К Зарубу, находящемуся между Киевом и Каневом, русские отряды стали сходиться к середине цветня-апреля.
Пешцы, двигаясь правым берегом, выходили к самому городищу и располагались в его окрестностях. Те, у кого было в достатке лодей, а это князья киевские, черниговские, галицкие и волынские, плыли по Днепру и пришвартовывались к Варяжскому острову, что недалече от Заруба.
Лодья представляла собой долблённое из цельного дерева судно, в котором могло поместиться около пятидесяти человек. Имела большой холщовый парус и навес, укрывавший гребцов от солнца. Для увеличения вместимости по бокам наращивались борта из досок. На лодьях хранились припасы, необходимые в боях и походах: продовольствие, оружие, толстина и портно для перевязок, травы и коренья для уменьшения воспалений и снижения боли.
Формально все южнорусские княжества спаялись в союз, но фактически они оставались соперниками, да и то в самом лучшем случае.
В отличие, например, от Владимиро-Суздальского княжества, где все удельные города подчинялись единому правлению во Владимире, южные княжества таким административным центром не обладали. Раньше им был Киев, но теперь… град наполовину разрушен, фигура великого князя изрядно размыта и обесценена, а каждый князь сам по себе «великий».
Это казалось удобным всем, но опытные ратники и боевые воеводы понимали, что такое войско только внешне выглядит грозным, но цельной силы представлять неспособно.
Мстислав Удатный сам себя назначил главным стратигом всего сбирающегося воинства, считая, что опытней его на Руси не сыщется.
Кстати говоря, его дружина и ополчение были не самыми многочисленными, не с самым большим числом удельных городов, даже вместе с Волынью…
Однако при любом раскладе русско-половецкие войска по числу ратников превосходили монгольские в несколько раз, надо было только наладить взаимодействие и… побеждать. Но самым слабым местом русичей и половцев было предчувствие того, что отправляются они за лёгкой добычей, а не в тяжкий воинский поход, сулящий невзгоды и даже гибель.
Внутренне разобщённые не могут образовать монолитную силу.
Споры и разногласия возникали уже на подходе: кто, где, за кем станет. И возникали они не только между волынцами и киевлянами, смолянами и галичанами, изрядно проявлялись даже изнутри удельных формирований, никто не желал уступать, дабы не показаться слабым.
…Первыми пришли дружины и ополченцы самого северного смоленского города Торопец, затем стали подтягиваться остальные.
И маленькое днепровское поселение, с одним монастырём и двумя церквушками, созданное только ради охранения брода через Днепр от половцев, превратилось в растревоженный пчелиный улей.
Зарубчане благодарили Господа, что стояние войска было недолгим. Но и эти дни вошли в летопись как неблагополучные.
Тесно стало не только в Зарубе, но и на великом Днепре – от лодий; тесно стало в лесах и степях, которыми двигались пешцы.
Всё вокруг шумело, кричало, ржало, бряцало оружием, пересвистывалось.
Одним словом, двигалось.
Княжьи слуги ставили шатры, разводили костры, резали скот.
Котяновские колодники старались у юрт из белого войлока.
Основные силы орды Дурут во главе с Сомогуром будут ожидать у Днепровских порогов. Сам Котян Сутоевич решил присутствовать изначально, дабы не пропустить ни единого военного совета. Его сопровождала тысяча телохранителей под началом хана Бастыя, получившего при крещении имя Василий.
– Ничего, Бастый, ради возвращения моих степей можно и потерпеть. Гляди, какое войско собирается! Урусы доверчивы, как дети. Ясно, монголам не устоять… Вернем всё, а ханов-изменников скормим бешеным псам. Всем нашим скажи так: монголов в полон не брать, уничтожать везде, где возможно…
Неприятность заключалась в том, что Котян Сутоевич всё меньше и меньше полагался на зятя. Мстислав стал дерзок и бахвалист, перестал советоваться и слушать наставления.
На первое же предложение немедленно перейти Днепр и углубиться в степь князь Удатный презрительно скривил губы и произнес:
– Это не скоротечный набег, а боевой поход, здесь потребна стоящая стратема…
Котян затаил обиду, которая выражалась во всё меньшем желании поддерживать чаяния зятя как первейшего полководца. Было ясно, что «стратема» здесь ни при чём, просто галицкий князь жаждал сказочно обогатиться за один раз. По его сведениям, все основные схороны монгольские находятся близ Лукоморья.
Воинов прибавлялось. Участились случаи раздоров между удельниками, а также их людьми. Иногда происходило и вовсе неслыханное: обнажались мечи.
Особенно отношения обострились, когда подошли основные силы галицкого князя, среди которых было много угров и ляхов – спесивых и заносчивых.
На княжеском совете решили идти до Днепровских порогов, где ожидать галицких выгонцев – воевод Юрия Домамерича и Держикрая Володиславовича.
– Это ещё зачем? – бурчал киевский князь. – Монголов не так много, а рухляди с ними и того менее…
– Ты её завоюй сначала, эту рухлядь-то, – отрезал Мстислав Мстиславич.
По сведениям сторожевых застав воеводы Яруна, основные скопления врага замечены на той стороне Днепра, да уж больно они незначительны.
– Сведения верны? – уточнил Мстислав Романович и подозрительно добавил: – Пошто в разведку только твои ходят?
– Ярун опытен, не подведёт. Добавь своих, ежели желаешь.
– Добавлю Ивана Дмитриевича… Черниговцы своими не желают усилить сторожи?
– Колгота ни к чему, – устало ответил черниговский князь. – Я вам доверяю.
В шатёр влетел воевода Ярун. Забыв поклониться высоким князьям, он крикнул:
– На Днепре лодья с того берега! В ней монголы…
– Вот этого я и ожидал, – довольно улыбнулся галицкий князь.
– Чего ты ожидал? – подступил к нему Мстислав Романович. – Что это значит?
– Боятся нас недруги, потому шлют соглядатаев, говорят, послы…
Он подозвал Яруна и доверительно велел:
– Проводи их сюда, чтобы половцы не забидели.
Ярун поклонился и стремительно вышел.
– Невзора ко мне! – вдогонку ему крикнул князь Удатный. – Толмачить станет.
– Зачем они пожаловали? – озабоченно поскрёб затылок князь черниговский.
– Как зачем? Усыпить бдительность противника – наполовину его одолеть, – назидательно ответил князь галицкий. – Станут твердить, мол, не с вами воюем… Знаю я эти речи.
– А ежели предупреждение? – засомневался Мстислав Романович. – Что станем ответствовать?
– Поглядим.
Жребий Баата чулуна
Узнав о начале сбора войск урусутов, Субедей-багатур погрузился в глубокие раздумья. Необходимо отметить, что именно они – раздумья, иногда длившиеся по несколько часов, – составляли основу его громких и бесспорных побед.
Думал он вот о чём.
«Разговоры о непобедимости монгольского оружия хороши у золотой юрты повелителя, когда под твоей рукой не менее двадцати туменов отборных бойцов, способных дойти до Последнего моря.
А если их всего два и ты находишься на чужой территории, окружённый только врагами, или теми, кто готов тебе вцепиться в глотку, как только заметит, что ты стал уставать и выдыхаться?
Кипчаки вот-вот соединятся с большим войском урусутов, – думал полководец. – Значит, они решились напасть. Ничего, рассудит нас только вечное небо».
До последней минуты он не верил в серьёзную возможность такого союза, хотя никогда его и не исключал.
Кипчаки надавили на жалость урусутов… Пожалеть этих степных бродяг вместо того, чтобы их бить, забирать добро, скот и земли! Глупцы они, эти урусуты!
Помощи монголам ждать неоткуда, до главной ставки – тысячи вёрст.
Субедей представил, как возрадуются все эти лизоблюды у трона, когда примчится его гонец с нижайшей просьбой: помоги, выручай!
Карьеру полководца Чингиз-хана можно считать оконченной. Самое время идти крутить хвосты коням, считать быков.
Можно просто уйти тихо и незаметно, тогда кипчаки возрадуются, а урусуты долгое время будут рассказывать внукам, как смертельно напугали монголов своими густыми бородами.
В этом случае имя Субедея навеки покроется позором.
Он даже встряхнул головой, чтобы очнуться, шатнулся по-пьяному и зримо представил своих джагунов: сколько уже с ними пройдено – и ни одного поражения.
Немного повеселел, подумав, что сейчас, как и ранее, ситуация такова: победить или умереть – нормальный выбор для монгольского военачальника.
Не впервой сражаться с большим войском. Тактика многодневной войны в степи стара, как и сама степь: измотать, расчленить, потом перерезать по отдельности. Не считая, как баранов.
Багатур хлопнул в ладони и приказал созвать тысячников обоих туменов.
– Урусуты готовятся выступать против нас, их много, они дома, – сказал всем. – Скоро к ним придут кипчаки Котяна. Их тоже много. На реке им станет совсем тесно, и они пойдут в степь – охотиться за нами. Нас мало.
– Урусуты – это плохо, – сказал Баатачулун. – Мы с ними ещё не дрались и не знаем, каковы они.
– Нас мало, и мы на чужой земле, – сказали Тешихан и Чегирхан. – Надо скорее напасть на них, пока не ждут.
– Пойдём лучше и сразу захватим их главный город Кивамень, – предложил до сих пор угрюмо молчавший Джебе. – Только и слышно: нас мало, нам плохо… Тьфу!
Он сплюнул на кошму.
– Можно подумать, что нас когда-то где-то ждали, а теперь не знают, как избавиться… Воины вы или слабые женщины?
Тысячники промолчали, выжидательно глядя на Субедея.
– Джебе прав, – примирительно сказал он, – но не совсем и не во всём. Их много. Сзади – горцы, они побиты, но не совсем… На севере – эти хвастуны булгары, которые считают нас грязными язычниками, того гляди кинутся. Мы в кольце врагов. И это плохо… А что хорошо?
Субедей обвёл взглядом боевых товарищей, которые преданно смотрели на него, ожидая в его словах обрести выход из ситуации.
– Скажи, что хорошо, непобедимый, порадуй нас.
– Хорошо то, что урусуты уже много лет воюют на своей земле друг с другом. У нас тоже так было, пока не появился повелитель, объединивший все племена в один железный кулак. У них такого нет, и все они по-прежнему враги, хотя и делают вид, что друзья. Кипчаки и урусуты тоже враги многие годы.