joie de vivre! Разве я не самый счастливый человек на свете?
— Иди ко мне, — сказал я Чэндлер, — иди к папе, моя сладкая!
Я посмотрел на мамочку, медленно опуская глаза… и…
— Черт возьми, Надин, ты что, с ума сошла? Что ты…
— Что случилось, папочка? Я надеюсь, ты не увидел ничего такого, чего бы тебе хотелось получить, потому что больше ты этого не получишь, — невинно ответила мамочка, Подающее Надежды Динамо, еще шире расставив свои потрясающие ноги и задрав юбку еще выше на бедрах. Боже, да она без трусиков! Ее нежная розовая вульва была нацелена прямо на меня и так и блестела от желания. Все, что на мамочке было, — это маленький клочок нежного светло-персикового пуха прямо над лобком, и больше ничего.
Я сделал единственное, что в такой ситуации может сделать разумный муж: принялся унижаться, как жалкий пес, которым и был на самом деле.
— Пожалуйста, милая, ты же знаешь, что я и так чувствую себя виноватым из-за того, что случилось ночью. Богом клянусь, никогда…
— Прибереги это до следующего года, — ответила мамочка, помахав мне ручкой, — мамочка знает, как ты любишь клясться господом богом о том, и о сем, и о чем угодно, когда ты готов взорваться от желаний. Папочка, не трать время зря, потому что мамочка только-только за тебя взялась. Теперь ты будешь видеть дома только короткие, короткие и еще более короткие юбки! Да-да, папа! Ничего, кроме коротких юбок, никакого нижнего белья, и только это…
Сказав это весьма надменно, соблазнительная мамочка уперлась за спиной руками в пол и откинулась назад. Затем она использовала кончики каблуков своих туфель от Маноло Бланика так, как не приходило в голову ни одному дизайнеру обуви: она превратила их в эротические оси вращения и принялась сдвигать и раздвигать свои соблазнительные ноги, сдвигать и раздвигать, пока, наконец, на третьем круге не раздвинула их так широко, что ее колени почти коснулись великолепного розового ковра. Тут она спросила:
— Что-то не так, папочка? Ты не очень хорошо выглядишь.
Не буду утверждать, что я видел такое впервые. На самом деле, мамочка уже не раз так меня динамила. Я помню лифты, теннисные корты, общественные парковки и даже Белый дом. Не было такого места, где можно было бы чувствовать себя в безопасности от мамочки. Но как же мне каждый раз было хреново! Я чувствовал себя боксером, который пропустил удар и оказался в нокауте — причем навсегда!
Дело осложнялось тем, что Чэндлер остановилась на полпути и решила внимательно изучить восхитительный розовый ковер. Она вытаскивала из него нитки и явно обнаружила там нечто совершенно замечательное. Она не обращала никакого внимания на то, что творилось вокруг нее.
Я еще раз попытался извиниться, но в ответ мамочка засунула указательный палец правой руки в рот и принялась его сосать. Вот тут я лишился дара речи. Она, похоже, понимала, что только что отправила меня в нокаут, поэтому медленно вынула палец изо рта и детским голоском произнесла вот что:
— О-о-о, бедный, бедный папа. Он так любит признавать свою вину, когда понимает, что сейчас кончит в штаны, правда, папа?
Я не мог поверить своим глазам и только думал, происходит ли нечто подобное у других семейных пар?
— Ну, папочка, теперь слишком поздно для извинений, — она поджала свои соблазнительные губки и медленно покачала головой, как делают люди, когда чувствуют, что только что поведали вам какую-то невероятно важную истину, — какой позор, что папочке так нравится летать по городу на своем вертолете среди ночи после того, как он бог знает чем занимался, а ведь мамочка так его любит, и сейчас ей ничего другого не хочется, как только заниматься с папочкой целый день любовью! А чего мамочке хочется больше всего, так это чтобы папочка поцеловал ее в свое любимое местечко, как раз туда, куда он сейчас смотрит.
После этого мамочка снова поджала губы и скорчила недовольную гримаску:
— О-о-о! Бедный, бедный папочка! Этого больше не случится, даже если папочка останется последним мужчиной на земле.
По сути дела мамочка решила уподобиться ООН и ввести всемирное эмбарго на секс.
— Папочка сможет заняться любовью с мамочкой только на Новый год.
— Что?! Ну, это уже наглость!
— И то если он до этого будет хорошим мальчиком. А если папочка совершит хоть одну ошибку, то он будет ждать до Дня сурка!
И в этот момент, как раз когда я собирался опуститься в небывалые ранее бездны унижения, до меня что-то дошло. О боже! Она уже проиграла! Сказать ей сразу или нет? Нет уж, хрен. Слишком хороший спектакль!
Мамочка продолжала детским голоском:
— Вот я еще о чем думаю, папочка: я думаю, пора мамочке достать свои шелковые чулки на подвязках и начать носить их дома. Мы ведь все знаем, как папочка любит мамочкины шелковые чулки на подвязках, правда, папочка?
Я жадно кивнул.
Мамочка продолжала:
— О да, мы знаем! А мамочке так надоело ходить в нижнем белье — у-у-ух! И она решила все его выбросить! Так что успехов тебе, папа!
Не пора ли ее остановить? О, пока еще нет!
— Ты в ближайшее время будешь видеть повсюду в доме очень много нижнего белья. Но, конечно, не забывай про эмбарго, тебе строжайше запрещено к нему прикасаться. И никакой мастурбации, папочка. Пока мамочка тебе не разрешит, держи руки по швам. Ты меня понял, папочка?
Я ощущал все большую уверенность и невинно спросил:
— А как же ты, мамочка? Что ты собираешься делать?
— О, мамочка прекрасно умеет себя ублажать. О-о-о… о-о-о… о-о-о, — застонала моя фотомодель, — мамочка возбуждается при одной мысли об этом! Папочка, я надеюсь, ты уже возненавидел вертолеты?
Тогда я решил нанести решающий удар:
— Ну не знаю, мамочка, я думаю, это все слова. Ублажать себя? Я тебе не верю.
Мамочка сжала свои соблазнительные губки и медленно покачала головой, а потом сказала:
— Ну, значит, пришло время преподать папочке первый урок.
Ага, дела идут на лад! Чэндлер тем временем продолжала увлеченно изучать ковер и не обращала на нас никакого внимания.
— Сейчас мамочка хочет, чтобы папочка внимательно смотрел на мамочкину руку, иначе День сурка превратится в пасхальное воскресенье быстрее, чем папочка успеет сказать: «Сейчас кончу!» Ты понял, кто здесь командует, правда, папочка?
Я затягивал время, готовясь взорвать свою бомбу:
— Да, мамочка, но что же ты будешь делать своей рукой?
— Т-с-с, — сказала мамочка, тут же засунула палец себе в рот и принялась сосать его до тех пор, пока он не заблестел от ее слюны в лучах утреннего солнца, а потом медленно, грациозно, сладострастно отправилась на юг… через свое огромное декольте… мимо ложбинки… мимо пупка… вниз, вниз, прямо в…
— Остановись-ка, — сказал я, поднимая правую руку, — я бы на твоем месте этого не делал!
Мамочка была потрясена. Она была просто в ярости! Похоже, что она ждала этого волшебного момента с не меньшим нетерпением, чем я. Но все зашло слишком далеко. Пришла пора взорвать бомбу. Но прежде чем я открыл рот, мамочка еще успела пролепетать:
— Ну вот, ты сам виноват! Теперь никаких поцелуев и никакого секса до… до Четвертого июля!
— Мамочка! А как насчет Рокко и Рокко?
Мамочка в замешательстве замерла:
— В каком смысле?
Я нагнулся вперед и поднял Чэндлер с великолепного розового ковра, прижал ее к груди и изо всех сил расцеловал в обе щечки. И когда она оказалась вне опасности, я сказал:
— Папочка хочет кое-что рассказать мамочке. А когда он закончит, мамочка будет рада, что папочка остановил ее до того, как она сделала то, что собиралась делать. И тогда она простит его за все, что он сделал, договорились?
Никакой реакции.
— Прекрасно, — сказал я, — итак, послушаем историю про маленькую розовую спальню в Олд-Бруквилле на Лонг-Айленде. Мамочка хочет ее услышать?
Мамочка кивнула, ее безупречное лицо фотомодели выражало полную растерянность:
— Мамочка обещает держать свои ноги широко-широко раскрытыми, пока папочка будет говорить?
Она кивнула медленно, будто во сне.
— Вот и отлично, потому что папочке этот вид нравится больше всего на свете, он вдохновляет его на то, чтобы прямо сейчас рассказать ей свою историю! Итак, жила-была маленькая розовая спальня на третьем этаже большого каменного особняка, стоявшего посреди прекрасного поместья в лучшей части Лонг-Айленда. А у людей, которые в нем жили, было много-много денег. Но — мамочка, внимание, начинается очень важная часть этой истории, — среди всех богатств, которыми владели эти люди, было нечто более ценное, чем все остальные их богатства вместе взятые, — их маленькая дочка.
На папу этой маленькой девочки работало очень-очень много людей, и большинство из них были очень-очень молоды и не очень хорошо воспитаны, поэтому мамочка и папочка решили построить вокруг своего поместья высокую-превысокую железную ограду, чтобы все эти молодые люди не могли приходить к ним в гости без приглашения. Но, мамочка, ты просто не поверишь: они все равно приходили!
Я остановился и внимательно посмотрел прямо в медленно бледневшее лицо мамочки. Потом продолжил:
— Со временем мамочке и папочке все это так надоело, что они взяли и наняли двух телохранителей, которые постоянно заботились о папочке и мамочке. И послушай, как смешно получилось: обоих телохранителей звали Рокко!
Я снова остановился и внимательно вгляделся в красивое мамочкино лицо. Теперь она была бледнее смерти. Я продолжал.
— Так вот, Рокко и Рокко проводили все свое время в чудесном маленьком домике для охраны, который стоял в самом дальнем углу двора. А так как мамочка маленькой девочки из этой истории всегда любила все делать правильно, то она выяснила, где продается лучшая охранная аппаратура, и в конце концов купила самые новые и самые большие телевизионные камеры, показывающие самое ясное, яркое и детальное изображение, какое только можно купить за деньги. И самое интересное, мамочка, то, что они все это показывали в цвете! О да!