1
Сотня разведки Монх-Оргила двигалась осенней степью по зарослям всё ещё густого, но уже утратившего свои яркие краски ковыля.
Изредка то по бокам, то сзади проносились стада диких тарпанов, и каждый монгол думал, что неплохо бы оседлать одного из них, чтобы добавить себе заводную лошадь.
Неожиданно возникали холмы и курганы, рядом с которыми тянулись поросшие деревьями и кустарником балки. В низинах текли ручьи, украшенные камышом.
Степь – она и есть степь, неважно, монгольская или донская. Это родной дом кочевника, место, в котором он чувствует себя привычно.
…Но двигались осторожно, памятуя, что идут по территории врага.
Костров не зажигали.
Монх-Оргил постоянно высылал вперёд по два-три осторожных нукера, которые были мергенами-следопытами в своём племени.
Прокладывая путь, по которому пойдут тумены Субедея и Джебе, сотня прошла от реки Куры вдоль Маныча, а в месте его слияния с могучим собратом переправилась через Дон.
Где-то здесь, по свидетельству захваченных накануне степных бродяг, находилась главная ставка кипчакского кагана.
Задача состояла в том, чтобы обнаружить основные скопления неприятельских сил, определить пути подходов, количество застав; выведать систему охранений, число готовых к бою всадников, схемы расположения куреней, составляющих орду.
Уже смеркалось, когда Монх-Оргил поднял вверх правую руку, на которой болталась плеть, и сжал кулак. Сотня мгновенно остановилась.
– У этого ручья мы дадим отдохнуть нашим лошадям, – сказал отрывисто.
Поманил рослого, сильного воина со смышлёным лицом и по-детски открытыми глазами.
– Тургэн, ты со своими нукерами будешь скакать в сторону заходящего солнца, пока не станет совсем темно.
Помолчал, насупившись, и добавил:
– Или пока не встретите этих кипчакских псов… Тогда вы на время затаитесь, змеёй проползёте в их кочевье и захватите какого-нибудь знатного кипчака, чтобы привести ко мне живым и невредимым.
Видя, что Тургэн чего-то напряжённо ожидает, выкрикнул:
– Шума быть не должно! В драку не лезьте…
– А если они нас бить станут? – робко спросил десятник. – Или погонятся за нами?
– Я понимаю, – миролюбиво ответил Монх-Оргил, – что монголу без драки скучно, но сейчас вы – глаза и уши, а не руки. А кони ваши быстры, ты тоже быстрый, Тургэн[3].
Почувствовав, что говорит с десятником почти по-родственному – тоном, неподобающим в военное время, посуровел.
– Если непобедимый, устами которого говорит сам повелитель вселенной, скажет, что надо идти в тихую разведку, а не в бой, значит, так угодно богу войны. – Для убедительности добавил, но не совсем уверенно: – Если завтра непобедимый прикажет нам всем отложить в сторону оружие, одеть бабий платок вместо кожаного шлема и идти собирать конский навоз, потому что он важен для торжества имени монголов – значит, пойдём собирать.
И ткнул рукой в том направлении, по которому надо отправляться.
– Слушаю и повинуюсь! – гаркнул Тургэн.
Он взлетел на лошадь и помчался в степь.
За ним немедленно потянулся десяток.
Хорошо в степи ночью! Воздух кажется влажным и гулким, звёзды – близкими, а жизнь – бесконечной.
Степь разнообразна, как судьба людская: разнотравье одуряет, ручьи охлаждают, просторы манят.
То стаи дроф пронесутся над головой, то грозной тенью мелькнёт пардус-барс, а то лиса залает на бредущего в ночи путника.
С волками в степи лучше не встречаться, в бескрайних донских просторах они упорны и бесстрашны, и уж если погонятся за одиноким человеком, то непременно убьют.
2
Субедей и Джебе ожидали вестей от Монх-Оргила у слияния Дона с Манычем.
Тумены затаились в прибрежных лесах и зарослях камышей – ни костерка, ни ржания коней, даже уздечка не звякнет.
Разведчики не заставили себя ждать, прибыли в назначенное время и привезли с собой пленника.
Связанный по рукам и ногам, с куском грязной кошмы во рту, кипчакский князёк тревожно таращился по сторонам, испуганно озирая невесть откуда взявшихся непонятных людей – безбородых, на низеньких лохматых лошадях.
– Прости, непобедимый, – униженно оправдывался Монх-Оргил перед Субедеем, – не обошлось без шума.
Субедей гневно сверкнул глазами и взялся за плеть.
– О великий Сульде, – сказал насмешливо и тихо, – кого ты выбираешь себе в услужение? Это не воины, а маленькие детки, играющие какашками коня… Неужели одного моего слова было мало? – прошептал зловеще.
– Мы с ними в степи встретились, – продолжил Монх-Оргил.
– В степи? – переспросил Джебе. – А я думал, где-нибудь в горах или на берегу моря.
– Непобедимый, они нежданно выскочили на нас из-за кургана.
– А где была разведка разведчиков? Где глаза и уши сотни? – продолжал допытывать Джебе.
– Я заслужил казни, – просто сказал Монх-Оргил, обречённо повесил себе на шею пояс и стал на колени. – Я недостоин называться монголом.
– Встань! – приказал Субедей. – Все монголы знают, что я хороших воинов не наказываю даром. Всё зависит от степени вины. Потому своё решение о твоём наказании я отложу, пока не станет ясно, много ли шуму наделал твой шум среди кипчаков. Продолжай…
– Они выскочили из-за кургана, и, прежде чем успели что-то сообразить, мои мергены подстрелили больше десятка, – продолжал сотник. – Самое главное, что среди них был этот…
Он махнул рукой в сторону пленника.
– Важный такой, надутый… А людей его было не больше сотни.
Субедей испытывающе посмотрел на Монх-Оргила.
– Никто не ушёл, – твёрдо ответил он. – Мы только четверых потеряли.
– Это всё?
– Десяток Тургэна ожидает нас у самой главной ставки кипчаков…
– А вот это правильно! – неожиданно одобрил скупой на похвалу Субедей.
– Непобедимый, – обрадованный Монх-Оргил позволил себе суждение, – кипчаки от радости совсем голову потеряли. У главной их ставки нет караулов, даже конных разъездов мы не обнаружили. Все гуляют. Мы можем их взять без потерь…
– А скрытое охранение? – хитро спросил Субедей. – А секретные засады?
– Прости, непобедимый.
– Врага недооценивать нельзя, запомни… Теперь показывай, кого привёл.
Пленника поставили на ноги, развязали, вынули кошму изо рта. Он сразу задышал шумно и часто.
– Ты кто? – услышал вопрос от высокого, сильного воина с хищным носом.
– Я – Бабсак-оба, – ответил быстро, – глава куреня из рода Кончаковичей.
– По-нашему, хан?
– Какой из меня хан? Сам из воинов…
– Укажешь нам главную ставку кипчаков, расположение войск, дозоры степные – останешься жить. Я разрешу тебе собирать навоз от моей лошади. А не укажешь… – Темник схватился за рукоять меча.
– Джебе, перестань его пугать, – попенял Субедей. – Чуть что, сразу за меч. Плохая привычка. Этот кипчак и так до смерти перепуган.
– Пусть все они заранее дрожать начинают!
– Господин! – Бабсак-оба упал на колени. – Не убивайте меня.
Он обращался к Субедею, увидев в нём «милосердного и справедливого» старшего.
– Я всё расскажу, всё покажу.
– Вот видишь? Тебе лишь бы головы рубить. А к человеку надо иногда и с добрым словом. Садись, кипчак.
Он указал Бабсаку на траву. Сам присел на седло, которое заботливо застелили попоной его нукеры.
– Где ставка вашего кагана, мы и так уже знаем благодаря моему Монх-Оргилу, – тихо сказал Субедей. – Но у нас не было времени выяснить, где твой каган спрятал добычу, похищенную у нас в горах. Ещё мы не знаем, где находятся основные силы вашей орды.
Захлёбываясь и сбиваясь с мыслей, Бабсак-оба рассказал всё, что знал, и этого оказалось достаточно.
– Ты – молодец, – похвалил Субедей, – ты – умный. Как мало на земле умных людей. Я иногда сожалею по этому поводу… Вот вы, кипчаки, по отдельности все умные, храбрые, а вместе – глупцы и трусы! – заключил с досадой. – А потому всегда и во всём виновны. Если виновны, должны быть наказаны. Верно? Нельзя обманывать монголов. Эй! – позвал нукеров. – Возьмите его!
И добавил участливо:
– Срубите ему голову. Вай, как жалко!
Онемевшего от страха Бабсака отвели в сторону и быстро прикончили.
Джебе раздувал ноздри, как взбесившийся конь.
– Дрянь человек! Кто предаёт своих, тот не должен жить! Сразу надо было его убить!
– Не спеши, Джебе. Иногда твоя спешка граничит со скудоумием. Получать нужные сведения – это не мечом махать. Теперь мы знаем всё необходимое и можем начать обсуждение плана разгрома кипчаков. Садись и слушай!
Большая облава
1
Шестнадцатилетний внук повелителя ничем не выражал своей родовитости. Терпеливо переносил многоверстовые конные переходы, ел из общего котла, ходил в караулы, с большим жаром участвовал в состязаниях, особенно проявив себя в метании стрел и поединках на мечах. И если воинское рвение в нём граничило со страстью, то общения с товарищами по оружию не получалось…
Никто и никогда не видел улыбки на его лице. Знавшие настоящее имя объясняли это надменностью отпрыска знатного рода, несведущие – недалёким умом: все монгольские воины – братья, должны доверять друг другу и улыбаться в ответ на шутливое слово.
На опасные задания Бату-хана не посылали, а чтобы его желание проявить себя не выходило за пределы разумного, оберегать его от всех превратностей боевого похода Субедей поручил Урянхатаю – своему сыну, бывшему десятником в сотне Очира.
Субедей не задавал себе вопроса, не пытался понять, зачем сын хана Джучи находится среди простых воинов. Он боготворил Чингиз-хана, свято верил ему, думая: «Если так решил величайший – значит, так надо». Но понимал и то, что, если с царевичем случится беда, ему – Субедею – пусть даже он является одним из лучших монгольских полководцев, не сносить головы.
К его тяжким повседневным обязанностям командира корпуса прибавилась ещё такая, которая едва ли не перевешивала все остальные: уберечь Бату от стрелы или меча неприятеля.
Он вызвал всех тысячников и под страхом смерти запретил вообще упоминать имя Бату-хана, велел называть его Ганжуур – «золотой свет».
Как один из представителей новой монгольской знати, Субедей-багатур знал об отношении Чингиз-хана к старшему сыну Джучи, вернее, о том, как временами проявлялось «отношение»…
Возможно, пребывание Бату-хана здесь связано с этим и является немилостью, а возможно – попыткой повелителя уберечь Бату от интриг и нашёптываний двора, недоброго отношения к нему других царевичей, а то и чаши с отравленным кумысом.
2
Перед нападением на главную ставку кипчаков Субедей вызвал Урянхатая к себе в шатёр.
– Завтра будет бой, – сказал, глядя прямо в лицо, и удовлетворённо отметил: ни один мускул не дрогнул, цвет глаз не изменился от страха, губы не стали дрожать.
– Хорошо, – просто ответил сын.
– Возможно, он будет сложным, потому что кипчаки знают, что такое степная война…
– Это так, отец, но они слабы. Жадность их губит, да и по своей сути они – предатели. Согласно Ясе нашего повелителя, каждого обманувшего доверившегося ему ожидает смертная казнь.
– Ты прав, – задумчиво ответил Субедей. – Если бы они не предали бешеных горцев, мы все могли навсегда остаться в том Дербентском проходе… Но пойми, сын, они, как и мы, честно относятся только к своим.
Если бы сейчас кто-то посторонний увидел одного из «кровавых псов Чингиз-хана», ни за что не узнал бы его: говорил мягко, в голосе сквозила забота.
Субедей гордился своими сыновьями: Кукуджу – тысячник, Урянхатай проявил себя в этом походе как осторожный разведчик и лихой рубака.
«Какой толк из него мог бы получиться… И всё-таки им придётся пожертвовать», – сожалеючи подумал любящий отец.
– Воины они умелые, сын мой, недооценивать нельзя, – строго произнёс Субедей. – Понимаю, Бату-хана от участия в стычках не удержишь – царевич… Поэтому приказ будет таким: сам умри, а Бату не должен получить ни царапины.
– Слушаю и повинуюсь! – ответил сын.
Вызванному следом сотнику Очиру тоже было дано задание всемерно беречь Бату-хана-Ганжуура от кипчаков.
3
Джебе – многоопытный мерген – предложил хитроумный план.
– Нам нужна облава, – таинственно шепнул он. – Ставка кипчаков здесь. – Он ткнул мечом в середину карты из песка, которую они с непобедимым «нарисовали» на берегу небольшого озерца. – Отряды их конных лучников здесь, здесь и здесь. Значит, нам надо охватить всю эту территорию, чтобы никто не смог вырваться.
– Да, – ответил Субедей, – мы пойдём отсюда, всё перекроем. Но не забывай, нойон, что у них остаётся путь отступления, который мы пока перекрыть не в силах – Русь!
Он в сердцах ткнул прутиком в то место, где ветвился Днепр.
– Урусуты правый берег усеяли крепостями, в которых много хорошо вооружённых воинов.
– Да, но урусуты и кипчаки – враги. Будем надеяться, что урусуты не станут их принимать с распростёртыми объятиями, а сами станут сильно бить.
Джебе помолчал, собираясь с мыслями, потом продолжил, сладко зажмурившись:
– И тогда мы выполним волю величайшего, накажем кипчаков с помощью урусутов. Они – с той стороны, мы – с этой.
– Джебе, – сказал Субедей, насупившись, – ты толковый военачальник. Когда опасность заливает огня твоему коню под хвост, тогда ты соображаешь быстро и действуешь молниеносно, пытаясь выпутаться. Но излишняя мечтательность там, где нужна суровая необходимость обдумывать много раз, уже подводила тебя и, гляди, ещё подведёт.
– Это почему? – прокричал Джебе, багровея.
– А потому, что урусуты нам не помощники. Они скорее кипчаков, своих врагов, пожалеют, чем станут помогать нам – неведомому племени. Приграничные урусуты давно женятся на кипчачках, и даже их князья берут в жёны ханских дочерей.
Джебе с уважением посмотрел на старшего товарища.
– И откуда ты всё это успел узнать, Субедей? Я ничего этого не знаю.
– Потому что ты, нойон, предпочитаешь сразу рубить голову неприятелю. А я его сначала выслушаю внимательно, поговорю с ним ласково. Да и разведчикам нашим надо ставить самые разные задачи, и не только про войсковые соединения неприятеля, но и про их жизнь… Чем землю засевают, кого боятся, кого любят и ненавидят. И тоже уметь их выслушивать и выспрашивать.
– Враг для меня всегда ненавистен.
– Но и врага надо использовать во имя победы над ним.
– Тогда скажи, почему урусуты не станут бить кипчаков, скажи?!
– Кипчаки для них зло известное, а вот что такое мы, они пока не знают, потому в любом случае станут опасаться.
– Вот я и предлагаю облаву, – сказал Джебе тише, быстро смирея под пристальным взглядом Субедея.
– Говори…
– Сюда и сюда мы направляем по пять тысяч нукеров. В сторону той реки, что урусуты называют Северный Донец, пусть скачет ещё пять тысяч. А вот здесь пойдёт Джебе с одной тысячей. Субедей с основными силами будет в центре.
– Нет, – покачал головой Субедей. – Ты опять спешишь, нойон. Давай крепко подумаем и определим, как поступить лучше и быстрее рассеять их силы, которые превосходят наши в несколько раз. Да и не забывай, что в этих степях они – дома.
Он прочертил прутиком по песку несколько длинных линий. Отошёл, с прищуром разглядывая, потом сказал:
– Сюда, чуть правее от моря, пойдёт половина тумена, их поведёт тысячник Очирбат. Ганибек со своими пойдёт немного выше. Джебе с пятью тысячами – чуть правее. Тысячники Нугай-Мерген, Чагдаржав и Гаанбатр идут чуть выше и левее.
Он посуровел, лицо приобрело серый оттенок.
– Идём разом, выжигая всё на своем пути. Нам нужен страх, и мы его посеем. Кипчаки многочисленны и хорошо вооружены, но среди них нет единства, у них нет своего Чингиз-хана. А вдруг он отыщется? В том-то и дело. Пусть кипчакская степь содрогнётся от ужаса именем нашего повелителя.
– А в центре? – спросил Джебе беспечно.
– Центр – не самое главное. Здесь пусть станут Тешихан и Чегирхан со всеми степными отбросами, которыми нас наградил Тохучар. Я с ними оставлю Баатачулуна и Тимира, пусть просто следят, чтобы никто из кипчаков не вздумал показывать зад коня неприятелю, когда станет горячо. А мы с тобой сомкнём правое и левое крыло нашей облавы вот здесь!
И он с силой воткнул прутик в место, которое обозначало берега Днепра.
– Я предлагал тебе то же самое, – заявил Джебе убеждённо. – И ты подтвердил мою правоту, только другими словами. А результат будет тот же самый: так мы не дадим кипчакам уйти к урусутам.
– Нойон, наш повелитель, да будет благословенно его имя, как-то сказал мне: иногда придерживай Джебе, потому что его любимое занятие – бежать впереди лошади.
Джебе молча поклонился, прижав правую руку, сжатую в кулак, к сердцу.
– Всем передать приказ повелителя сильных: меркиты – наши враги, их не щадить, в плен не брать, – жёстко сказал Субедей. – Кипчаки – наши конюхи, их зря не убивать.
4
Глубокой ночью монгольские отряды стали растекаться по степи, чтобы занять исходное положение.
Все были напряжены и серьёзны, даже Баатачулун и Тимир, которые хоть и поворчали, мол, «все монголы пошли в настоящее сражение, только нам придётся крутить хвосты кобылицам», но к заданию отнеслись серьёзно.
Субедей посмеивался над старыми боевыми товарищами, вместе с ним покорявшими Северный Китай и Хорезм. Он сказал:
– Эти отбросы, которые со страху либо из жадности примкнули к нам, нуждаются в железной руке. А у кого она есть, кроме вас? Вот то-то… Настоящих монголов в тумене всего тысяча, их жалеть, монголы избраны вечным небом повелевать всеми народами на земле. Остальными затыкать все самые опасные дыры, какие появятся.
И поддёрнул поводья коня.
– Слушаем и повинуемся! – дружно отвечали Баатачулун и Тимир.
В определённый час от одной тысячи к другой побежал, передаваясь, сигнал огнём. Ранним утром 8 листопада-октября 1222 года монголы начали наступление на кипчакские орды по всем направлениям.
Тысяча Ганибека напоролась на скрытый конный корпус, не менее пяти тысяч всадников, который был наготове, – Субедей оказался прав: врага нельзя недооценивать. Даже в атмосфере всеобщей беспечности и разгула среди кипчаков нашлись истинные воины – умелые и предусмотрительные. Они приняли бой, но быстро были смяты монголами, жаждавшими крови. К тому же подоспела тысяча Нугай-Мергена. Врага быстренько разбили, остатки кинулись преследовать.
…Горели кибитки, пылали юрты, ревели буйволицы. Люди метались от страха, не зная, где скрываться от гибели. Но было слишком поздно…
Монголы двигались поспешно. От кышлага к кышлагу катилась волна страха. Мчались ошалевшие всадники с поздним предупреждением: «Уходить к урусам».
Облава – жестокая забава. «Охотники» были везде, «дичь» искала способы ускользнуть.
На кипчакские курени, в которых располагались воинские подразделения, обрушился единовременный, поразительной силы удар. Вначале кинулись вырубать всех, кто попадался под руку. Потом, немного опомнившись и увидев, что сопротивления нет, стали просто вязать сдающихся. Потом и вязать перестали, просто отнимали оружие и сгоняли в кучу.
Особенно тяжело пришлось тысяче Гаанбатра, она напоролась на пятитысячный отряд меркитов. Недруги рода Борджигинов заранее знали, что им пощады не будет, потому и дрались яростно, как в последний раз. Тактика монгольских отрядов им была известна, поэтому первоначальный удар по тысяче Гаанбатра был сокрушающим.
– Это меркиты! – крикнул тысячник. – Бейте наповал! Никто не смеет отступать!
Началась рубка. Вовремя подоспели тысячи Чагдаржава и Нугай-Мергена, находящиеся на одной линии атаки.
Никто из меркитов не сдался.
Побили все пять тысяч.
Потом спешенные монголы ещё долго ходили по месту сражения, дорезая раненых.
В короткий срок всё, что принадлежало кичливым кипчакам, стало добычей монгольских темников: стада, рабы, склады с добычей и вооружением, шатры, кибитки, люди…
5
Юрий Кончакович выбежал из своего шатра одетый только в длинную льняную рубашку.
Всё вокруг пылало и плавилось, мелькали тени на конях.
Данила Кобякович уже был в кольчуге и шлеме.
– Что это, Татаур?!
– Огромное бедствие нашей степи, брат мой, имя которого – монголы!
Собрали вокруг себя и посадили на коней всех мужчин, которые оказались рядом, включая челядь и даже колодников.
Попытались дать монголам отпор.
– Где Котян с его воинами?! – визжал каган кипчакский. – Кто видел эту старую падаль степную?
Ему ответили, что Котян покинул ставку ещё до рассвета.
– Татаур, а ведь Котян пытался меня предупредить, – горько сказал брату. – Я не стал слушать его, а погнал прочь. Я сам прогнал его прочь!
Свистели стрелы, падали люди.
Со всех сторон доносился клич монголов «уррагх!».
– Ну что, брат Данила, – прошептал Юрий Кончакович, – обнимемся на прощанье? Прости меня за всё, брат, в чём я виновен…
– Теперь ты заговорил совсем как урус, – засмеялся Данила, вертясь на коне. – И ты мне прости. Матери и жёны горцев пусть тоже простят нам за всё, потому что наказание не заставило себя ждать. Но мы с тобой ещё повоюем напоследок!
И рванулся в бой, с ходу снеся голову монгольскому всаднику, летевшему навстречу.
– Пусть все нам простят, – сказал Юрий Кончакович, и на его глазах выступили слёзы. – Умрём, как умирали наши предки, в бою!
Ханы бросились в самую гущу схватки, в ходе которой их немногочисленные и наспех собранные сторонники были вырублены. Звенела сталь оружия, слышались дикие крики. Монголы буквально сминали сопротивляющихся, давили их числом и бешеным напором. Половцы с лихвой поплатились за свою надменность и беспечность.
Бату-хан сражался яростно, от его меча не удавалось уйти никому из кипчаков. О прикрытии со спины можно было не заботиться: рядом неизменно находился Урянхатай, который оберегал царевича от коварных ударов, шальных стрел и копий.
Когда из-за богатых шатров вылетела жалкая кучка кипчаков, которые размахивали мечами и что-то воинственно выкрикивали, Бату выдвинулся им навстречу, чтобы скрестить оружие, но Урянхатай его опередил… Тогда царевич остановил коня, похлопав по гриве, и стал неподалёку, наблюдая за ходом схватки.
«Число побеждает отвагу и умение, – думал он, – поэтому и число, и отвага, и умение должны находиться в равном соотношении».
Братья-ханы сражались отважно, рода своего кипчакского древнего не посрамили.
Но пал хан Данила, разрубленный сильными ударами с нескольких сторон.
Хан Юрий всё ещё носился на обезумевшем коне, поражая врагов. А когда не небольшом взгорке он увидел молодого воина лет шестнадцати, его обуяла огромная жажда прикончить этого монгольского щенка, который с любопытством наблюдал, как падают вокруг него люди, горят шатры и полыхает трава. Он рванулся вперёд, воздев правую руку с мечом вверх, и в этот момент его поразила стрела.
– Хох! – воскликнул Урянхатай, опуская лук.
6
Взошло солнце. Оно казалось таким чистым и ясным, а картины сожжённой и разбитой степи, которые оно осветило, – такими безобразными и противочеловеческими, что думалось: сегодня солнца здесь не надо…
Субедей и Джебе объезжали место побоища, осматривая, подсчитывая потери и добычу.
Юрий Кончакович был убит сразу несколькими стрелами: в затылок, грудь и спину. Неподалёку от него лежал и Данила Кобякович, его тело было залито кровью, левая сторона лица срублена.
– Не испугались, не убежали, – удовлетворённо отметил Джебе. – Приятно осознавать, что некоторые люди оказались лучше, чем о них думалось.
– Не надо было их вообще убивать, – возразил Субедей. – Надо было отправить к золотой юрте повелителя, всё ж владыки степи кипчакской.
И они дружно рассмеялись.
– Слушай, нойон, – продолжил Субедей, – прикажи, пусть сына кагана возьмут живым и только живым.
Джебе подозвал к себе воина, быстро отдал приказ.
Прискакал тысячник Ганибек.
– Непобедимый, мелкие стычки ещё продолжаются, но серьёзного сопротивления нигде нет, – доложил он поспешно. – Кто не сдался – убит. Вся добыча – наша. Тысяча Гаанбатра преследует большой отряд кипчаков, они уходят в сторону границы урусутов.
Субедей прищурился на солнце и сказал:
– О великий Тенгри! Пройти столько стран и столько народов и не встретить достойного противника! Может быть, его вообще нет? Или ужас перед именем монголов бежит впереди наших коней?
– Ничего, – засмеялся Джебе, – у нас есть время – поищем…