— Это вас?.. — спрашивает он ротмистра.
Тот с жаром протестует. Ему это совсем не нравится, хотя он и охотно взялся за книбушевское дело.
— Так, значит, вас! В таком случае обождите немножко. Еще не скоро. Вас вызовут.
Со вздохом садятся ротмистр с лесничим на одну из тех скамей, на которых никому не сидится спокойно, — то ли скамьи эти неудобные, то ли место, где они стоят, неприятное. Коридор пуст и безлюден, он кажется грязным, хотя и не грязен. Время от времени проходят люди. Каменные стены, каменный пол, каменный потолок гулко отражают их шаги, несмотря на то что ступают они очень осторожно. Близоруко приглядываются они в сумеречном свете к номерам на дверях, решаются постучать, долго прислушиваются, раньше чем войти.
Ротмистр, кипя от ярости, уставился в объявление на противоположной стене, на объявлении написано одно под другим: «Не курить! Не плевать на пол!» На полу под объявлением — плевательница. Ротмистр мог бы теперь носиться по Франкфурту, мог бы приобрести прекрасную машину, испробовать ее, а он вместо того сидит здесь, в пустом коридоре, из чистого человеколюбия, ведь ему на все это, вообще говоря, плевать!
Ротмистр со вздохом глядит на часы.
— Ну и тянут же! — злится он. Хотя до половины одиннадцатого осталось еще пять минут.
Лесничий чувствует, что спутник беспокоится, ему очень важно, чтоб тот не ушел. К тому же он успел подумать над намеком ротмистра и теперь шепчет:
— Оружие все еще в Черном логе.
— Шш! — так громко зашипел ротмистр, что какой-то господин в другом конце коридора вздрогнул и оглянулся с недоумевающим видом. Ротмистр подождал, пока господин скроется в комнате, затем тихо спросил:
— Откуда вы знаете, Книбуш?
— Я вчера вечером поглядел, — шепчет любопытный Книбуш. — Хочется же знать, что у тебя в лесу творится, господин ротмистр.
— Может быть, сегодня оно еще и там, но послезавтра его уже там не будет, — говорит ротмистр с чувством собственного превосходства.
Лесничий наматывает себе на ус, слово «послезавтра» он слышит от ротмистра сегодня уже во второй раз.
— Господин ротмистр, вы потому и машину покупаете? — осторожно спрашивает он.
Ротмистр ехал в скором поезде с большим человеком, с организатором путча, он знает последнюю новость. Ему очень обидно, что лесничий воображает, будто знает не меньше его.
— Что вам обо всем этом деле известно, Книбуш? — спрашивает он весьма немилостиво.
— Ах, в сущности ничего, господин ротмистр, — мнется лесничий. Он понимает, что дал маху, и не хочет признаваться в своей полной осведомленности, пока не выяснится, откуда дует ветер. — Просто на деревне много всего болтают. Будто что-то готовится, об этом уже давно болтают, но о дне и о часе ничего не известно. Верно, только вам это известно, господин ротмистр!
— Я ничего не говорил, — заявляет ротмистр, однако он чувствует себя польщенным. — И откуда в деревне такие слухи?
— Ах… — мямлит лесничий, — сам не знаешь, можно ли об этом говорить.
— Со мной можно, — успокаивает его ротмистр.
— Да все тот лейтенант… Вы, господин ротмистр, его видели, тот, что так невежливо с вами обошелся… Он раза два был в деревне и разговаривал с людьми.
— Так, — бормочет ротмистр и злится, что лейтенант разговаривал с деревенскими и с лесничим, верно, тоже, а с ним нет. Но он не подает виду.
— Так вот, Книбуш, что я вам скажу, с этим самым лейтенантом я ехал сейчас из Берлина…
— Из Берлина! — удивляется лесничий.
— Вы не очень-то догадливы, Книбуш, — снисходительно замечает ротмистр. — Вы даже не заметили, что насчет этой невежливости у нас с ним уговор был, ведь всюду кругом уши…
— Ну!.. — Лесничий потрясен.
— Да, милейший Книбуш, — заявляет ротмистр в заключение. — И так как завтра вы все равно услышите, то могу вам сказать, что послезавтра в шесть часов утра назначена товарищеская встреча в Остаде. Мы называем это товарищескими встречами!
— Так я и думал, — бормочет лесничий. — Не одно, так другое, вечно эти беспорядки…
— Дайте мне сейчас же честное слово, что вы никому не проговоритесь.
— Само собой, господин ротмистр, честное благородное слово! Да разве я посмею?
Они пожимают друг другу руки. Ротмистр уже недоволен, что проболтался, да еще Книбушу. Хотя в сущности он ничего не сказал такого, чего бы тот уже не знал. Или почти ничего. Лесничий ведь тоже в заговоре!
Но между ними устанавливается неловкое молчание.
Хорошо, что в коридоре показывается молодой человек, с тросточкой, в фасонистой кепке, денди да и только, такому франту от души пожелаешь отбыть три года военной службы. Он постукивает по козырьку своей кепки и говорит:
— Извиняюсь! Где здесь отрекаются от религии?
— Что? — чуть не кричит ротмистр.
— От религии где отрекаются, говорят — это здесь.
— Хорошо, но почему вы собираетесь отрекаться от религии? — Ротмистр возмущен, что у мальчишки, еще недавно делавшего в штаны, может быть такое желание. — А курить здесь запрещено!
— С чем вас и поздравляю, хозяин, — снисходительно бросает юноша и, вихляя задом, идет по коридору. Он исчезает за дверью, нагло не выпуская изо рта сигарету.
— Ну и невежи пошли! — возмущается ротмистр. — Отрекаются от религии! Курят! Что у них только на уме!
Ротмистр раздражался все больше и больше, он метал гневные взгляды на объявление на стене: куда это годится, если оно повешено только для него, для ротмистра, а таким фертам на запрет наплевать.
— Эй, послушайте! — крикнул он служителю, который опять как тень промелькнул в коридоре. — Когда же тут у вас начнется?
— Я же вам сказал, что придется немножко обождать, — обиженно ответил служитель.
— Но было назначено в половине одиннадцатого, а сейчас уже скоро одиннадцать!
— Я же вам сказал, что вас вызовут.
— Нельзя заставлять людей ждать здесь часами! — все больше сердился ротмистр. — Мне каждая минута дорога…
— Да я ведь не знаю, — нерешительно сказал служитель и поправил форменную фуражку. — Мне ничего точно не сказано, возможно… Покажите-ка вашу повестку.
— Меня вовсе и не вызывали! — воскликнул оскорбленный ротмистр. — Я только так, за компанию с ним пришел.
— Ах так, — сказал служитель, рассердившись в свою очередь. — Вас вовсе и не вызывали, а вы на меня кричите. Ступайте домой, если вам некогда ждать! Куда лучше будет! — И, покачав головой, он торопливо пошел по коридору.
Оба посмотрели ему вслед.
— Знаете что, — вдруг сказал ротмистр и очень ласково взял лесничего за локоть. — В сущности он прав. Чего мне здесь торчать? Ведь он говорит, что, возможно, мы еще долго прождем.
— Но, господин ротмистр! — воскликнул старик и в свою очередь просительно взял хозяина за локоть. — Не покинете же вы меня в беде! Я так обрадовался, когда встретил вас, господин ротмистр, вы же собирались меня отвоевать!
— Ну да, собирался, Книбуш! — сказал ротмистр со всей сердечностью, какую обычно порождает нечистая совесть. — Дело ведь не во мне! Я ведь сейчас же пошел с вами и очень охотно!
— Ах, господин ротмистр, подождите еще немножко! — клянчил лесничий. Может быть, сейчас начнется, так бы это хорошо было…
— Но, Книбуш! — с упреком воскликнул ротмистр. — Вы ведь знаете, чем я рискую! Я ведь здесь во Франкфурте не ради собственного удовольствия! Я должен успеть приобрести машину, сами знаете…
— Но, господин ротмистр!..
— Нет, Книбуш, будьте же мужчиной, — решительно заявил ротмистр и высвободил руку из руки лесничего, который все еще умоляюще держал его за локоть. — Мужчина, бывший унтер-офицер — а испугался каких-то брехунов штафирок. Говорю вам, Книбуш, если даже вас вызовут сейчас, сию минуту, я все же уйду! Вам полезно еще разок взглянуть опасности в лицо! Вы что-то слишком нюни распускаете!
С этими словами ротмистр кивнул Книбушу коротко, но милостиво и пошел по коридору к выходу. Он свернул на лестницу и исчез.
А Книбуш опустился на скамью для подсудимых, обхватил голову руками и в отчаянии подумал: «Все они, все господа таковы! Наобещают с три короба, да все на ветер. Я ведь ему ясно сказал, что мне грозит, может быть, даже в тюрьму угожу! Нет, он все-таки не может подождать, машину купить понадобилось! Будто нельзя купить ее сегодня вечером или завтра утром! И ради таких людей каждый день рискуешь собственной шкурой, того и гляди пулю всадят! Ну, да я ему это припомню!»
— Что, ушел твой долговязый скандалист? — раздался чей-то наглый голос. И когда Книбуш, весь затрясшись, поднял голову, перед ним стоял низенький, противный с виду человек в круглых очках, с глазами как у совы, с толстыми губами. Зато одет он был шикарно: спортивная меховая куртка, гольфы, чулки в клетку и полуботинки на толстой подошве.
— Что тебе здесь в суде понадобилось, Мейер? — с удивлением спросил лесничий. И, оглядывая с головы до ног бывшего управляющего, с завистью сказал: — Господи, Мейер, как это ты устраиваешься? Каждый раз, как тебя встретишь, ты все лучше одет, а вот мы не знаем, где денег на подметки взять!
— Н-да, — усмехнулся Мейер, — голова на плечах есть! — Он хлопнул ладонью себя по макушке, так что зазвенело. — В наши дни деньги-то на полу валяются! Тебе что-нибудь нужно, Книбуш? Могу тебя выручить, дать миллиончик-другой, можно и миллиард.
— Что деньги… — захныкал лесничий. — Мне помощь нужна. Сегодня мое дело слушается, я ведь рассказывал тебе про Беймера…
— Ну, приятель, это я все знаю! — прервал Книбуша Мейер-губан и положил свою сверкающую перстнями руку ему на плечо. — Потому-то я и здесь. Я еще вчера на крытом рынке видел объявление: «Дело по обвинению Книбуша, лесничего в Нейлоэ, комната восемнадцать…», я и подумал, человек я свободный, почему не помочь старому приятелю… Могу рассказать, какой ты исправный служащий…
— Ты порядочный человек, Мейер, — заметил растроганный лесничий. Никогда бы не подумал, что ради меня ты пойдешь в суд.
— Что здесь такого, Книбуш? — самодовольно сказал недоросток Мейер. Но теперь мне, конечно, вышла отставка, раз у тебя в свидетелях такие важные баре, как господин ротмистр фон Праквиц.