«Настоящая жемчужина Руси Залесской! – восклицал владимирский летописец Павел. – Ежели на юго-западе русских земель главенствующую роль играл Киев, то северо-восток украшал дивный град Владимир».
Киевские названия у местных пригородных речек: Лыбедь, Ирпень, Почайна – появились оттого, что сюда переселялось множество людей как из раздираемого усобицами Приднепровья, так и из самого Киева.
Строитель городов Юрий Долгорукий, желая подтвердить всё возрастающее значение города Владимира, повелел на самой высокой точке края южных склонов городской горы к западу от крепости Мономаха поставить новый княжеский дворец с белокаменной церковью Георгия Победоносца.
Случилось это в год 1157 – год кончины Юрия Владимировича, так что храм покровителя высокого княжеского рода вполне мог сойти ему добрым памятником.
Князь Андрей Боголюбский истово любил град Владимир, безмерно украшал его и «устраивал». Появляются новые крепостные валы, которые защищают новостроения – к западу и востоку от крепости Мономаха, – Средний (Печерний) город, у подножия которого Волжские ворота с выходом на клязьминскую пристань.
Успенский собор – одна из главных достопримечательностей города – заложен в 1158 году, находился при въезде и олицетворял собой всё возрастающую силу и мощь города, его «молитвенную крепость».
Князь Всеволод Юрьевич продолжил дело брата. Он умножил великолепие города. При нём княжеский двор перенесли в Средний город и поставили его с южного краю, рядом с двором епископа. Здесь же в конце XII века соорудили пышный каменный дворец с придворным Дмитриевским собором. Мастера построили каменную стену владимирского детинца с боевыми воротами, ограждающую княжеско-епископскую резиденцию от самого града. Тогда же на юго-восточном углу Среднего города основывается княжеский Рождественский монастырь с белокаменным собором, образующий как бы вторую внутреннюю крепость. В северную часть Среднего города, куда обращались грозные боевые стены детинца, переводят владимирское купище, где наследник Всеволода князь Константин построил в 1218 году небольшую церковь Воздвижения.
1
Небольшой конный отряд остановился на высоком холме.
– Ну, слава Тебе, Господи! – сказал старший, это был киевский воевода Иван Дмитриевич.
Все сняли островерхие шеломы и размашисто перекрестились на церковные купола, обозначившиеся на горизонте.
Стоял небольшой морозец, при котором воздух всегда чист и прозрачен, а снежная корка сочно хрустит под ногами.
Стольный град Владимир отсюда хорошо просматривался. Круглые и покатые кровли боярских теремов чередовались с башнями колоколен, монастырскими стенами, жёлтыми луковичками церквей.
Особенно выделялись пять золотых куполов собора Успения Пресвятой Богородицы и одноглавый, мощный – Святого Дмитрия: любимые храмы Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо.
Иван Дмитриевич и ранее бывал во Владимире, сопровождая Мстислава Старого на вокняжение Юрия Всеволодовича в 1218 году, случившееся сразу после кончины его старшего брата Константина.
Тогда воевода впервые поразился писаной красотой новой столицы Руси, поразился невиданному преображению её Северо-Восточного края.
Тогда же познакомился и сдружился с Александром Поповичем, Добрыней Златым Поясом, Тимоней Рязанцем, многими другими северными витязями.
«Если бы всё зависело только от воевод, – думал Иван Дмитриевич, – то русские княжества, ныне разрозненные, а подчас и враждебные одно другому, давно превратились в единое государство – сильное и крепкое. И вот тогда всякие литвины, угры, немцы или ляхи устали бы бегать к нам на поклон».
Город Владимир виделся ему вновь образованным центром такого соединения, а потому был приятен и мил сердцу и очень напоминал родной Киев, по образу и подобию которого он и был сотворён.
Сейчас стены, валы и рвы засыпало снегом, но и это нравилось суровому воеводе, потому что придавало какое-то дополнительное обаяние всей открывающейся картине великого города, расположенного на нескольких холмах.
Зазвонили колокола на звоннице пригородного Воскресенского монастыря, который лежал справа по дороге, на крутом берегу Клязьмы-реки, словно приветствуя киян.
Им согласно стали вторить колокола Рождественского монастыря, церковь Воздвижения, церковь Спаса в Новом городе, другие владимирские храмы.
– Сколь дивен сделался ныне стольный град Владимир! – с восхищением, но и печально сказал Иван Дмитриевич. – Каким стал!
Будучи природным киянином, он с пронзающей болью воспринимал постепенное низложение, разорение и унижение родного города; ненавидел его бездарных правителей, за алчность свою и властолюбие растерявших то, что было завещано истинными создателями и радетелями земли Русской.
– Гриша, – позвал десятника, – а ты знаешь, что у них здесь и речушка есть по имени Лыбедь, и ворота, к которым сейчас едем, называются Золотыми?
– Совсем как у нас, – улыбнулся Гриша, – только холодно…
2
За городом начиналась снежная заваруха.
У Золотых ворот толпились любопытные посадские люди.
Киян встречал владимирский воевода Еремей Глебович, которого Иван Дмитриевич лично ещё не знал, но был наслышан о нём. Говорили, что он способен думать не только о силе удара меча или стрелы, но о тактике и стратегии боя.
Спешились.
Владимирские дружинники обступили вновь прибывших. Шумно приветствовали друг друга.
Находились прежние знакомцы.
Воеводы обнялись.
– Наслышан, наслышан, Еремей Глебович, о твоём походе на булгар! Крепко вы со Святославом Всеволодовичем отмстили за города свои, знатную острастку дали, а сколь христиан освободили…
– Вложили булгарам так, что в другой раз подумают, идти на нас или погодить.
– Пока слабы, пока станут сидеть, не трогая окраин русских.
– Это знамо, но какой-никакой порукой стало перемирие, которое указал великий князь Юрий Всеволодович, на целых шесть лет.
– Нехристи легко дают согласие мириться, затем так же легко нарушают его, тебе ли не знать?
– То верно… Бесермены до конца честными даже со своими редко бывают. С чем припожаловал?
Воевода одобрительно посмотрел на своих дружинников, которые дружески беседовали с владимирскими, и ответил:
– Хорош враг, повадки и приёмы которого ведомы. А вот у наших рубежей, Еремей Глебович, незнамая беда объявилась. Имя ей – монголы.
– Слыхивали, Иван Дмитриевич, – понимающе кивнул воевода. – Великий князь уже справлялся о тебе, сам меня вперёд выслал.
3
Великий князь владимирский принял киевского воеводу в думной палате.
Кроме ближних воевод Еремея Глебовича и Петра Ослядюковича, князя юрьевского Святослава Всеволодовича, был ещё Владимирский епископ Симон – многолетний друг и духовный наставник Юрия Всеволодовича.
Соблюдая чинный устав приветствия, передавали дары киевские: пять объёмистых книг в золотых переплётах с житиями святых, переписанные руками иноков Киево-Печерской лавры, золотые церковные чаши да золотые же украшения для великой княгини Агафьи Всеволодовны в драгоценной шкатулке, инкрустированной рубинами и адамантами. Великому князю – стальной панцирь с позолоченным нагрудником и плечами работы киевских оружейных мастеров.
– Поздорову ли наш брат великий князь киевский Мстислав Романович?
Владимирские князья, в отличие от киевских, не гнушались произнести «великий князь», особенно памятуя об истинном значении такого «величия».
– Слава Господу нашему, здоров, – отвечал с поклоном Иван Дмитриевич.
– Читали мы его грамоту, присланную с тобой, воевода.
Юрий Всеволодович сразу перешёл к делу.
– Читали, да, и она нас изрядно удивила…
– Чем же, государь?
– Мстислав Романович зовёт меня на княжеский совет в Киев? Как равного среди сильных? То есть великий владимирский князь свёрстан ко всем?
– Мнение великого князя, государь, мне неведомо – кто к кому свёрстан…
Юрий Всеволодович задумчиво накручивал прядь своих русых волос на указательный палец, что у него с детства служило признаком волнения и обязательно последующего за ним взрыва гнева.
– Ну и напрасно, воевода, – ответил он шёпотом, словно не слыша ответа. – Напрасно вы великого князя владимирского считаете равным себе! Никакой я не равный среди равных, так и передай Мстиславу Романовичу! Я – отец и володетель самого могущего русского княжества! Это мой дядя брал ваш Киев на щит, именно он сажал князей на киевский стол по своему разумению. И если там не хотят, чтобы это повторилось многажды, пусть ведут себя потише.
Иван Дмитриевич был в отчаянии.
– Государь…
– Молча слушай, воевода, – нетерпеливо осадил его великий князь, – не будь столь предерзостен.
Иван Дмитриевич посмотрел в глаза Еремея Глебовича и увидел в них поддержку, они говорили ему: «Терпи».
Стал терпеть.
– Единственное место, пригодное на Руси для созыва совета князей, – это Владимир! – продолжал греметь великий князь. – Столица Руси, её опора и оплот! Сюда зову я всех и, уж поверь, воевода, приму с честью, подобающей каждому!
Иван Дмитриевич смутно соображал, что вся его поездка окажется напрасной. Княжеский совет без Владимира, без авторитета его правителя? Уж не говоря о возможном сражении без сильного и хорошо организованного войска суздальцев.
– Государь, – почти простонал в отчаянии, – дозволь слово молвить?
Великий князь посмотрел на него с довольной усмешкой и милостиво разрешил.
– Государь, у киевского князя даже в мыслях не было сказать тебе нечто такое, что может оказаться тебе не по нраву. Ведь он полагал созвать у себя совет единственно потому, чтобы не беспокоить тебя, отягощённого огромными державными заботами, не ввергать в траты по приёму и содержанию княжеских свит, что непременно тащатся за князьями. Чем меньше сошка, тем больше пыли за ней прицепится.
Великий князь и его брат Святослав искренне и дружно рассмеялись.
– Каково сказал, а? – восторгался Юрий Всеволодович. – Уморил…
Все вздохнули с облегчением.
– Не обеднеем, поверь, воевода, – просмеявшись, ответствовал Юрий Всеволодович. – Град наш великий торговлей богатеет со многими краинами заморскими, кои южнорусским владетелям и присниться не могут. Так вот, им, князьям без княжеств, ещё и на дары всемерно будет.
– Государь, – продолжил воевода, развивая успех. – Я в точности передам все твои слова Мстиславу Романовичу и уверен, что он поступит должным образом, дабы с тобой, великий князь, быть в полном добре и согласии…
Немного подумал, словно решаясь, говорить или нет, всё-таки сказал, но почти шёпотом:
– Наш-то князь ещё ничего, но половецкий Котян так перепугал своего зятя, что тот заметался по всем южным княжествам, как буйвол перед закланием.
Теперь смеялись все, долго и от души, ведая про великую нелюбовь Юрия Всеволодовича к Мстиславу Удатному.
Сквозь приступ смеха великий князь пробормотал:
– Удатный-то князь ныне будет скакать удатно, спасаясь от каких-то никем не виданных степных бродяг…
Утерев бороду, сел в княжеское кресло и серьёзно сказал:
– Твой князь, Иван Дмитриевич, тоже хорош. Присылает своего лучшего воеводу, заранее чуя опасность, которая, быть может, ему пригрезилась. А коли не пригрезилась и воевода надобен станет именно там? Посыльных нехватка? Скажи, я своих выделю.
– Может статься, и пригрезилась, государь, – ответил воевода, – но если дозволишь…
Юрий Всеволодович кивнул величаво.
– Но паника порубежная велика. Половцы куренями идут к нам, с волами своими и кибитками. Воины в полном вооружении спасаются на нашей стороне. Уж не ведаю, государь, что их могло так смертельно перепугать.
Великий князь немного подумал, потом спросил Святослава:
– Как мыслишь, брате, могут ли монголы быть сильнее и сплочённей наших извечных недругов булгар?
Пышно разодетый в богатые цветные одежды Святослав, высокий и крепкий, очень похожий на Юрия, отвечал:
– Думаю, навряд… Они стали заливать деревянные постройки ещё до того, как на них вспыхнул огонь. Теперь пожара точно не случится, а замятня долгонько не рассеется.
– Ты знаешь, воевода, что такое курсыбаи, казанчии, башкорты?
– Это нечто у булгарских вояк, государь?
– Именно! Это и военная опора ихнего хана, и постоянное войско, и постоянная конница… Подчёркиваю, постоянная! Они прекрасно организованы, вооружены несравненно…
Он хитро прищурился и с видимым удовольствием добавил:
– Но вот мы недавно лупили их и в хвост и в гриву и к послушанию привели. То-то!
– Наслышаны в Киеве и об этом, государь, – смиренно отвечал Иван Дмитриевич.
Великий князь величаво встал со своего трона и несколько раз в задумчивости прошёлся взад-вперёд по палате.
Потом повернулся к киевскому воеводе.
– А ежели у монголов и вовсе нет желания лезть в драку с русичами? Они ж не совсем безумны с малыми силами такую краину воевать? Думаю, не станут. Либо нужен им будет ох какой повод, чтобы самим наброситься…
Воздел руки кверху, сжав в кулаки, и выкрикнул:
– Господи Боже ты мой! Нужны им половцы – отдайте! Каждый второй русич пострадал от этого клятого племени, так или иначе. Да пусть в аду они горят, чтобы я вступался за них! Чтоб их мор охватил и кони все попадали в бессилии! Никакого желования у меня к ним нет и быть не может. А совет… нет, ну надо же, – опять вспомнилось ему, – меня звать как равного. И это в то время, когда Владимир силён и цветущ, а Киев хиреет и гаснет. Что скажешь, воевода?
– Киев ныне не тот, в этом ты прав, государь, – печально подтвердил Иван Дмитриевич. – Потому как им желал володеть всякий, не стало у Киева династии правящей. Иноземцы зарились, паписты одолевали. Разоряли и грабили его бессчётное количество раз. Бедный мой Киев! Бедный мой Днепр! А что со святой обителью станется? Не защиту для подлых степняков молим мы, а оборону для матери городов русских. Случись беда – и нам самим не выстоять, а на помощь никто не придёт. А ежели и придут, то будут больше сводить старые счёты и враждовать, даже пред ликом злой опасности. Ты – великий, государь! Ты должен главенствовать!
– Поразительны слова твои, воевода, но они мне по душе. Неужли князья, как и прежде, каждый в свою сторону гнёт, невзирая на общее благо? Дядя мой Андрей ушёл оттуда, чтобы здесь вести дела иначе, в надежде, что распри повсеместно стихнут. Мол, будет у Руси новая столица и всё в ней станет по-новому. Не стало?
– Нет, государь, там всяк сам по себе. И более всех Мстислав Мстиславич. Мыслит всё обустроить по-своему. А сие не к добру приведёт Русь.
Великий князь непререкаемым жестом пригласил воеводу сесть на скамью.
– Сядь, я велю! Мы ведь через друга твоего Олёшу Поповича да Еремея Глебовича давно осведомлены о монголах. Покуда ничего тревожного. А отчего всамделишно сполох случился? Половцы?
– Они менее всего. Государь, я ведь тоже старый воин и не раз в половецкие вежи заглядывал. Мы всегда с ними воевали, и, согласись, государь, победы наши давались потом и кровью. Этих идолопоклонников иной раз одолеть было невмоготу, аж напрягаться всемерно приходилось.
Юрий Всеволодович кивком согласился.
– Монголы же побили их, как малых детей. Даже не побили, а высекли и пожурили, мол, больше так не делайте. Вот и весь сказ. Плохо, что не ведаем мы, кто они такие и какова истинная цель их прихода в нашу сторону.
– И всё же вступаться за половцев неразумно. Я понимаю, что Удатный – зять котяновский. Брат мой Ярослав тоже был женат на половчанке, дочери того же Юрия Кончаковича, убитого монголами. Но сие не означает, что я должен класть русские головы во спасение половецких. А коли у Галицкого снова руки зачесались, заодно и меч стал ржавчиной покрываться, пусть вынимает его да ступает в заступу тестя своего, возвращает ему стада и земли. А я знаю хитроумную тактику грязных степняков и скажу так: не удивлюсь, коль что-то пойдёт не так в сече, они мигом струсят и либо побегут, либо повернут оружие против союзников… Возможно и то и другое. Так что мои суздальцы и владимирцы половцам не заступники.
С этими словами он поднялся с престола.
Встали и все присутствующие.
– Закажем так: коль враги станут угрожать Киеву, я пришлю в подмогу ростовский полк моего племянника Василько. И в этом торжественно клянусь перед лицом Господа нашего в присутствии владыки.
Он широко перекрестился, следом за ним и все присутствующие осенили себя крестным знамением.
Епископ Симон торжественно благословил великого князя владимирского.
– На совет не поеду, – продолжил Юрий Всеволодович, – здесь дел много, поход против ливонцев предстоит, досадили, клятые, – прут и прут! А ведь перед ликом Господа обещались далее прусских рубежей не хаживать. Так-то латинцам давать веру. Пора бы этим клятвопреступникам дать укорот…
Он даже кулаком погрозил в сторону запада.
– О решении совета меня известишь немедля. Уразумел?
– Да, государь, – задумчиво ответил киянин. – Но совет без тебя – не совет.
– Иван Дмитриевич, пойдёшь ли ко мне служить? – прищурившись, вдруг спросил Юрий Всеволодович. – Еремей Глебович за тебя ратует, да и я наслышан о твоей воинской безупречности и способностях стратига.
– Это великая честь, государь, – услышал в ответ, – служить сильному и славному Владимиру! Но дозволь ныне довести до конца киевские дела?
– Достойный ответ достойного мужа, – согласился великий князь.
И будто вспомнив только что, сказал:
– Ежели схочешь увидеть знакомца своего Олёшу Поповича, так он здесь, я приказал известить. Хоть и не люб он мне за прежние злодеяния, но витязя лучше на Руси я не ведаю.
4
Вскоре после отъезда Ивана Дмитриевича в стольный Владимир прискакал воевода Ярун с сотней воинов галицкого князя.
Взбешённый пренебрежением князя киевского, он надеялся, что во Владимире ему окажут должный почёт.
Да не тут-то было! Забыл половчанин об участии Мстислава Удатного и своём собственном в подлой и кровавой Липицкой резне. Забыл, сколько суздальцев побил в битве, а паче того, добивая раненых.
Посланцев галицкого князя в город не пустили, пришлось располагаться в посаде у берега Клязьмы.
А чужаков здесь не любили.
Галичане даже внешне не походили на своих, ни одеждой, ни обликом – брили бороду, оставляя висячие усы, – ни вооружением, которое у них было ляшским и угорским.
Великий князь владимирский, посовещавшись с братьями Ярославом и Святославом, решили, что говорить с Яруном будет воевода.
Ни в первый, ни во второй день половчанина в детинец не пускали.
На третий день в избу, где он остановился, вошёл воевода Пётр Ослядюкович.
Молча взял грамоту из рук опешившего посланца, процедил сквозь зубы, что «тебе, Яруну, путь из Владимира чист, пока просим честью».
Озадаченным возвращался Ярун в Галич.
Радовало одно: живой и невредимый.
Поручение княжеское исполнил.
Мысленно он уже поведал князю, как едва не попал в темницу, стойко блюдя честь своего господина.
И мнилась ему золотая цепь на шею.