не применил какого-нибудь кола, чтобы пробить сердце оборотня. Потом же я держал Маргарету за руку, глядя, как девушка гаснет, то молясь, то заверяя ее в своей любви и вечной памяти.
Скончалась она с моим именем на устах, как раз в тот момент, когда солнечный диск поднялся над весенней страной, в которой уже начинали цвести сады…
* * *
Что было потом? На удивление, помню все крайне слабо, оборванные образы, отдельные события…
Из Польши я бежал крайне быстро, так как меня подозревали в убийстве двух особ, обнаруженных в трактире. Зеркало Твардовского я закопал в лесу, подходящем прямиком к задам деревни Грохово, неподалеку от корчмы, прозванной "Вавер". Неоднократно собирался я вернуться в те края, только безумствующие в Европе войны постоянно отдаляли мой замысел.
Из сообщений, доходящих из восточной Европы, я узнал, что лишенный зеркала и невесты пан Пекарский сошел с ума, а когда понял, что и я вырвался из его лап, сжег свое имение, после чего de novo (заново) попал в башню к безумцам. Выпущенный оттуда через много лет, лишенный приятелей, покровителей и средств, тем не менее, о своей ненависти к Зигмунту III он не забыл. В 1620 году, 15 ноября, притаившись на крытом крыльце, ведущем из варшавского замка в коллегию св. Иоанна, он атаковал монарха своим чеканом[31], нанося тому три удара. Но в узком проходе он не мог толком замахнуться, так что, хотя в первый раз бил обеими руками, практически не причинив никакого вреда, попал по спине. Зигмунт оглянулся, тогда Пекарский ударил короля во второй раз, нанеся рану от уха, через щеку и подбородок… Монарх упал на землю. Пан Михал нацелился в третий раз, но шедший за королем придворный маршалек, Лукаш Опалинский, ударив его по плечу палкой, выбил оружие из руки нападавшего. Одновременно, идущий в свите королевич Владислав достал саблю и первым нанес удар злоумышленнику по черепу, срубив кусок кожи.
Схваченного шляхтича подвергли страшным пыткам; никаких заговорщиков он не назвал, вместо того, чего-то мычал о будущих судьбах Речи Посполитой, о ее конце, разделах, так что от той его болтовни пошла популярная в Польше присказка: "плетет, как Пекарский на пытках". Казнили его неделей позже, и казнь его была ужасной. Поначалу его возили на телеге вместе с палачами и орудиями пытки по рынку и варшавским улицам, после чего затащили на леса, высотой в восемь локтей, где палач тот железный чекан, которым преступник на королевское величество покусился, в руку ему вложил, после чего, в огонь сунул; когда же рука полностью сгорела, мечом ее отрубил. После того ему отрубили и левую верхнюю конечность; затем, по образцу, взятому из экзекуции Равальяка, убийцы Генриха IV, четыре лошади разорвали его на четыре части. Останки незадачливого шляхтича сожгли, а образовавшийся пепел забили в пушку и выстрелили из нее. Его двор в Беньковицах, частично отстроенный после пожара, сравняли с землей, а варшавскую коллегию, в результате попытки убийства оскверненный, на долгое время закрыли. Все великие планы Пекарского умерли еще раньше него самого. Прекрасная победа при Мушине была Зигмунтом пущена впустую. Трон в Москве заняли Романовы, потомки патриарха Филарета, в прошлом рьяного слуги Самозванцев. Наследник Зигмунта, не ставший повелителем в Кремле Владислав IV, не сумел обуздать нарастающего самоволия магнатов и умер в тот самый момент, когда все конструкция государства, возведенная Ягеллонами, начала опасно раскачиваться.
Ну а от всей безумной концепции Пекарского, о которой известно только мне, остался всего лишь хранимый в Варшаве кусочек кожи величиной с талер, отрубленный с головы покушавшегося ударом сабли королевича. Но признаюсь честно, никогда я серьезно не задумывался над тем, а что было бы, если бы я выполнил миссию, поверенную мне паном Михалом.
ЧАСТЬ V
Зеркало и колонна
Самым же странным было, по-видимому, то, что вся записанная выше ретроспектива, достойная сериала или, по крайней мере, полнометражного фильма, продолжалась в течение одного мгновения.
Я снова находился в XXI веке, в Розеттине, в резиденции Альдо Гурбиани, то есть – у себя дома. С того момента, как я увидел Мыколу, держащего Монику в паучьем захвате, могла пройти, разве что, секунда.
Мне трудно было все это понять, но еще более удивительным показался мне факт, что человек, убитый мною в XVII веке мог очутиться здесь целым и здоровым. И крайне опасным. По счастью, отсутствие смертной ауры вокруг Моники удостоверило меня, что, по крайней мере, она выйдет живой из этих неприятностей.
- Чего ты хочешь? – спросил я у Славянина.
Тот пожал плечами.
- Зеркало! Думаю, это ясно.
- А я думал, что убил тебя, Мыкола.
Снова гогот.
- По-моему, пан Пекарский говорил тебе, что будущее – это сад с расходящимися дорожками; только он не упоминал о том, что существует бесконечное количество существований, в которых все идет другим путем, чем нам кажется. В одном таком проявлении бытия ты убиваешь меня, в другом – я тебя, в третьем же – как союзники мы действуем вместе.
- Откуда же ты взялся тут, столь же молодой, как и тогда?
- Семейная тайна, Иль Кане. Мы не рождаемся. Мы возрождаемся, служа тем, котороые служат и нам.
- Неужели ты был дьяволом?
- Разное обо мне болтали… В моем родном Семиградье, откуда при Батории я пошел на службу роду Пекарских, местные старики говорили, будто бы мы питаемся кровью. А вот в Литве, где я пребывал последующее столетие, утверждают, будто мы умеем существовать под видом медведей. Немчишки, опять-таки, считают нас скрещением человека и волка. А русские? Русские, по крайней мере, способны сравниться с нами в выпивке, ну а в жестокости способны и превзойти.
- А какова же правда?
- Я сюда прибыл не правду открывать, а за зеркалом.
Тут он настолько сильно стиснул Монику, что та вскрикнула.
- Что я могу тебе сказать? Деросси закопал зеркало в лесу, неподалеку от Варшавы…
- Это я и сам знаю. Даже более того: через две сотни лет сокровище откопал арендатор местной корчмы, которая "Вавер" называлась. В его семье зеркало пережило по варшавским жилищам много поколений. В ходе последней войны оно осталось в одном доме, после того, как жителей выселили в гетто. Ведь с собой люди забирали толькро те предметы, которые считали навиболее ценными. Вскоре после того, некий итальянский дипломат, стоявший в том доме на квартире, забрал зеркало в Италию. После его смерти зеркало переходило из рук в руки, наконец выплыло на блошином рынке в Розеттине, где год назад его приобрела некая собирательница антиквариата.
- Это я?... – выдавила из себя Моника.
- Насколько мне известно, действительно, это сделала уважаемая сеньора. Чтобы добыть эти сведения, мне понадобилось множество времени, когда же прибыл сюда лично, по причине несколько порывистого характера, я вступил в конфликт со службами юстиции.
- Если хочешь, мы отдадим его тебе, - выпалила Моника, прежде чем я успел сказать слово.
Ошеломленный этим заявлением, Мыкола отпустил ее.
- А ты не станешь больше приставать к нам? – пыталась удостовериться моя супруга, на подгибающихся ногах добравшись на софу и падая на нее.
- Слово кавалера.
Через галерею, заполненную шкафами, секретерами, картинами и тканями, Моника провела нас в небольшой кабинет, устроенный в стиле барокко. Зеркало в серебряной раме висело несколько сбоку. Смешно, но до сих пор я не обращал на него внимания.
Мыкола лишь блеснул глазом и провел пальцем по орнаментам на раме.
- Это оно, - подтвердил он. – Благодарю стократно. С нынешнего дня – я ваш должник. Если вам помешает какой смертный, или если пожелаете кому быстрой и неожиданной смерти, я с удовольствием помогу…
- Спасибо, но предложением не воспользуемся!
Я глядел, как он умело снимает объект со стены и заворачивает во взятый без спросу коврик. Моника молчала, явно жалея потерю бесценного артефакта. Я решил спросить:
- А собственно, Мыкола, зачем тебе зеркало?
- Зачем? Интересный вопрос! На самом деле, эта чудесная штучка многофункциональная. Имея ее и девицу с соответствующими способностями, хотя в ваши времена девственницу найти сложнее, чем леопарда-вегетарианца, с ним много чего можно получить. Оно представляет собой ключ к знаниям, а еще – отмычкой к вратам вне времени и пространства, которые весьма нужны нынешним моим хозяевам… Впрочем, слишком много вы желаете знать.
Разговор я поддерживать не стал. По его ауре я не мог понять, кому он служит в настоящее время: арабам, российским олигархам или, возможно, какой-то прогрессивной организации альтернативных глобалистов. Но кое-что любопытное я увидел и, чтобы поддержать беседу, задал вопрос:
- А почему ты хотел убить меня тогда? Маргарета ведь верно утверждала, что, будучи мертвым, я никак бы Пекарскому пригоден не был.
Мыкола скорчил губы в сатанинской усмешке.
- Ну что же, по некоторым вопросам наши интересы с паном Пекарским слегка расходились. Пока речь шла об умножении анархии в Польше, я помогал ему, как мог; но вот когда появился шанс на реализацию его планов, я не мог такого допустить…
- Это Москва тебе платила?
- Вот сразу: платила! А разве не мог я что-то сделать по собственной инициативе?
Говоря это, он еще раз засмеялся и на своих паучьих ногах поспешил на террасу. Мы пошли за ним, глядя, как он без страха перескакивает балюстраду и, подобно мухе, без какой-либо страховки, с огромной скоростью спускается по вертикальной скале.
Еще до того, как он исчез с наших глаз, я сунул руку в карман за телефоном. Гражданский долг обязывал позвонить карабинерам. Мыкола с зеркалом представлял угрозу еще большую, чем без него. Но меня удержала Моника.
- Прежде, чем звонить, тебе следует кое-что узнать. Когда я купила зеркало, оно было в ужасном состоянии.
- Понимаю, ты очистила раму…