«Думает, что владеет миром», – подумал я, вскрикивая:
– Отпусти! Мои! Пальцы! Пожалуйста! Ты их сломаешь!
Она отпустила и повернулась ко мне спиной, бормоча:
– Stupido Americano… Это быть смешно!
– Черт возьми, – буркнул я. – Что за хрень с тобой происходит? – Я тряс рукой, стараясь унять боль. – Ты могла мне пальцы сломать этим чертовым смертельным кагэбэшным хватом! – Я рассерженно тряхнул головой. – И кто ты вообще, на хрен, такая, чтобы называть меня маленькой давалкой? Ты, что ли, думаешь, я теперь маленькая шлюха? Еще пять минут назад ты говорила, как сильно меня любишь, а теперь грязно обзываешься!
Я печально покачал головой, будто бы она сильно меня разочаровала. А потом приготовился к примирительному сексу.
Спустя несколько секунд она повернулась ко мне, уже готовая мириться.
«Praste minya», – произнесла она мягко, и я решил, что это может значить только «спасибо», а потом начала лопотать что-то, сыпя русскими словами со скоростью пулеметного огня. Голос ее звучал довольно мягко, из чего я заключил, что она рассказывает, как пыталась сломать мне пальцы от большой любви. Потом она сказала: «Иди сюда, мусик-пусик; дай поцелую твои palcheke», схватила мои пальцы и стала очень нежно их целовать, что позволило мне угадать значение слова «palcheke».
Чувствуя себя реабилитированным, я откинулся на одеяло и приготовился получить свою награду (имея в виду, что она поцелует мой вставший член), и вот она уже лежала рядом со мной, и мы целовались.
Это был мягкий, сочный поцелуй, неторопливый поцелуй, russkie поцелуй, который длился, как мне казалось, очень долго. Потом она положила голову мне на плечо, и мы вдвоем, снова любовники, полетели к небу, созерцая удивительное пространство Вселенной – с оранжевой луной, мерцающими звездами, туманной белой лентой Млечного Пути.
– Прости меня за то, что я только что наговорил, – сказал я, нагло соврав. – Я не буду больше тебя поправлять, если ты этого не хочешь. То есть мне плевать, выглядит луна, как швейцарский сыр, или она выглядят, как швейцарский сыр, лишь бы смотреть на нее с тобой вместе.
С этими словами я поцеловал макушку ее хорошенькой белокурой головки и притянул еще ближе к себе. В ответ она положила свою длинную голую ногу поверх моей и прижалась ко мне еще крепче, словно мы пытались стать одним человеком.
– Ya lublu tibea, – нежно произнесла она.
– И я люблю тебя, – так же нежно отозвался я. Потом глубоко вдохнул и уставился на луну, соображая, был ли я когда-нибудь более счастлив, чем в этот самый момент. Эта девушка и в самом деле была какая-то необыкновенная – Мисс Советский Союз, черт меня побери! – находка века, к тому же, что особенно важно, она была чудесным лекарством от вероломства Герцогини.
С изрядной дозой ностальгии в голосе я сказал:
– Знаешь, когда я был ребенком, помню, я смотрел на Луну, и меня просто уносило. Ну, мысли о том, что люди там были и ходили по ней. Тебе в 1969 году был всего год, конечно, ты не помнишь тот день, а я помню, будто это было вчера. У родителей на кухне был маленький черно-белый телевизор, и все мы столпились вокруг него и смотрели, как Нил Армстронг спускается по лесенке. А когда он делал первые шаги по Луне и начал подпрыгивать…
Я благоговейно потряс головой.
– Тогда я хотел быть астронавтом, – смущенно усмехнулся я и добавил, улыбаясь: – Мальчишеские мечты!.. Которые каким-то образом привели меня на Уолл-стрит. В то время мне такое и в голову бы не пришло.
Мисс КГБ усмехнулась в ответ, хотя в ее усмешке слышалось какое-то превосходство.
– Это же большая американская надувалка, – с уверенностью в голосе сказала она. – Ты ведь знает это, правда?
– Надувательство, – машинально поправил я. – И не «знает», а «знаешь». Что именно надувательство – что каждый ребенок хочет быть астронавтом?
– Nyet, – быстро ответила она. – Я про Луну.
– Про Луну, черт возьми! Ну и что за хрень с этой Луной?
– Есть английское слово про эту штуку с Луной, которую вы сделали. Ну, как это будет, как вы говорите… falcefekaceja… а! Фальсификация! Вы устроили за фальсификацию!
– «Мы устроили фальсификацию». Ты хочешь сказать, что высадка на Луну была фальсификацией?
– Da! – радостно воскликнула она, вскочив и глядя на меня сверху вниз. – Фальсификация против советского народа! Все это знает.
– «Знают», – пробормотал я сквозь стиснутые зубы. – «Все это знают», Юлия, и ты ведь не собираешься, глядя мне прямо в глаза, сказать, что думаешь, будто Соединенные Штаты фальсифицировали высадку на Луну для посрамления матушки России! Пожалуйста, только не это! – Я недоверчиво глядел на нее.
Она сжала губы и медленно покачала головой.
– Эту высадку, про которую ты говоришь, снимали на киностудии. Все во всем мире это знает. Только здесь люди верят. Как, ты думаешь, могла Америка полететь на Луну, когда Советский Союз не мог? У нас уже была женщина на космосе, а вы еще запускали обезьянку! И вдруг вы победили нас на Луне? Да брось, это фальсификация! Посмотри в фотографии. Там флаг колышется, а ведь на Луне нет атмосферы. И как может флаг колыхаться?
А еще вместо дня там ночь, а должно быть наоборот; и Земля восходит, а должна заходить. А еще там зона радиации… – она говорила и говорила, объясняя, что высадка на Луну была не чем иным, как большой фальсификацией, снятой в Голливуде с единственной целью – посрамить ее любимый Советский Союз. – Мы поговорим об этом с Игорем, когда вы встретитесь, – продолжала она, – и тогда ты узнаешь правду. Игорь быть известный ученый. Он укрощают огонь.
Я только качал головой, не веря происходящему и не имея представления, как на такое следует отвечать.
– Ну ладно, – сказал я, с трудом сдерживая желание сообщить, что ее бывший Советский Союз вместе со своей скончавшейся космической программой сам превратился всего лишь в шутку, – каждый человек имеет право на собственное мнение, хотя должен заметить: чтобы подобный тайный сговор сработал, нужна тысяча человек, каждый из которых будет хранить один великий секрет. А в этой стране, уверяю тебя, ничто не остается тайной, если об этом знают хоть два человека. Уж не говоря о том, что на самом деле высадок на Луну было три, а не одна.
Давай попробуем предположить, просто как аргумент в споре, что правительство и вправду сфальсифицировало первую высадку на Луну, и, к счастью, это сошло ему с рук. Зачем им снова испытывать судьбу? Это было бы вроде того, как заявить: «Эй, мистер Брежнев, разок я тебя провел! А теперь давай-ка, посмотри, как я снова буду это делать, интересно, сможешь ли ты поймать меня в этот раз!»
Хотя, конечно, что я могу знать? Может статься, и пришельцы приземлялись в Розуэлле, может, и ты была права, когда сказала вчера, что на самом деле Америка не сражалась во Второй мировой войне (это был еще один перл ее мудрости, которым она поделилась со мной у теннисного корта, после того как я разгромил ее шесть-ноль, шесть-ноль за одиннадцать с половиной минут) и что это Америка украла у России разработки первой атомной бомбы, а не наоборот.
Последнее заявление слетело с ее коммунистически красных губок, когда мы смотрели на историческом канале документальный фильм про современное оружие. Моя мисс КГБ сообщила мне, что русский народ, то есть советский народ, был автором всех значительных изобретений – от атомной бомбы до рентгеновского аппарата и от возвышенной литературы до жевательной резинки «Базука».
– А по правде, Юлия, – и я говорю это от любви, как когда говорю ya lublu tibea, – что мне действительно интересно, так это Игорево средство от огня. Расскажи мне, что это такое. Кажется, это невероятно увлекательно!
Она взглянула на меня, не без иронии качая головой:
– Будто бы ты хочешь знает!
– Да, – выпалил я в ответ, – я хочу знает! Так почему бы тебе не расскажет мне!
Прищурившись, она уставилась на меня. Потом повернула свой подбородок с ямочкой в сторону нашего прекрасного прибрежного костерка.
– Видишь на пламя?
Я кивнул.
– Да, и что?
Мисс КГБ щелкнула тонкими длинными пальцами.
– Вот так, – с гордостью сказала она, – вот так Игорь может заставить пламя исчезнуть.
– И как же он это делает? – скептически поинтересовался я.
– Он контролируют атмосферу, – небрежно бросила она, будто бы контролировать атмосферу было не сложнее, чем настроить термостат.
В изумлении я глазел на нее, в то же время прикидывая, сколько денег можно было бы заработать на чокнутом русском ученом, желающем показать, что он может контролировать атмосферу. Это как раз то, что стрэттонцы схавают. Я мог бы поставить Игоря посреди зала заседаний в костюме волшебника наподобие профессора Дамблдора из «Гарри Поттера» и объявить в микрофон: «Перед вами профессор Игорь и его средство, укрощающее огонь…» – и стрэттонцы разразились бы бешеными овациями и приветствиями, а потом подожгли бы Лейк Саксесс, чтоб Игорь смог продемонстрировать свою фигню.
И я сказал ей:
– А, теперь понятно! Кажется, я видел такое в кино. Это было в «Остине Пауэрсе»: Доктор Зло придумал способ контролировать погоду и собирался взять в заложники весь мир. Хотя, если подумать, может, это был Джеймс Бонд… Или Супермен? – я пожал плечами. – Точно не помню.
В ответ она тоже пожала плечами:
– Можешь смеется сколько хочешь, большая шишка, но я не шутить. Игорь может укрощать огонь, и я участник в компании. Когда-нибудь он будет… – и она говорила еще и еще, но я перестал слушать. Думаю, она действительно верила в то, что говорила. И не только в эту чушь о профессоре Игоре, но и во все остальное. Она выросла, читая другие книги по истории, слушая советское телевидение, для которого мы были империей зла, стремящейся к мировому господству.
Я взглянул на часы: было половина десятого. Завтра утром в девять часов я должен быть в «Плазе», значит, из Хэмптонс нужно будет выехать в половине седьмого. Пора было заканчивать этот вечер, но невозможно было сделать это, не занявшись любовью с Мисс КГБ перед нашим костерком. Это был наш ритуал, во всяком случае то, чего мы оба каждый день ждали. Поэтому теперь мне следовало с ней согласиться. Надо было признать, что, несмотря на прежний скептицизм, сейчас я абсолютно убежден, что способность Игоря укрощать огонь изменит мир.