Амазига попятилась от разгневанной Бет и выбежала наружу. Шэнноу последовал за ней.
– Я сожалею о твоих утратах, – сказал он. – Сэмюэль Арчер был прекраснейшим человеком. Ну что еще могу я сказать?
Амазига тяжело вздохнула.
– Она говорила правду, и ты лишь частица круга истории. Прости меня, Шэнноу. Нои-Хазизатра говорил, что был послан найти Меч Божий. И он его нашел.
– Нет, – грустно возразил Шэнноу. – Ведь Меча не было. А было лишь гнусное оружие для уничтожения сотен тысяч людей.
Амазига положила руку ему на плечо.
– Он нашел Меч, Шэнноу, потому что нашел тебя. Мечом Божьим был ты.
– Надеюсь, Нои все-таки уцелел, – сказал Шэнноу, чтобы изменить тему. – Он мне нравился.
Амазига засмеялась.
– Уцелел, уцелел, Йон Шэнноу. Можешь не сомневаться.
– Так в свитках было еще что-то?
Она покачала головой:
– Нет. Просто Нои – арабский, а Хазизатра – ассирийский вариант имени Ноя. Помнишь, что он говорил о Круге Бога? Нои-Хазизатра попал в будущее и прочел в твоей Библии, как спасся Ной. Поэтому он вернулся к себе и, полагаю, с помощью Сипстрасси создал непотопляемое судно. Ну как тебе такой Круг Бога?
Ее смех стал истерическим… потом хлынули слезы.
– Уйдем, – сказала Бет Мак-Адам, беря Шэнноу за локоть и уводя его к лошадям.
Первые два самолета уже приземлились на твердые спекшиеся пески пустыни.
– А что они такое? – спросила Бет.
– Во всяком случае, такое, с чем я дела иметь не хочу, – ответил он, когда девятнадцатое звено завершило посадку через четыре века после взлета.
Бок о бок Бет и Шэнноу уехали от сухой чаши Озера Клятв.
– Что ты будешь делать теперь, Шэнноу? – спросила она. – Теперь, когда ты снова стал молодым? Будешь и дальше искать Иерусалим?
– Я потратил полжизни, Бет, в поисках видения. Это было ошибкой. Найти Бога за дальними горами нельзя. Как и ответа в камнях. – Повернувшись в седле, он посмотрел на обрушившийся Пик и на одинокую фигуру Амазиги Арчер. Потом нагнулся, взял руку Бет и поднес к губам. – Если ты меня не прогонишь, я хотел бы вернуться домой.
Эпилог
Под началом Эдрика Скейса и Комитета во главе с Джозией Брумом Долина Паломника процветала. Церковь отстроили заново, а так как пастыря в общине не было, служил там молодой бородатый фермер Йон Кейд. Если кто-нибудь и замечал сходство между Кейдом и легендарным профессиональным убийцей Шэнноу, вслух об этом не упоминал никто.
Далеко-далеко на юге красивая чернокожая женщина и золотистый черногривый лев вместе поднялись на гребень последнего холма перед океаном. И остановились там, всматриваясь в необъятную синюю даль, ощущая прохладу океанского бриза, глядя на дробящееся в плещущих волнах отражение солнца.
Лев рядом с ней отвернулся и устремил взгляд на стадо оленей, пасущихся у подножия холма в отдалении. Он не понимал, зачем женщина стоит тут, ему хотелось есть, и он мягко затрусил на поиски добычи.
Амазига Арчер смотрела, как он удаляется, и по ее щекам заструились слезы.
– Прощай, Ошир, – сказала она.
Но лев ее не услышал.
Кровь-Камень
В характере и личности Йона Шэнноу есть нечто заставляющее людей любить или ненавидеть его. Иногда обе эмоции пробуждаются одновременно. Причины этого труднообъяснимы.
У Шэнноу есть железное качество, заслуживающее восхищения и достойное одинокого рыцаря, скачущего по дикому миру: принимаемые им решения основаны исключительно на том, что он видит и переживает. Он живет по кодексу чести, который не позволяет злу беспрепятственно властвовать. Он всегда будет стремиться защитить слабых от хищников.
Противовесом этому являются склонность Шэнноу к насилию и его уверенность в правильности своих действий. Уверенность именно такого толка может привести к ужасам испанской инквизиции, резне ацтеков, сожжению на кострах инаковерцев и мерзости Холокоста. Когда безжалостные люди чувствуют себя уверенно, за ГУЛАГами и концлагерями дело не станет.
Я попытался представить Йона Шэнноу ущербным человеком в ущербном мире. В нем есть нечто большее, чем природа его поступков – так же, как (я надеюсь) в моих историях есть нечто большее, чем просто увлекательная борьба добра со злом.
Сказки имеют духовный стрежень, не основанный исключительно на какой-либо признанной религии или вероисповедании. Для меня собственные идеи просты, хотя из разговоров и переписки с фэнами я знаю, что основной подтекст очень часто – хотя и не всегда – понимается неправильно. На этом фоне неизмеримой ценностью для меня является то, что «Кровь-Камень» возник в результате взаимодействия между мною и читателями.
В течение нескольких лет объем почты был невелик, и я мог ответить каждому поклоннику, который взял на себя труд написать мне. Увеличение количества корреспонденции означало, что я мог отвечать только тем, кто пишет впервые. Теперь даже это стало затруднительно. Но я читаю каждое письмо, и часто сделанные в процессе выводы находят отражение в последующих историях. Особенно это касается «Кровь-Камня».
Вопросов читателей, побудивших меня написать этот роман, было много. Например, некий молодой человек спросил, считаю ли я Шэнноу символом того, как должны вести себя члены общества, вроде Форреста Гампа, ставшего символом Америки? Другие говорили о природе легенд или об отсутствии духовного стержня в политике. Еще один читатель заявил, что, хотя ему понравились романы, он ненавидит Шэнноу, ведь тот – воплощение людей вроде аятоллы Хомейни. Можете ли вы представить, спросил он, каким было бы общество, обладай в нем властью подобный человек?
Мог ли я это представить? О да, я мог. Как раз результатом моих размышлений на эту тему и является роман «Кровь-камень», завершающий историю Йона Шэнноу. Я не верю, что будет еще один. Хотя и не сомневаюсь, что в Ливерпуле есть фэн, который знает что-то, чего не знаю я.
Пролог
Явидел падение миров игибель народов. Из облаков я наблюдал, как безмерная приливная волна катилась по берегу, поглощая города, погребая вводяной мгле неисчислимые множества.
День занялся тихим, но я знал, чему суждено быть. Город уморя просыпался, его улицы были забиты машинами, тротуары кишели прохожими, ветвящиеся артерии его подземки еле справлялись слюдскими потоками.
Последний день был мучительно тягостным, ибо унас была паства, которую я научился любить,– богобоязненные, добросердечные, щедрые духом люди. Как тяжко смотреть на мириады таких, как они, изнать, что еще до истечения суток они предстанут перед своим Творцом.
И потому меня удручала великая печаль, пока я шел ксеребристо-голубому самолету, которому предстояло унести нас ввышину навстречу будущему. Мы ожидали взлета, асолнце клонилось кзакату во всем своем блеске. Язастегнул ремни идостал мою Библию втщетных поисках утешения. Савл сидел рядом со мной исмотрел вокно.
– Красивый вечер, Диакон,– сказал он.
Воистину! Однако ветра перемен уже пробуждались.
Мы плавно взмыли ввоздух, ипилот сообщил нам, что погода меняется, но мы достигнем Багам раньше бури. Язнал, что так не будет.
Мы поднимались все выше, выше, ипервым знамение заметил Савл.
– Как странно,– сказал он, дергая меня за плечо.– Солнце словно бы снова восходит.
– Сей день– последний, Савл,– сказал я ему.
Взглянув вниз, я увидел, что он расстегнул ремни. Явелел ему снова их застегнуть. Едва он это сделал, как первый из устрашающих ветров ударил всамолет ичуть было его не перевернул. Ввоздух взвились чашки, книги, сумки, аунаших спутников вырвался вопль ужаса.
Савл крепко зажмурил глаза, вознося молитву, но я хранил спокойствие. Наклонившись вправо, я смотрел вокно. Огромная волна катилась кберегу.
Яподумал ожителях города. Ведь многие даже теперь просто созерцают то, что сочли чудом,– заходящее солнце снова восходит. Быть может, они улыбаются или хлопают владоши от изумления. Затем их взгляды обратятся кгоризонту. Сначала они подумают, что его заволакивает черная грозовая туча. Но вскоре станет ясной страшная правда! Море поднялось навстречу небу инадвигается на них кипящей стеной, неся смерть.
Яотвел взгляд. Самолет затрясся, поднялся выше, провалился– такой беспомощный перед сокрушительной силой ветра. Все пассажиры поверили внеминуемость смерти. Все, кроме меня. Язнал.
И бросил последний взгляд вокно. Город теперь казался таким маленьким, что его мощные башни выглядели не длиннее детских пальчиков. Окна башен светились, улицы все еще были запружены машинами.
И тут они исчезли. Савл открыл глаза, иужас его был велик.
– Что это, Диакон?
– Конец мира, Савл.
– И мы умрем?
– Нет. Пока еще нет. Скоро ты узнаешь, что Господь уготовил нам.
Самолет швыряло внебе, как соломинку, подхваченную ураганом.
И тут возникли цвета: удивительно яркие красные илиловые переливы легли на фюзеляж, захлестнули окна. Будто нас поглотила радуга. Внезапно они исчезли. Длилось это секунды четыре. Но только мне было известно, что за эти четыре секунды миновало несколько сотен лет.
1
От такой боли нельзя было отмахнуться, его одолевало головокружение, но Пастырь усидел в седле и повернул жеребца к Расселине. В ясном небе сияла полная луна, на горизонте бело поблескивали острые вершины дальних гор. Рукав черного одеяния всадника все еще тлел, и под порывом ветра заплясал язычок пламени. Его опалила новая боль, и он ударил по рукаву закопченной ладонью.