Субедей-багатур спешил воспользоваться тем, что огромное войско урусутов разбито и рассеяно, князья погублены, а границы их княжеств никем не защищены.
– Мы продолжим нашу великую охоту, – провозгласил он подчинённым. – И возьмём неслыханную добычу.
Бешено монголы пронеслись до самого Днепра. Вторглись в Переяславское княжество, пожгли и пограбили города: Воин, Лукомль, Лубно, Пирятин, Прилуки. Побили много мирного населения, не щадили даже тех, кто выходил встречать хлебом-солью.
Это походило на великое безумие или торжество победителя, уверовавшего в свою полную безнаказанность и беззащитность побеждённых.
На подходе к Новгороду-Северскому монголам пришло известие, что волжские булгары «плюют на могущество Чингиз-хана – жалкого выродка и скотовода, выросшего под брюхом осла, повелителя палачей и предателей», и ни во что не ставят Субедея, «этого мясника и грязного сыроядца с сердцем степного тушканчика».
Принёс его личный гонец Чингиз-хана по имени Сэргэлэн, который вёз для Субедея приказ о возвращении домой в сопровождении тысячи всадников Алтангэрэла.
Он и рассказал о том, как нагло и бесцеремонно вели себя булгарские военачальники.
Суть повествования заключалась в том, что монголы мирно шли от Аральского моря, ни с кем не задирались. В общем, вели себя совсем хорошо и собирались так же тихо переправиться через реку Яик, чтобы покинуть территорию булгар, никого не тронув.
Но булгары такое осторожное поведение почему-то сочли за трусость, прислали к монголам заносчивых ханов и ханчиков числом не менее десяти и запретили переправляться через «их реку», не заплатив хану Габдулле Чельбиру положенной пошлины.
Посланцев тут же высекли плёткой, но отпустили живыми, попросив передать булгарскому хану, чтобы он шёл к чертям собачьим.
Стали прорываться силой, но были атакованы многочисленной конницей башкортов и курсыбаевцами.
Ушли с потерями, драться насмерть приказа не получали, гонец повелителя важнее.
– Не очень он всех нас повеселил, – задумчиво сказал Субедей, имея в виду имя гонца[8]. – Зато теперь будем радоваться вместе с этими бесерменскими псами.
Он уже окончательно уверовал в свой полководческий гений, равный, быть может, самому Чингиз-хану, как раз собирался штурмом брать Новгород-Северский, чтобы поднести в дар повелителю…
Задуманное пришлось отложить. Да и приказ пришёл вовремя.
Непобедимый в горячке побед совсем забыл о том, что его железные монголы изнурены бесконечными походами, что их ряды после Калки изрядно поредели и, что удивительно, открыто выражают недовольство даже седые ветераны, которые хорошо знают, что такое железная дисциплина.
Но все дружно согласились с тем, что наказать бесерменов-булгар просто необходимо.
Баранья битва
1
Значение битвы у Самарской Луки трудно недооценить, но и переоценка повлечёт за собой явное искажение.
Правда в том, что волей-неволей булгары «отомстили» за поражение объединённого русско-половецкого войска в битве при Калке. Никак не скажешь, что это сделано намеренно, вовсе нет, булгары не испытывали тёплых чувств к русичам, особенно если припомнить недавнее сожжение города Ошеля, разорение других городов и весей, позорный для булгар шестилетний мир, о котором им пришлось просить трижды великого князя владимирского. Точнее говоря, если учесть всё произошедшее между русичами и булгарами до лета 1223 года.
В битве у Самарской Луки, или в Бараньей битве, булгарам была уготована безоговорочная победа, полный разгром монголов во главе с Субедей-багатуром. Изрядно потрёпаных, уставших, поредевших числом, но всё ещё свирепых и сильных.
Что ни говори, как ни рассуждай, а Калка далась завоевателям большой кровью, они были надломлены и духовно, и физически. Их оставалось добить. И тогда рухнули бы все планы Субедея о возвращении к золотой юрте повелителя. И тогда, возможно, вся история монгольских завоеваний пошла бы по другому пути.
Но, как оказалось, именно победа более всего пугала булгарского владыку Габдуллу Чельбира.
То есть военачальники организовали всё достаточно грамотно, воины были храбры и рвались в бой, но хан Волжской Булгарии испугался возможных последствий.
Вот и вышло, что битва – баранья. Какое название, такая и битва…
Булгары были заранее осведомлены о приближении к границам ханства неприятеля. Настолько вовремя, что они даже успели подготовить и заслать в стан монголов своего человека – Аблас-Хина.
О нём несколько слов особо, потому что эта личность у меня вызывает особое восхищение. Мне кажется, что Аблас-Хин был одним из первых военных разведчиков того времени, причём довольно удачливых.
Он проник в стан монголов, вошёл к ним в доверие, завёл в ловушку, сам неведомо каким образом благополучно избежав смерти. А в конце всей этой запутанной истории ещё и получил лично от Субедея меч в подарок.
…Итак, булгары узнали о том, что в их пределы вторгся неприятель.
Хан бросил клич, военные силы страны стали собираться в единый кулак.
Даже по самым скромным подсчётам, к «встрече» монголов привлекли пять тысяч курсыбаевцев, шесть тысяч казанчиев, десять тысяч башкортов – заметим, что все вышеперечисленные – регулярные войска; три тысячи ополченцев во главе с Даиром Тетюшем и чуть более пяти тысяч подвластных булгарам племён мордовских эрзя, которыми заправлял храбрый и неуловимый для русичей инязор (князь) Пургас.
Всего около тридцати тысяч хорошо вооружённых, обученных, любящих свою родину бойцов.
Место для грядущего сражения тоже выбрали не случайно. Самарская Лука – самая большая, значительно выраженная, известная излучина реки Волги в нижнем её течении.
Между Волгой и речушкой Урень (Уран), неподалёку от крепости Кермек (ныне левобережная часть Ульяновской области) располагалась широкая, глубокая лощина, казалось, созданная самой природой для того, чтобы укрыть в ней конный полк башкортов, и обширное поле, пересекаемое небольшими перелесками.
Теперь представьте себе тот смертельный «мешок», в который монголов вёл Аблас-Хин: с севера – Симбирский вал, с юга – Арбутинский вал, на которых позиции занимали стрелки с большими луками и длинными железными стрелами, насквозь пробивающими и кольчугу, и железные латы.
Между Кермеком и лесочками располагались казанчии – тяжеловооружённые, защищённые прочными латами воины, они были чуть выдвинуты вперёд по направлению к противнику.
За ними располагались возы, поставленные по кольцевой системе, за которыми тоже стояли стрелки.
Их, в свою очередь, со стороны Волги прикрывали отлично оснащённые и прекрасно вооружённые курсыбаевцы. Плюс ко всему в решающий момент сражения со стороны Волги должен был подойти булгарский флот под командованием хана Нукрата и перекрыть монголам возможность переправиться на безопасный берег.
На самом поле устроили множество ловушек, в которые монголы должны были непременно попасть.
И в эту хорошо подготовленную западню по древней караванной дороге двигались остатки монгольского войска, численность которого едва превышала тумен.
2
Впоследствии Субедей-багатур, вспоминая бурные события 1223 года, шёпотом говорил сыновьям, что бог войны Сульдэ испытывал его полководческие способности много раз, но на заносчивость и самоуверенность испытал только однажды.
– Да, дети мои, – кивая головой, произносил он нараспев, – это случилось и со мной, когда мои глаза затуманились после победы над урусутами и кипчаками и я позволил себя одурачить этим подлым предателям, не знающим толк в настоящей драке. Урусуты были хотя и глупы, но дрались честно и выказали настоящую храбрость, особенно в последнем сражении, когда бедный Джебе получил по голове такой удар, который и свёл его в могилу…
Джебе-нойон после битвы при Калке сделался небоеспособным, всё время заговаривался, ежеминутно хватался за меч. Пришлось знатного воина связать и заткнуть ему глотку куском кошмы. Болтается теперь в телеге, зато молчит.
После увечья, повлекшего за собой безумство Джебе, авторитет Субедея стал настолько высоким и недосягаемым, что полководец начинал ощущать себя живым идолом, которому все поклоняются. Раньше хоть Джебе мог огрызнуться, хмыкнуть, либо ещё как-нибудь выразить недовольство. Теперь стало скучно: состязаться не с кем, выручать некого.
В битве при Калке полегло много славных военачальников, в том числе тысячник Нугай-Мерген. Урянхатай стал во главе тысячи, и старый полководец сейчас видел в сыне свою основную опору.
Многие, ой многие багатуры не вернутся к «золотому Онону и голубому Керулену».
Субедей сокрушённо помотал головой и закусил губы, чтобы подавить горький стон.
«Да, состязаться не с кем, выручать некого, но и… посоветоваться не с кем, вот в чём дело. В советах Джебе всегда была дерзость, граничащая с бахвальством, но и она иногда приносила полезную мысль».
Живым идолом он быть не привык, день встречи с Чингиз-ханом становился всё ближе, повергая бесстрашного Субедея в настоящий страх и трепет.
Что он скажет великому кагану? Как оправдает потерю многих славных багатуров?..
…Пыль клубилась на дороге, яростно пекло солнце.
«Скорее бы уже добраться до Итиля… Там прохлада, там сладкая вода и долгожданный отдых».
Он не верил в то, что булгары могут оказаться негостеприимными, более того, оказать сколько-нибудь значимое сопротивление. Сначала он отдохнёт, а потом станет выяснять, кто и что говорил про великого Чингиз-хана…
Субедей ещё раз огляделся вокруг и, не видя вблизи волжской воды, раздражённо бросил приказание двигаться быстрее, чтобы нынче же оказаться в городе Биляре.
Там есть чем поживиться его храбрым воинам. Там большие дома и чистые улочки, красивые булгарки и много кумыса, там хорошее место для отдыха перед возвращением в родные степи.
О красотах города Биляра много рассказывал этот самый хитрющий Аблас-Хин, конечно, многое привирал. Но если из того, что он говорил, хоть небольшая часть – правда, то необходимо покорить этот самый Биляр.
Вот булгарина сразу надо будет подвесить за ноги в назидание другим. Кто, откуда – непонятно. Стоило войти в булгарские пределы, как он появился со сморщенной, словно нарисованной улыбкой неведомо откуда, со сложенными на животе небольшими ручками, в парчовом халате, видно, что не простого рода, но всего с одним слугой, и сразу предложил стать проводником.
Субедей, конечно, не поверил бесермену и посулил с живого содрать кожу, если обманет. Потом подумал, что он может оказаться полезен, надо будет только вовремя позволить ему уйти к своим…
Внезапно повеяло свежестью. Субедей привстал на стременах, но, не увидев ничего, ткнул коня шпорами и проскакал вперёд. Поднявшись на небольшой пригорок, вдалеке приметил широкую полосу воды, скрывалась она за плотным рядном буйной зелени. Вернее, казалась полосой, но тянулась от одного края горизонта до другого, будто само безбрежное море колыхало свои нескончаемые воды.
«Итиль!» – подумал Субедей-багатур и понял, что радоваться пока нечему. Не видно белых куполов мечетей, не видно стен огромного города. Всё равно поначалу надо переправиться, а потом соображать, как быстрее идти к булгарской столице.
Ясно, что они приготовили засады, ясно, что монголам предстоит ещё раз подраться перед возвращением в родные степи.
Глядя на джагунов, думал о том, что самое лучшее, самое совершенное в мире, созданное богом войны, – это монгольские воины. Проехали не одну тысячу ли, прошли много стран и народов, выиграли несчётное количество битв, а по-прежнему остаются самыми крепкими и умелыми, даже следов усталости на них не найдёшь.
– Тысячник! – рявкнул полководец.
– Слушаю и повинуюсь!
Урянхатай был всё время рядом.
– Вероятнее всего, хитрый булгарин уже предупредил своих, что мы на подходе, – сказал Субедей. – Это хорошо! Там Итиль! Бери тысячу воинов и скачи к переправе. Проверь, где и как расположились эти бесермены.
– Слушаю и повинуюсь!
Урянхатай был готов немедленно мчаться исполнять приказание, но Субедей остановил его.
– Сынок, – сказал тихо и душевно, – возможно, сегодня наш последний бой… Давай умрём настоящими монголами.
Немного посопев в молчании, обрывисто добавил:
– Но лучше жить настоящими монголами, нам ещё надо выполнить приказ величайшего и предстать перед ним… Там, у берега, как обнаружишь засады, завяжи бой и продержись, сколько сможешь. Я с основными силами переправлюсь на ту сторону. Увидишь, что мы ушли, – немедленно отступай. Попадёшь в ловушку, напрасно не губи жизни своих воинов – сдайся. Я всё равно всех вас выручу.
На его глазах блеснули слёзы. Он сердито смахнул их и просяще добавил:
– Прошу тебя, останься живым, мы ведь уже почти дома.
Увидев, что сын пытается возразить, жёстко закончил:
– Это приказ!
Тысяча снялась с места и вихрем умчалась в сторону великой реки.
3
Дальше всё развивалось стремительно и могло закончиться для монголов плачевно.
С ходу никаких засад тысячник Урянхатай не обнаружил, замаскированы они были действительно умело, и хотел понемногу оттягивать силы ближе к реке. Но нетерпеливые булгарские лучники сами выдали своё расположение, стали обстреливать монголов. А потом в атаку бестолково ринулась конница башкортов. Монголы сбили наступающие ряды и прорвались сквозь конницу, но были встречены сплочёнными рядами курсыбаевцев.
Отряды Субедея были стремительно атакованы казанчиями, но джагуны быстро сбили их волну, разметав по сторонам, однако тут же попали под смертельный дождь тяжёлых стрел.
Полководец приказал тысячникам Очирбату и Монх-Оргилу переправляться, а иноплеменных степных бродяг – туркменов, кипчаков и прочих – кинул под копыта башкортской конницы – задержать.
Внезапно атаки булгар прекратились, стрелы перестали поражать уставших монголов…
Хан Габдулла Чельбир решил, что лучше дать свирепому полководцу возможность уйти.
Толком не понимая, в чём дело, Субедей быстренько завершил переправу и послал гонца к Урянхатаю с категорическим приказом идти к Итилю.
Но дозорные сообщили о том, что приближается булгарский флот под командованием хана Нукрата.
Субедей понял, что кольцо окружения сомкнулось вокруг всё ещё остающихся на том берегу.
Монголы были в ловушке. Урянхатай получил тяжёлую стрелу в грудь, удар был настолько силён, что сбил всадника с ног, но русская кольчуга с зерцалом спасла от смертельной раны.
Оказавшись на земле и потирая ушибы, молодой тысячник дал приказ прекратить бой.
Они не сдались, они просто перестали сражаться.
Остановились и булгарские воины.
Дело в том, что правитель булгарский не был заинтересован в дальнейшем обострении отношений с далёким каганом всех монголов, который мог внезапно сделаться очень близким.
– Быстро пришли, быстро уйдут, – говорит хан Чельбир приближённым. – Но очень быстро могут снова вернуться… Нам это ни к чему.
Таким образом, условия переговоров диктовали не победители, а побеждённые.
Монголы уходили в свои далёкие степи со всем оружием, развёрнутыми знамёнами, под вой труб и гул тулумбасов. Пленные были немедленно освобождены. Смеху ради за каждого из них Субедей предложил булгарам стадо баранов, захваченных у них же.
Монголам выделили опытных проводников, которые помогли войскам Субедея переправиться через Сарычинскую переправу (район современного Волгограда). Более того, до реки Яик (Урал) непрошеных гостей сопровождала булгарская конница под командованием всё того же Аблас-Хина.
От свирепого монгольского полководца он получил в подарок меч, а от повелителя Волжской Булгарии – титул эмира.
Разумеется, Субедей-багатур не забыл свой «булгарский позор», не забыл унижений, которые испытал, ползая у трона повелителя вселенной и докладывая о результатах своего разведывательного рейда, длившегося более трёх лет.
Первый удар, который нанесла монгольская орда, возглавляемая Бату-ханом и ведомая Субедей-багатуром осенью 1236 года, был сокрушительный удар по Волжской Булгарии.
Не помогли Габдулле Чельбиру уступки, извинения перед монголами, мол, не сердитесь, что мы напали на вас…
Страна перестала существовать и была включена в состав улуса Джучи.
Часть булгар нашла защиту у великого владимирского князя.
Но участь и Владимиро-Суздальской Руси, не пожелавшей оказать поддержку Булгарии, также была предрешена.