— Но позволь, — сказал оторопевший ротмистр. — Как же это получается? Было триста центнеров и вдруг сто пятьдесят центнеров…
— Господин фон Штудман совершенно прав, — живо подхватила фрау фон Праквиц. — Но ведь это же ужасно. Этого же никому не осилить…
— Двухнедельный бег наперегонки с инфляцией, — сказал Штудман. — И в результате мы выдохнемся.
— Но ведь инфляция не обязательно будет идти такими темпами! возмутился ротмистр.
— Ну, разумеется, не обязательно. Но заранее ничего не скажешь. Тут надо учесть очень многое: поведение французов на Руре, устойчивость теперешнего правительства, которое во что бы то ни стало собирается продолжать борьбу за Рур, а следовательно, нуждается в деньгах и деньгах, поведение Англии и Италии, которые все еще против Рурской авантюры французов. Словом, тысячу вещей, на которые мы повлиять не можем, — но так или иначе уплатить за аренду первого октября мы обязаны.
— А мы можем уплатить, господин фон Штудман?
— Можем, сударыня!
— Ай да наш милый Штудман! — полусмеясь, полусердито воскликнул ротмистр. — Сначала напугал, а потом протягивает руку помощи.
— Дело в том, — невозмутимо сказал Штудман, — что существуют люди, которые думают, что марка будет падать беспредельно, которые, как говорится, играют на падении. Они готовы хоть сегодня закупить у тебя рожь на корню, с уплатой первого октября и с поставкой в течение октября ноября… У меня уже имеется несколько таких предложений…
— Бешеные деньги заработают эти типы на моей ржи! — с горечью воскликнул ротмистр.
— Но ты в срок и полностью внесешь папе арендную плату, Ахим! А в этом все дело!
— Дай-ка сюда эти бумажонки, Штудман, — сказал Праквиц угрюмо. — Я посмотрю их. Время пока терпит. Во всяком случае, я тебе очень благодарен…
— Второй вопрос, — снова начал Штудман, — имеет ли вообще смысл выплачивать аренду…
Он замолчал и посмотрел на них обоих. «Точно с луны свалились, подумал он. — Совсем младенцы…»
— Как же так? — спросила фрау фон Праквиц оторопев. — Ведь должен же папа получить то, что ему следует?
— Что ты опять выдумал, Штудман! — рассердился ротмистр. — Словно и без того недостаточно неприятностей! Еще новые неприятности придумываешь!
— Ведь в договоре же написано, — снова заговорила фрау фон Праквиц, что мы теряем право на аренду, если не уплатим в срок всю сумму!
— Я выполню взятые на себя обязательства! — решительно заявил ротмистр.
— Если сможешь! — заметил Штудман. И оживившись: — Выслушай меня, Праквиц, и не перебивай. Выслушайте, будьте добры, и вы. Это будет вам несколько неприятно, мне придется говорить о вашем папаше… Итак, поговорим о владельце и об арендаторе. Тебе тоже придется выслушать горькие истины, мой милый Праквиц, тебе, арендатору… Изучить данный арендный договор небезынтересно. Данный арендный договор можно бы озаглавить: «Горе арендатору!»
— Отец…
— Владелец, сударыня, только владелец. Я не буду говорить о всех тех бессовестных мелких пунктиках, которые могут привести к настоящему бедствию. Случай с электричеством открыл мне глаза. Милый мой Праквиц, не будь я здесь, ты бы уже споткнулся об эту мелочь, и предназначалась она как раз для того, чтобы ты о нее споткнулся. Но я оказался тут, и враг отступил. Он ждет, что ты свернешь себе шею на выплате аренды, и на ней ты свернешь себе шею…
— Тесть…
— Отец…
— Владелец, — сказал Штудман, повышая голос, — установил арендную плану в полтора центнера ржи с моргена. Первый вопрос: посильна ли такая аренда?
— Она, возможно, несколько и высока… — начал было ротмистр.
— Государственные имения по соседству с нами платят шестьдесят фунтов ржи с моргена, ты платишь значительно больше чем вдвое. И заметь: арендаторы казенных имений платят в рассрочку и в ближайший срок, верно, ничего не заплатят. И это не лишает их права аренды, ты же, если не заплатишь в срок и полностью… ну, да ты сам знаешь, твоя жена сейчас при тебе сказала…
— Брат в Бирнбауме…
— Правильно, сударыня, ваш бирнбаумский братец, как он сам повсюду горько жалуется, платит владельцу за аренду столько же. Но что одному арендатору под силу, для другого зарез. Видите ли, есть такой слух, будто ваш брат платит в действительности только девяносто фунтов, но ему пришлось дать слово отцу, что трезвонить он будет о ста пятидесяти фунтах. Почему он вынужден это делать…
— Милый Штудман, да ведь это, выходит, обман. Я очень тебя прошу…
— Мой брат… Мой отец…
— Итак, арендную плату можно назвать чрезмерно высокой, однако, возможно, что Нейлоэ — превосходное имение и что даже необычно высокая арендная плата себя оправдывает. Я не нашел здесь в конторе образцового порядка, — сказал Штудман и обвел серьезным, укоризненным взглядом полки. — Да, Праквиц, извини меня, пожалуйста, — не нашел. Но одно было в образцовом порядке: все книги до одной, относящиеся ко времени твоего предшественника, исчезли. Ничего, откуда можно было бы почерпнуть сведения о доходах Нейлоэ за прежние годы. Но существуют и другие пути. Приказчик вел учет обмолоту, в финансовом управлении существуют записи, хлеботорговцы ведут приходные книги — словом, приложив некоторое старание, я в конце концов пришел к выводу, что Нейлоэ и в прежние годы давало в среднем всего лишь от пяти до шести центнеров ржи с моргена…
— Слишком мало, Штудман! — торжествующе воскликнул ротмистр. — Видишь ли, ты не сельский хозяин…
— Я позондировал почву у владельца. Он ведь не знал, зачем я спрашиваю, он хотел меня одурачить, он ведь, как и ты, думает, что я не сельский хозяин… Но я человек, умеющий считать; если кто и оказался в дураках, так это он, господин фон Тешов. Владелец, сам того не желая, подтвердил мне: от пяти до шести центнеров в среднем, на большее рассчитывать не приходится. Дальние участки, по словам владельца, голый песок.
— Тогда выходит, что я выплачиваю… — Ротмистр остановился потрясенный.
— Так оно и есть, — подтвердил непреклонный Штудман, — ты выплачиваешь за аренду от двадцати пяти до тридцати процентов валового дохода. Вряд ли это кому под силу. Если вам угодно припомнить, сударыня, — любезно пояснил господин фон Штудман, — прежде, в средние века, крестьяне платили сеньору «десятину», то есть десятую часть валового дохода. Это было им не под силу, в конце концов крестьяне восстали и убили своих господ. Ваш супруг платит не десятину, а четверть, и все же я не рекомендовал бы прибегать к убийству.
Господин фон Штудман улыбнулся, он был счастлив. Няньке предоставилась возможность воспитывать, гувернеру — поучать, и он совершенно позабыл об отчаянии своих слушателей. Ребенка, когда у него сломается игрушка, не очень-то утешишь поучениями о том, как можно было бы избежать поломки…
— Что же нам делать? — беззвучно шепнула фрау фон Праквиц. — Что вы нам посоветуете?
— Тесть, конечно, ничего подобного не подозревает, — сказал ротмистр. Нужно ему все растолковать. Ты такой умница и такой спокойный, Штудман…
— А обет молчания, данный сыном, арендующим Бирнбаум?
Ротмистр умолк.
И господин фон Штудман начал снова:
— До сих пор можно было бы еще верить, что владелец просто падок на деньги. Слишком падок. Я бы сказал, алчен, не правда ли? Но, к сожалению, здесь дело похуже…
— Прошу вас, господин фон Штудман, не надо! Право же, и так совершенно достаточно.
— Да, право же, перестань…
— Надо все знать, иначе будешь действовать вслепую. Аренда составляет три тысячи центнеров ржи — по полтора центнера с моргена — значит, в имении всего две тысячи моргенов. Так и указано в арендном договоре…
— И это тоже неверно?
— Я всегда слышала, что в Нейлоэ две тысячи моргенов, и прежде слышала, — сказала фрау фон Праквиц.
— И это правильно, в Нейлоэ две тысячи моргенов, — подтвердил господин фон Штудман.
— Вот видишь! — воскликнул ротмистр, вздохнув с облегчением.
— В Нейлоэ две тысячи моргенов, но сколько у тебя под пахотой, Праквиц? Ты забываешь дороги и пустоши, межи, болотца на лесосеках, кучи камней. Кроме того, отпадает еще кое-какая прежняя пахотная земля, так как она засажена хвоей, можешь к рождеству срубить себе там елку, Праквиц, не спрашиваясь лесовладельца…
— Ну, это такие мелочи, я знаю небольшой участок под соснами…
— Кроме того, отпадают: огромный двор, службы, вот этот флигель, твоя вилла и сад; отпадают — замок и парк! Да, дорогой мой Праквиц, ты выплачиваешь своему тестю аренду даже за тот дом, в котором он живет!
— Черт меня побери, если я на это пойду! — крикнул ротмистр.
— Тише, тише, — таким способом было бы слишком легко выпутаться из всех затруднений. Чего же лучше! Я высчитал по плану — под пахотой фактически немногим больше полторы тысячи моргенов — значит, на самом деле ты платишь по два центнера ржи с моргена.
— Я буду оспаривать договор! Я подам на него жалобу! — завопил ротмистр. Казалось, он сейчас как стоит, так прямо и кинется в ближайший суд.
— Ахим, Ахим! — вздохнула фрау фон Праквиц.
— Сядь! — прикрикнул на него Штудман. — А теперь ты все знаешь. И теперь давай судить обвиняемого, то есть тебя. Тихо, Праквиц! Как мог ты подписать такой позорный договор? Впрочем, вы его также подписали, сударыня. Ну, рассказывай, Праквиц. Теперь тебе разрешается взять слово.
— Да разве я мог думать, что меня так подло одурачат, и кто — свои же родственники! — сердито воскликнул ротмистр. — Я знал, что тесть у меня скареда и падок на деньги, как кот на валерьянку. Но что он накинет петлю на шею собственной дочери, нет, Штудман, этому я и сейчас не верю…
— Господин фон Тешов человек неглупый, — заметил Штудман. — Составляя такой договор, он знал, что он невыполним. Значит, у него была какая-то своя цель — можешь ли ты что-нибудь сказать по этому поводу, Праквиц? Помогите и вы нам, сударыня…
— Откуда мне знать, что думает отец… — сказала фрау фон Праквиц, но под внимательным взглядом Штудмана она покраснела.
— Я швырну ему в физиономию эту писанину! — крикнул ротмистр. — Я подам в суд…