– Садитесь, мистер Шэнноу, и подкрепитесь.
– Где мои друзья?
– С удовольствием ужинают. Не тревожьтесь, здесь никакая опасность вам не угрожает.
Шэнноу мешали пистолеты, и, сняв пояс, он положил их на пол рядом со стулом, взглянул на свои ладони и увидел, что в них въелась грязь.
– Можете умыться в соседней комнате, – сказала женщина.
Шэнноу благодарно улыбнулся и открыл овальную дверь по ту сторону стола, которую до этого он как-то не заметил. За ней оказалась металлическая ванна, полная теплой, чуть надушенной воды. Он разделся и забрался в нее. Наконец, ощущая себя чистым, он выбрался из ванны и на месте своей одежды увидел белую шерстяную рубашку и серые брюки. Такая замена его нисколько не встревожила, и он надел их. Они облегали его, словно сшитые по мерке.
Женщина по-прежнему сидела за столом, и он опустился на стул напротив. Еда была незатейливой: тушеные овощи, свежие фрукты, родниковая вода, которая казалась вкуснее вина.
Они ели молча, а потом женщина встала и сделала Шэнноу знак пойти за ней в соседнюю комнату. Шэнноу оказался в кабинете без окон, где два глубоких кожаных кресла были придвинуты к столику со стеклянной крышкой, на котором стояли две чашки душистого чая.
Шэнноу подождал, пока женщина не села, а тогда сел сам и обвел взглядом стены. Они, казалось, были каменными и тем не менее мягкими на вид, будто обитые плотной тканью. На стенах висели картины, главным образом изображавшие животных – оленей и лошадей, пасущихся у подножий гор в снежных шапках.
– Вы далеко заехали, мистер Шэнноу. И вы устали.
– Да, очень, госпожа.
– Вы едете в сторону Иерусалима или в противоположную?
– Не знаю.
– Для Каритаса вы сделали все, что смогли. Не горюйте.
– Вы его знали?
– О да! Несгибаемый упрямец, но вместе с тем добрейшая душа.
– Я обязан ему жизнью. И не сумел вернуть свой долг.
– Он не смотрел бы на вас как на должника. Для него, как и для нас, жизнь – не баланс долгов и уплат. Что вы чувствуете к Донне Тейбард?
– Я сержусь… сердился. Здесь трудно ощущать гнев.
– Не трудно, мистер Шэнноу, а невозможно.
– Что это за место?
– Святое убежище. Здесь нет зла.
– Но как можно было добиться подобного?
– Ничего не делая, мистер Шэнноу.
– Но здесь есть сила… грозная сила…
– Да, и в этом загадка для тех, кто имеет глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать.
– Кто вы? Что вы такое?
– Я Руфь.
– Ангел?
Тут она улыбнулась.
– Нет, мистер Шэнноу, я женщина.
– Простите, но я не понимаю, хотя чувствую, что это очень важно.
– И вы правы, но пока отдохните. Мы поговорим завтра.
Она встала и ушла. Он услышал, как затворилась дверь, и поднялся на ноги. У дальней стены была постель, он лег на нее и уснул без сновидений.
Бетик вошел в дверь следом за Шэнноу и оказался в круглой комнате, выкрашенной в мягкие алые тона. На стенах висело всевозможное оружие, эффектно расположенное: луки и копья, пистолеты и ружья, мечи и кинжалы – и все искуснейшей выделки.
За овальным столиком сидела седовласая женщина, на блюде лежал большой кусок мяса, обжаренный снаружи, но внутри сырой. Бетик подошел к столику и взял серебряный нож для разделки жаркого.
– Где Шэнноу? – спросил он, отрезая сочные ломти.
– Неподалеку, Бетик.
– Приятная комната, – сказал исчадие Ада, кивая на оружие.
– Тебя умиротворяет их вид?
Он пожал плечами.
– Они напоминают мне о моем родном доме.
– О комнате, выходящей окном на виноградник?
– Да. Откуда ты знаешь?
– Два года назад ты оказал гостеприимство моему другу.
– Как его звали?
– Езра.
– Мне неизвестен никто с таким именем.
– Он перелез через ограду твоего сада, когда за ним охотились, и спрятался среди твоих лоз. А когда явились охотники, ты сказал, что ни в доме, ни в саду никого нет, и отослал их.
– А, да! Такой коротышка с испуганными глазами.
– Да. Человек великой храбрости, ибо он знал великий страх.
– Что с ним произошло дальше?
– Три месяца спустя его поймали и сожгли.
– Последнее время костры запаляют часто. Он поклонялся старому темному богу, ведь так?
– Да.
– Исчадия Ада выжгут эту секту каленым железом.
– Быть может, Бетик. Но почему ты ему помог?
– Я не религиозный человек.
– А какой?
– Просто человек.
– Ты знаешь, что можешь умереть, если останешься с Шэнноу?
– Наши пути скоро разойдутся.
– А ведь без тебя его ждет неудача.
Бетик поднял кубок с красным вином и осушил его до дна.
– Что ты стараешься мне сказать?
– Ты чувствуешь, что ты у Шэнноу в долгу?
– За что?
– За спасение твоей жизни.
– Нет.
– Ты назвал бы себя его другом?
– Быть может.
– Значит, он тебе нравится?
Бетик ничего не ответил.
– Кто ты, женщина? – спросил он потом.
– Я Руфь.
– Почему всадники нас не увидели?
– Сюда нет доступа злу.
– Но я же здесь!
– Ты спас Езру.
– И Шэнноу здесь.
– Он взыскует Иерусалима.
– Что это за место?
– Для тебя, Бетик, оно Альфа или Омега, или начало, или конец.
– Начало чего? Конец чего?
– Это решать тебе. Выбор должен сделать ты.
Села взбежал по ступенькам за своими друзьями и вошел в маленькую комнату. Седая женщина улыбнулась и раскрыла ему свои объятия.
– Добро пожаловать домой, Села.
И на него нахлынула безмерная радость.
На следующий день Руфь провела Шэнноу через длинную залу, мимо накрытых для завтрака столов на козлах в круглую библиотеку, всю в полках с книгами от пола до сводчатого потолка. В центре стоял круглый стол. Седая женщина села к нему и сделала знак Шэнноу сесть рядом.
– Здесь есть все, что вам когда-либо хотелось узнать, мистер Шэнноу, но вы должны решить, что именно будете искать.
Его глаза скользнули по ярусам книг, в них появилось что-то вроде страха, принося с собой холодную дрожь.
– Это все истинные книги? – спросил он.
– Нет. Среди них есть выдуманные истории. Есть теории. Некоторые правдивы отчасти или близки к правде. Большинство же указывает путь к истине тем, у кого есть глаза, чтобы видеть.
– Мне просто нужна истина.
– Чтобы ее вложили тебе в руки, подобно совершенной и безупречной жемчужине?
– Да.
– Неудивительно, что ты взыскуешь Иерусалима.
– Вы смеетесь надо мной, госпожа?
– Нет, мистер Шэнноу. Все, что мы делаем здесь, предназначено для того, чтобы наставить и помочь. Эта комната была сделана для вас, сотворена для вас. Она не существовала, пока вы в нее не вошли, и перестанет существовать, едва вы ее покинете.
– И какое время я могу в ней оставаться?
– Один час.
– За час все эти книги я не могу прочесть.
– Совершенно верно.
– Так к чему было затрудняться? Как я могу почерпнуть все эти знания, если у меня нет на то времени?
Руфь наклонилась к нему и взяла его за руку.
– Мы создали ее не для того, чтобы мучить вас, Йон. Слишком много вложено в нее усилий. Сядьте и подумайте. Не напрягайтесь.
– Вы не можете хотя бы подсказать мне, где искать?
– Нет, так как я не знаю, чего вы ищите.
– Я хочу найти Бога.
Руфь ласково пожала его руку.
– Вы думаете, он прячется от вас?
– Я имел в виду другое. Я старался жить по воле Его. Понимаете? У меня нет ничего. Я не хочу ничего. И все же… я не обрел удовлетворения.
– Я скажу вам кое-что, Йон. Даже прочитав все эти книги, познав все тайны мироздания, тем не менее удовлетворения вы не обрели бы. Ведь вы видите себя тем, кем увидел вас Бетик: садовником Бога, выпалывающим сорняки, но всегда недостаточно быстро, недостаточно чисто, недостаточно безупречно.
– Вы хотите сказать, что защищать слабых дурно?
– Я не судья.
– Так что же вы? Что это за место?
– Я сказала вам вчера вечером. Здесь нет ангелов, Йон. Мы люди.
– Вы все время говорите «мы», но я не видел тут никого, кроме вас.
– Здесь живут четыреста человек, но они не хотят, чтобы их видели. Таков их выбор.
– Так это сон? – спросил он безнадежно.
– Нет. Поверьте мне.
– Я верю вам, Руфь, верю. Я верю всему, что вы говорите… но это мне ничуть не помогает. Снаружи за мной ведут охоту, и женщине, которую я люблю, угрожает страшная опасность. Есть человек, которого я дал обет уничтожить. Я знаю, что ненавижу его – но здесь ненависть кажется чем-то ничтожным.
– Вы говорите про того, кто называет себя Аваддоном?
– Да.
– Человек, пустой внутри.
– Его воины зверски убили Каритаса и тех, кто был с ним. Женщин, детей.
– И теперь вы пытаетесь убить его?
– Да. Как Бог Воинств повелел Иисусу Навину убить нечестивых.
Руфь выпустила его руку и откинулась на спинку кресла.
– Вы говорите об уничтожении Гая и тридцати двух городов. «Падших в тот день мужей и жен, всех жителей Гая, было двенадцать тысяч. Иисус не опускал руки своей… доколе не предал заклятию всех жителей Гая».
– Да, та самая Книга Иисуса Навина, на которую ссылался Аваддон и прочел стих из нее. И он сказал, что все свои законы построил по образу действий сынов Израилевых.
– Это ранило вас, Йон, для чего и было сказано.
– Но как могло это меня не ранить? Он был прав. Если бы я жил в те дни и увидел бы, как завоеватели убивают женщин и детей, я бы сражался с ними, как только мог. Какая разница между детьми Гая и детьми в поселке Каритаса?
– Никакой, – сказала Руфь.
– Значит, Аваддон был прав.
– Это решать вам.
– Мне необходимо знать, что думаете вы, Руфь. Ведь я знаю, что в вас нет зла. Ответьте мне.
– Я не могу идти вашим путем, Йон, и не берусь сказать вам, что считалось правым и неправым пять тысяч лет назад. Я противостою Аваддону иначе. Он служит Князю Лжи, Владыке Обмана. Здесь наш ответ – истина Любви, Каритас, Йон.
– Любовь не отражает пули и ножи.