После некоторого молчания Шэнноу сказал:
– В ваших мыслях и рассуждениях, мистер Арчер, почти нет места Богу.
– Понятия не имею, что такое Бог. Библия утверждает, что он сотворил все, включая Дьявола. Большая ошибка! Затем он сотворил человека. Еще большая ошибка. Я не могу следовать за тем, кто делает столь огромные ошибки.
– Однако Руфь, при всей ее силе и знаниях, верует.
– Руфь почти на грани того, чтобы сотворить Бога, – ответил Арчер.
– Для меня это кощунство.
– В таком случае простите меня, мистер Шэнноу. Отнесите это на счет невежества.
– Вы не невежественный человек, мистер Арчер, и вы мне не кажетесь дурным. Позвольте пожелать вам доброй ночи.
Арчер проводил Иерусалимца взглядом до входа во дворец, затем откинулся, глядя в звездное небо. Руфь сказала ему, что Шэнноу одержим, и Арчер согласился с ее диагнозом.
Не столько Галахед, сколько Ланселот, думал Арчер. Ущербный рыцарь в ущербном мире, неуравновешенный и в то же время несгибаемый.
Перед ним замерцал облик Руфи, материализовался, и она села рядом с ним.
– Камни в пироги! Сэмюель, ты неисправим!
Он широко улыбнулся.
– Ты отвела глаза зелотам?
– Да. Они скачут на запад за маячащими вдали Шэнноу и Бетиком.
– Ты права, Руфь. Он хороший человек.
– Он силен там, где что-то сломано, – сказала Руфь. – Как Амазига?
– Хорошо. Но она беспрестанно меня пилит.
– Ты мужчина, которому нужна сильная жена. А как жизнь вокруг Ковчега?
– Тебе следует побывать там и посмотреть самой.
– Нет. Мне не нравится Саренто. Только не повторяй, пожалуйста, какой он прекрасный администратор. Тебе он нравится, потому что разделяет твое увлечение мертвыми городами.
Арчер развел руками:
– Признайся, тебе хотелось бы увидеть обитель Хранителей.
– Быть может. Ты отведешь Шэнноу к Саренто?
– Вероятно. Почему он так важен для тебя?
– Не могу сказать, Сэм. Не не хочу, а не могу. Исчадия переходят в наступление, в воздухе веет смертью, а Иерусалимец сидит в глазу урагана.
– Ты думаешь, он задумал убить Аваддона?
– Да.
– Не так уж плохо для мира, не так ли?
– Может быть, но среди теней я чувствую волков, Сэм. Сбереги Шэнноу для меня.
Она улыбнулась, коснулась его плеча прощальным жестом.
И исчезла.
Вторжение исчадий Ада в южные земли началось в первый день весны с того, что в Ривердейл ворвалась тысяча всадников, убивая и поджигая. Эша Берри схватили у него в доме и распяли на стволе дуба. Сотни семей были перебиты, успевшие бежать укрылись в горах, где исчадия вели на них охоту.
И войско продолжало двигаться на юг.
В сорока милях от Ривердейла, в предгорьях Игерского хребта, в укромной лощине сгрудился небольшой отряд, слушая рассказ беженца, потерявшего всю свою семью. Все они были жестокими, свирепыми людьми, давно привыкшими разбойничать, но и они с возрастающим ужасом слушали истории про кровавые бойни, изнасилования и неутолимую кровожадность.
Их вожак – худой как скелет – сидел на валуне. Его серые глаза не мигали. Взгляд ничего не выражал.
– Ты говоришь, у них есть ружья, которые стреляют много раз?
– Да, и пистолеты тоже, – ответил беглец, пожилой земледелец.
– Что будем делать, Даниил? – спросил светло-рыжий юнец.
– Мне надо подумать, Пек. Они присваивают наше ремесло, а это скверно – и еще как! Я думал, нам очень повезло, когда Гамбион вернулся с тремя новыми мушкетами и пятью пистолетами. Но магазинные ружья…
Пек отбросил волосы с глаз и почесал грудь там, где под грязной рубахой из оленьей кожи резвилась блоха.
– Так мы ведь можем добыть себе эти самые ружьишки, Даниил.
– Малый дело говорит, – вставил Гамбион, могучий, смахивающий на медведя горбун, обросший густой бородой и совершенно лысый. Он ездил с Даниилом Кейдом семь лет и равно хорошо владел ножом и пистолетом. – Может, вдарим по исчадиям покрепче и поразживемся новым оружием?
– Так-то так, – ответил Кейд, – но тут не про оружие речь. Мы живем за счет всего края и тратим обменные монеты в городах, где нас не знают. Исчадия убивают земледельцев и торговцев без разбора, а города сжигают. И скоро ничего не останется.
– Против целого войска, Дан, мы швах, – сказал Гамбион. – Нас ведь семь десятков еле наберется.
– Присчитайте и меня, – сказал фермер. – Богом клянусь, я с вами!
Кейд поднялся с валуна. Высокий рост, неестественно прямая левая нога, туго перебинтованная в колене кожаным ремнем. Он провел рукой по густым черным волосам и сплюнул в траву.
– Гамбион, возьми десять человек и прочеши окрестности. Всем уцелевшим, кого повстречаете, велите идти к Игеру. А если наткнетесь на таких, кто не знает гор, проводите их.
– Мужчин и женщин?
– Мужчин, женщин, детей – кого увидите.
– Зачем, Даниил? Нам и самим припасов не хватит.
Кейд пропустил его слова мимо ушей.
– Пек, возьмешь двенадцать человек. Сбивайте в стадо заблудившуюся скотину – лошадей, коров, коз, овец. Их там должно бродить много. Сгоняйте их в Каньон Родников, а у прохода сделайте загон. Там вдосталь сочной травы. И чтобы никто не вздумал вступать в бой с исчадиями! Едва завидите их – улепетывайте. Понятно?
Оба кивнули, и Гамбион открыл было рот, но Кейд поднял ладонь.
– Хватит вопросов. Действуйте!
Кейд прохромал через лощину туда, где сидел Себастьян, низкорослый юнец девятнадцати лет с желтоватым нездоровым цветом лица. Однако как следопыт он превосходил самых опытных игерских горцев.
– Выбери коня получше и проследи исчадий. Им должны подвозить припасы, патроны и всякое такое. Разведай, каким путем.
Кейд повернулся, и колено подогнулось. Он проглотил злобное ругательство и стиснул зубы от раскаленной боли. С того случая прошло два года, и за этот срок не выпало ни единого дня, когда бы боль не была нестерпимой.
Как ясно он помнил то утро, когда он с Гамбионом и еще пятерыми въехал в рыночный городок Ольон и увидел посреди пыльной главной улицы одинокую фигуру.
«Тебе здесь нечего делать, Кейд», – сказал этот человек.
Кейд заморгал и наклонился вперед, чтобы получше его рассмотреть. Высокий, седые волосы по плечи, пронизывающие глаза, которые видели человека насквозь.
«Йонафан, это ты?»
«Адские силы, Даниил! – сказал Гамбион. – Это же Иерусалимец!»
«Йонни?»
«Мне не о чем говорить с тобой, Даниил, – ответил Шэнноу. – Уезжай отсюда. Отправляйся в Ад, где твое место».
«Не суди меня, братик. У тебя нет на это права».
Шэнноу не успел ответить: ездивший с Кейдом юнец, дурак-мальчишка по имени Раббон, вытащил из-за пояса кремневый пистолет и взвел курок. Шэнноу сбил его выстрелом с седла, и пыльная улица превратилась в хаос встающих на дыбы лошадей, треска выстрелов, вопящих людей и стонов умирающих. Случайная пуля размозжила Кейду колено. Гамбион, раненный в руку, ухватил поводья его лошади и ускакал с ним. Позади они оставили пятерых уже мертвых или умирающих своих товарищей.
Три недели спустя добрые жители Ольона отправили Шэнноу восвояси, и Кейд вернулся со всеми своими людьми. Бог свидетель, ему там сполна заплатили за его колено!
После того рокового дня он не видел брата, но придет день, когда они снова встретятся, а пока Кейду оставалось мечтать о сладости мести.
Лиза, его женщина, подошла к нему. Худенькая девушка с запавшими глазами, которую Кейд увез с фермы два года назад. Обычно он бросал своих женщин через месяц, много – два, но в Лизе было что-то такое, из-за чего он оставил ее при себе – какая-то внутренняя гармония, умягчавшая ожесточенное сердце Кейда. Она склоняла голову набок и улыбалась ему, и вся его воинственная злоба угасала, он брал ее за руку, и они сидели рядом, обретая опору в обществе друг друга. В неустроенной жизни Кейда был один неоспоримый факт – Лиза его любила. Он не знал почему, да и знать не хотел – с него было довольно самого факта.
– Для чего ты это делаешь, Даниил? – спросила она, когда увела его в их хижину и села рядом с ним на скамью, которую он прошлой осенью обил кожей.
– Что делаю? – уклонился он от ответа.
– Собираешь беженцев на Игере?
– Ты думаешь, что я это зря?
– Нет, я думаю, что спасать людей – это хорошо. Но я не понимаю почему.
– Почему волк-разбойник уводит овечек в свое логово?
– Да.
– Млеко человеческой доброты ты сбрасываешь со счетов?
Она чмокнула его в щеку, склонила голову набок и засмеялась.
– Я знаю, в тебе есть доброта, Даниил, но еще я знаю, что ты очень хитрый! Какую выгоду ты видишь в этом для себя?
– Исчадия погубят этот край и не оставят в нем места для меня. Но если я выступлю против них в одиночку, они меня сокрушат. Значит, мне нужно войско.
– Войско овечек? – спросила она, хихикнув.
– Войско овечек, – согласился он. – Не забывай, что разбойники благоденствуют только потому, что фермеры никак не могут объединиться против нас. А среди них найдется немало храбрых людей, умелых, закаленных. И я могу объединить их в силу, с которой придется считаться.
– Но тебе-то какая выгода?
– Если я проиграю – никакой. А если выиграю? Весь мир будет моим, Лиза. Я буду его спасителем. Ты когда-нибудь думала о том, чтобы стать царицей?
– Этого они не потерпят, – сказала она. – Как только война будет выиграна, они припомнят, кем ты был, и ополчатся на тебя.
– Увидим. Но с этой минуты и дальше появится другой Даниил Кейд – добрый вождь, принимающий к сердцу нужды своих людей, понимающий их. Исчадия предоставили мне новую возможность, и будь я проклят, если не испытываю к ним благодарности.
– Но они обрушатся на тебя со всем своим жутким оружием.
– Верно, девочка, но им придется подниматься по Франклинскому перевалу, а его может удержать ребенок, вооружившись рогаткой.
– Ты правда думаешь, что это будет так легко?
– Нет, Лиза, – ответил он, внезапно став серьезным. – Это будет самым большим риском в моей жизни. Но ведь мои ребята все время твердят, что пойдут за мной хоть в Ад. Так вот, пусть и докажут, что не врали!