.
– Веди, я за тобой, – согласился Шеф.
В каменный внутренний дворик вели две большие застекленные створчатые двери. Как только мы вышли из дверей, я скорее всей кожей почувствовал, чем услышал щелк-щелк-щелк ужасной «Минолты» Мормона. Мне казалось, объектив выжигает во мне дыры, подобно лазерному лучу. Когда мы дошли до тиковых садовых кресел, я предложил Шефу место прямо напротив окна спальни Чэндлер.
Едва удержавшись от желания взглянуть на окно, я налил нам обоим по стакану ледяного чая и начал разговор.
– Знаешь, что я тебе скажу, – усталым голосом произнес я, – поверить не могу, что эти долбаные педики – как только эти слова слетели с моих губ, я сразу подумал, что Одержимому и Ублюдку вряд ли понравится такая характеристика, когда они будут слушать запись. Надо быть более осмотрительным на будущее, – посадили меня под домашний арест, словно я могу куда-то исчезнуть вместе с женой и двумя детьми, – я с отвращением покачал головой. – Что за идиотизм!
Шеф согласно кивнул головой.
– Да, таковы правила игры этих засранцев, – ядовито заметил он. – Они готовы на все, лишь бы сделать твою жизнь несчастной. Как держится Герцогиня?
Покачав головой, я глубоко вздохнул.
– Не сказать, чтобы очень хорошо, – сказал я и осекся, едва сдерживая желание излить другу всю душу. Но даже у крыс есть своя гордость. Я же знал, что эту запись будут слушать чужие люди, много чужих людей. – Она ведет себя так, словно все это для нее как гром среди ясного неба, будто она думала, что замужем за врачом или что-то вроде того. Ну, не знаю… Не думаю, что мы переживем все это и останемся по-прежнему мужем и женой.
– Не говори так, – горячо возразил Шеф. – Вы сумеете все пережить и остаться семьей, если ты будешь сильным. Она твоя жена, она пойдет за тобой и будет делать так, как ты скажешь. Только покажи ей свою слабость, и – вуаля! – Шеф хлопнул в ладоши, – ровно через две секунды она окажется за дверью. Такова природа всех баб – их привлекает сила.
Какое-то время я молчал, размышляя над словами Шефа, и на несколько секунд мое настроение улучшилось, но тут же снова испортилось. Обычно в словах Шефа всегда была мудрость, но не в этот раз. Он промахнулся. Буду я сильным или не буду – в данной ситуации это не имело никакого значения. Герцогиня сама по себе достаточно сильна и к тому же убеждена в том, что ни при каких условиях ее доля богатства не должна уменьшиться ни на йоту. Она выросла в страшной нищете на заваленных мусором улицах Бруклина и теперь ни за что на свете не позволит истории повториться.
Тем не менее это был подходящий момент, чтобы сделать важный намек Шефу о том, что я не собираюсь сотрудничать со следствием. Совершенно серьезным тоном я сказал:
– Да, возможно, я не могу контролировать действия Герцогини, зато очень хорошо контролирую свои. Ты не должен волноваться за меня, Дэннис. Я буду сильным и буду драться до самого конца, до последнего вздоха, если это понадобится. И мне все равно, сколько денег и крови это будет стоить, скольких придется похоронить по ходу дела. Мне на это наплевать. Я пойду в суд, и меня оправдают! – я покачал головой. Мне самому понравилось то, что я сказал. Очень по-Волчьи получилось. Жаль, что на самом-то деле я был трусливым зайцем. – Вот увидишь, все так и будет! – добавил я, грозно раздувая ноздри.
– Вот и хорошо! Вот и молодец! – многозначительно сказал Шеф. – Именно это я и хотел от тебя услышать. Продолжай стоять на этом, и засранцам придется туго, – он уверенно повел плечами. – Они-то ждут, что ты упадешь на спину, сложишь лапки и притворишься мертвым, потому что именно так все и делают. Но, раз уж на то пошло, у них своя версия происходящего, а у нас – своя. И наша версия покажется суду не менее правдоподобной, чем их версия.
– И бремя доказательства вины лежит не на нас, – с уверенностью в голосе добавил я, – а как раз на них.
– Вот именно, – подхватил Шеф, – и в нашей замечательной стране ты невиновен, пока твоя вина не будет доказана в суде, – он подмигнул мне и улыбнулся. – И даже если ты виноват, им нужно еще это доказать, а это не так-то легко, когда есть две версии событий, понимаешь?
Я медленно кивнул.
– Да, – сказал я нерешительно, – но… я хочу сказать… у нас, конечно, замечательная легенда, но все же не такая правдоподобная, как настоящая правда. Ты же сам это знаешь.
– Не обманывай себя, – резко возразил Шеф. – Порой правда бывает менее похожа на правду, чем вымысел, – он пожал плечами. – Как бы то ни было, теперь наша самая большая проблема в том, что Дэнни до сих пор в тюрьме. Чем дольше он там сидит, тем больше вероятность того, что он расколется. – Шеф сделал паузу, словно подыскивая правильные слова. – Понимаешь, сидя в тюрьме, он не знает, что происходит здесь, на воле. Он не знает, что я с ним, что ты с ним. Может быть, он думает, что остался один на один со всем этим. Может, он даже думает, что ты сотрудничаешь со следствием. Одному богу ведомо, что эти федералы шепчут ему в уши.
Шеф в ужасе покачал головой, потом его лицо внезапно просветлело.
– Я скажу тебе, что действительно нужно сделать. Я должен попасть в камеру к Дэнни и поговорить с ним, сказать ему, что все будет хорошо, – он сжал губы и медленно кивнул. – Это лучшее, что мы можем сейчас сделать. Может, мне удастся получить свидание с ним, как ты думаешь?
Боже всемогущий! Шеф был крепче железных гвоздей! Он был готов отправиться прямо в пасть врага! Неужели ему неведом страх? Неужели он такой отважный воин? Теперь многое стало мне понятно. Федералы никогда не могли прищучить Шефа и Дьявола, потому что они мыслили не так, как другие. Они были настоящими гангстерами, бандитами совершенно иного калибра, разве что в белых воротничках. Каждый из них вполне заслуживал прозвище «Лицо со шрамом» [15].
Тут из кухни вышла Гвинни и направилась к нам.
О боже! Сейчас она начнет болтать!