На ней был крошечный розовый сарафан без рукавов. Юбка заканчивалась на добрых шесть дюймов выше колен. Все еще не меняя позы, она сжала свои сочные губы и принялась покачивать белокурой головой, словно говоря: «Не могу поверить, что это человек, которого я люблю!» Я сделал шаг вперед, вскинул ладони в воздух и пожал плечами.
Добрых десять секунд мы просто стояли, глядя друг на друга, и тут вдруг она вмиг оттаяла и послала мне два воздушных поцелуя. Потом развела руки, сделала небольшой пируэт, словно пускаясь в танец, и сбежала по трапу с широкой улыбкой на лице. Я бросился к ней, и мы встретились прямо на бетоне летного поля. Она обвила руками мою шею, слегка подпрыгнула и обхватила меня ногами за пояс, а потом поцеловала.
И мы целовались, казалось, целую вечность, не в силах надышаться друг другом. Я кружился на месте, все еще целуя ее, пока мы оба не начали хихикать. Оторвавшись от ее губ, я зарылся носом ей в декольте, обнюхивая ее, будто щенок. Она принялась смеяться и вовсе безудержно. Пахло от нее почти невозможно хорошо.
Потом я отвел лицо на несколько дюймов и уставился прямо в ее невероятно яркие голубые глаза, а затем сказал убийственно серьезным тоном:
— Если мы не займемся любовью сию же секунду, я кончу прямо тут, на асфальт.
В ответ Герцогиня пролепетала своим кукольным голосом:
— Ох, мой бедный малыш! — Малыш? Просто невероятно! — Ты так меня хочешь, что вот-вот лопнешь, да?
Я нетерпеливо кивнул.
Герцогиня продолжала:
— И посмотри только, какой ты стал молодой и красивый, когда набрал несколько фунтов и перестал быть зеленого цвета. Какая жалость, что именно в эти выходные я должна преподать тебе урок. — Она пожала плечами. — Никакого секса до самого Четвертого июля!
Что такое?!
— В каком это смысле?
Назидательным тоном:
— Ты меня слышал, котенок. Ты был очень плохим мальчиком, так что теперь тебе придется расплачиваться. Сначала докажи, что ты исправился, и только тогда я подпущу тебя к себе. А пока можно только целоваться.
— Да ладно тебе, чокнутая! — я схватил ее за руку и потащил к лимузину. — Я не могу ждать до четвертого июля! Ты мне нужна сейчас — прямо сию секунду! Я хочу заняться любовью в лимузине.
— Нет, нет и нет, — сказала Герцогиня, несколько нарочито качая головой. — В эти выходные — только поцелуи. Посмотрим, как ты будешь себя вести следующие два дня, а в воскресенье я, может быть, подумаю над тем, чтобы зайти чуть дальше.
Водителем лимузина был невысокий белый мужчина лет шестидесяти по имени Боб. Он в своей форменной шоферской кепке стоял у задней двери, ожидая нас.
— Это моя жена, Боб. Она герцогиня, поэтому относись к ней соответственно. Бьюсь об заклад, у вас тут в Атланте не так уж часто бывают аристократы, не так ли?
— О да, сэр, — ответил Боб очень серьезно. — Совсем нечасто.
Я кивнул.
— Так и думал. Но ты все же не бойся ее. На самом деле она очень простая и добрая. Правда, милая?
— Да, добрая, еще какая добрая! А теперь заткнись уже на фиг и лезь в этот чертов лимузин! — прорычала Герцогиня.
Боб застыл в изумлении, очевидно, озадаченный тем, как странно иногда ведут себя герцогини.
— Не обращай внимания, — сказал я ему, — она просто не хочет показаться слишком чопорной. Свои великосветские манеры она приберегает для тех случаев, когда она навещает свою Англию и своих друзей-аристократов. — Я подмигнул. — Ладно, шутки в сторону, Боб. Если я муж герцогини, то, значит, я герцог. Так что ты должен в течение всего уикенда обращаться ко мне согласно этикету — «ваша светлость».
Боб церемонно поклонился.
— Разумеется, ваша светлость.
— Отлично, — сказал я, заталкивая восхитительную аристократическую попу Герцогини на заднее сиденье, и залез следом. Боб захлопнул дверцу, а потом направился к самолету, чтобы забрать ее герцогский багаж.
Я тут же задрал розовый сарафанчик, обнаружил, что на Нэй нет трусиков, и прямо-таки бросился на нее.
— Нэй, я так тебя люблю. Безумно люблю!
Я прижал ее к сиденью и потерся о нее своим стояком. Она умопомрачительно застонала и повела бедрами. Я целовал ее и целовал, но через несколько минут она вытянула руки и оттолкнула меня.
— Стой, дурачок! — хихикнула Герцогиня. — Боб сейчас вернется. Придется тебе подождать, пока мы не доедем до отеля. — Она опустила взгляд и увидела мои джинсы. — О, бедный малыш! — Малыш? Ну почему всегда «малыш»?! — Ты прямо готов взорваться! — Герцогиня поджала губы. — Ладно, дай-ка я тебя поглажу, — и она протянула руку и начала ласкать мой член через ткань штанов.
Я нажал кнопку, которая поднимала перегородку в салоне, и когда перегородка отделила нас от водителя, пробормотал:
— Не могу ждать до отеля! Мы займемся любовью прямо здесь, и плевать на Боба!
— Так и быть! — отозвалась Герцогиня игриво. — Но это лишь из сострадания, так что это не считается. Я по-прежнему не собираюсь спать с тобой, пока ты не докажешь, что стал хорошим мальчиком. Понял?
Я кивнул, состроив жалобные глаза, и мы принялись срывать друг с друга одежду. К тому времени, как Боб вернулся к лимузину, я уже был глубоко внутри Герцогини, и мы стонали как сумасшедшие. Я приложил палец к губам и сказал:
— Тс-с-с!
Она кивнула, и я, протянув руку, нажал на кнопку.
— Боб, дружище, ты здесь?
— Да, ваша светлость.
— Чудно. Нам с ее светлостью нужно обсудить очень срочное дело, так что, пожалуйста, не беспокой нас, пока мы не доберемся до «Хайятта».
Я подмигнул Герцогине и повел бровями в сторону кнопки.
— Закрыть или нет? — прошептал я.
Герцогиня подняла глаза и задумчиво пожевала щеку. Потом пожала плечами.
— Можешь и не закрывать.
— Умница! — одобрил я и уже громче добавил: — Наслаждайся представлением, Боб!
И с этими словами его светлость герцог Бэй-Сайдский и Квинсский занялся любовью со своей женой, прекрасной герцогиней Бэй-Риджской и Бруклинской, с такой страстью, как будто вот-вот должен был наступить конец света.
Глава 39Жажда мести
«Моей собаке нужна операция»… «у меня сломалась машина»… «мой босс — скотина, а моя жена — еще хуже»… «от этих пробок хочется просто на стену лезть»… «жизнь не удалась»… и так далее, и тому подобное…
Да, на собраниях анонимных алкоголиков в Саутхэмптоне, Лонг-Айленд, царило ужасное занудство. Я был дома уже неделю и в рамках реабилитации решил замахнуться на программу «девяносто на девяносто», то есть поставил перед собой цель посетить девяносто собраний за девяносто дней. И учитывая, что напряженная до предела Герцогиня следила за мной, как ястреб, у меня не было иного выбора, кроме как продержаться.
Я быстро понял, что это будут очень долгие девяносто дней.
На первой же встрече кто-то спросил, не хочу ли я выступить, и я радостно ответил:
— Выступить перед группой? Конечно, почему нет!
Что может быть лучше?
Проблемы начались сразу же. Мне предложили место за прямоугольным столом в передней части комнаты. Председатель, красивый мужчина лет пятидесяти, сел рядом со мной и сделал несколько кратких объявлений. Затем жестом пригласил меня начать.
Я кивнул и сказал громко и честно:
— Привет, меня зовут Джордан, я алкоголик и наркоман.
Приблизительно три десятка бывших пьяниц уныло ответили в унисон:
— Привет, Джордан, добро пожаловать.
Я улыбнулся, кивнул и уверенно продолжил:
— Я не принимаю ничего уже тридцать семь дней, и я…
Меня моментально прервали.
— Простите, — сказал седой алкаш с паучьей сетью сосудов на сизом носу, — чтобы выступать на этом собрании, нужно провести в трезвости минимум девяносто дней.
Вот старый ублюдок! Его слова меня просто огорошили. Чувство было такое, словно я вошел в школьный автобус и вдруг заметил, что я голый. Молча сидя на ужасно неудобном деревянном стуле, я глядел на старого пьяницу и ожидал, когда же кто-нибудь снимет меня с крючка.
— Нет-нет. Давайте не будем слишком строгими, — сказал наконец председатель. — Раз уж Джордан здесь, почему бы нам не позволить ему высказаться? Послушать новичка — это всегда глоток свежего воздуха.
Послышалось недовольное бормотание, некоторые презрительно пожимали плечами и качали головами. Вид у них был неприветливый. И даже злобный. Председатель положил руку мне на плечо и заглянул в глаза, показав улыбкой, что все в порядке и можно продолжать.
Я нервно кивнул.
— Так вот, — сказал я недовольным бывшим пьяницам, — я не принимаю ничего уже тридцать семь дней и…
Тут меня снова перебили, но на этот раз — бурными аплодисментами. О-о-о, прекрасно! Волк уже сорвал овацию, а он еще даже не разогрелся! Подождите, сейчас я расскажу вам свою историю, и у вас вообще крышу сорвет!
Постепенно аплодисменты стихли, и я со вновь обретенной уверенностью приступил к делу:
— Всем спасибо. Я очень ценю ваше одобрение. Моим обычным наркотиком был кваалюд, но кокаина я тоже употреблял много. На самом деле…
Меня перебили опять.
— Простите, — сказал зануда с паучьим носом, — это собрание анонимных алкоголиков, а не каких-то наркоманов. Здесь нечего говорить о наркотиках, только об алкоголе.
Все дружно закивали в знак согласия. Вот черт! Что за каменный век? Сейчас же девяностые, как можно быть алкоголиком, но презирать наркотики? Бред какой-то.
Я уже собирался спрыгнуть со стула и отвалить, как вдруг раздался мощный женский голос:
— Да как ты смеешь, Билл! Как ты смеешь затыкать этого мальчика? Он ведь тоже борется за жизнь! Ты отвратителен! Мы все здесь больны, не только он и ты. Так что просто заткнись и занимайся своими делами, а мальчик пусть говорит!
Мальчик? Меня только что назвали мальчиком? Да мне уже почти тридцать пять, черт подери! Я поискал глазами говорившую; это была очень пожилая дама в старомодных круглых очках. Она подмигнула мне. Ну что ж, я подмигнул в ответ.