Лонгин обернулся. Позади него стоял трибун Гентиан с десятком вооружённых легионеров. Те бросились к дерущимся и растащили их, щедро при этом отпинав.
— Максим и Лонгин? Вот уж кого не ожидал увидеть в такой обстановке. Что здесь происходит?
Тит Флавий в трёх словах рассказал о случившемся.
— Понятно, — невозмутимо сказал трибун, повернулся к одному из пришедших с ним легионеров и приказал, — этих негодяев вязать и на экзекуцию. Доложишь Аполлинарию, я велел выдать каждому по тридцать розог.
— Эти, вроде, не наши, трибун, — сказал один из легионеров, пришедших с Гентианом, — они из Первого.
— Аполлинарий и Марциал разберутся.
Он смерил Лонгина взглядом, но ничего ему не сказал. Повернулся и бросил, через плечо:
— Максим, за мной.
Тиберий, понурив голову, поплёлся за трибуном назад в лагерь. В принципии Гентиан сел за письменный стол, налил в чашу вина и развернул какой-то свиток. Декурион стоял напротив него навытяжку.
Изрядно промурыжив Тиберия, трибун, наконец, соизволил обратить на него внимание.
— В очередной раз убеждаюсь, что Марциал выполняет свою работу из рук вон плохо. Он должен пресекать брожение в умах, а слухи и сплетни расползаются по лагерю, как лесной пожар.
Тиберий молчал, стоял, ни жив, ни мёртв перед мальчишкой, годившимся ему в сыновья. Гентиан выдержал паузу, в течение которой сверлил декуриона холодным взглядом. Продолжил:
— И, похоже, в Тринадцатом имеются светлые головы, раз уж козлом отпущения назначили тебя.
— К-кем назначили? — пробормотал Тиберий.
— Козлом отпущения. Не слышал? У иудеев есть обычай — ежегодно козла наделяют грехами народа и уводят в пустыню. Говорят, там его сбрасывают со скалы. Ты бывал в Иудее, Тиберий?
— Нет.
Гентиан усмехнулся.
— При чём здесь козёл? — осторожно поинтересовался декурион.
— Определённо, в Тринадцатом есть светлые головы, — насмешливо повторил трибун, — но твоя к ним не относится.
Он снова взял в руки свиток и заскользил по нему взглядом.
— Уступи мне рабыню, — сказал трибун через некоторое время, не отрывая взгляд от папируса.
— Что? — не понял вопроса Тиберий.
— Это ведь твоя рабыня там была? Я правильно понял Лонгина? Уступи мне её.
Декурион пожевал губами и выдавил из себя:
— Меньше, чем за триста не отдам.
— Триста чего?
— Денариев.
Гентиан засмеялся. Голос у него был звонкий, будто девичий. Однако от этого смеха Тиберий ощутил слабость в ногах. Он повидал на своём веку мальчишек-латиклавиев, сенаторских сынков, проходивших годичную службу в легионах перед началом политической карьеры. То была первая ступень «пути чести». Все они были в военном деле неопытны, часто обладали большим гонором, зная за своей спиной силу отцов. Однако такого страха, как этот властный щенок, никто из них Тиберию не внушал.
— Разве я тебе сказал, что хочу купить её? Зачем мне это? Я говорю — уступи. На время. Приведёшь её сегодня вечером в таберну. Договорились?
Тиберий судорожно кивнул. Отказать любимчику цезаря? Нет уж, увольте.
— Вот и хорошо. Свободен.
Декурион попятился было, но остановился на пороге. Гентиан поднял на него взгляд.
— Ну, что ещё?
— А деньги?
— Какие деньги? — удивился трибун, — разве ты не хочешь сделать мне подарок? Сегодня же Сатурналии.
XVII. Механик
— Ну и отъел ты ряху, сволочь, на римских харчах… — прохрипел Дардиолай, сгрузив с плеч на снег связанного Деметрия, — ты же, вроде, худым был?
Молния втащил пленника под высоченную старую ель, в шатёр, образованный тяжёлыми лапами, устало опустившимися к самой земле. Прислонил к стволу, а сам выпрямился во весь рост. Стукнулся затылком о ветку, выругался. Осторожно потянулся, разминая затёкшие плечи. Деметрий что-то невнятно промычал. Дардиолай наклонился к нему и вытащил изо рта кляп.
— Они нас найдут! — затараторил пленник, — тебе не скрыться!
Дардиолай поморщился и снова заткнул ему рот. Деметрий протестующе мотал головой и мычал. Молния сел рядом с ним.
— Сейчас отдышусь немного. Устал, что-то.
Он стащил шапку, почесал вспотевшую голову.
— Ты, Деметрий, молись, чтобы не нашли. Потому как если найдут, я первым делом тебя зарежу.
Пленник притих.
Сколько они проехали верхом, удирая из кастелла, Деметрий не знал. Показалось, что не очень много. Может быть, около мили. Всё это время он висел поперёк конской спины и с трудом мог вздохнуть. Отчаянно мутило, в глазах начало темнеть, и он уже думал, что вот-вот потеряет сознание, однако, прежде чем это произошло, похититель остановил лощадь и спешился. В этот момент Деметрий, с трудом извернувшись, смог разглядеть его лицо. И узнал.
Шум погони позади не различался, но Дардиолай не сомневался, что она будет. Едва ли не под стенами крепости механика похитил, тащил через лес, бросив лошадь.
Продирался он сквозь буреломы долго. Деметрий подивился его выносливости. Погоня, как видно отстала, треска сучьев за спиной не слышно. Однако на земле лежит снег и следы, как на ладони.
Дардиолай это понимал и как только на пути встретился овраг с незамёрзшим ручьём на дне (а ручьёв, впадавших в Марис, в округе довольно много), он немедленно свернул в сторону и пошёл прямо по воде вниз по течению.
Передохнув, Молния распустил пленнику шнуровку на правом сапоге и связал ноги. Проверил, не ослаб ли ремень, стягивавший руки за спиной. Затем вылез из-под ёлки, встал, огляделся, обошёл её кругом и куда-то исчез. Деметрий изворачивался, стараясь не упускать похитителя из виду, однако всё же потерял.
Отсутствовал похититель долго. Чего только Деметрий за это время не передумал. Уже почти уверился, что его здесь бросили на съедение волкам, но тут неподалёку послышалось тюканье топора. Вернее, фалькса. Топора у Дардиолая с собой не было.
Похититель вернулся, сложил костерок. Вытащил из-за пазухи мешочек с кремнем и кресалом. Высек огонь и долго раздувал тлеющую измельчённую кору можжевельника. Когда появился слабый огонёк, подкормил его берестой.
Когда затрещали сучья, пожираемые довольно урчащим пламенем, Дардиолай посмотрел на пленника.
— Орать не будешь?
Тот замотал головой.
— Ну и хорошо.
Похититель вытащил кляп.
— Руки может, развяжешь? — попросил Деметрий.
Дардиолай кивнул и пожелание выполнил.
Пленник растёр затёкшие запястья.
— Найдут нас.
— Хлопотно это, — ответил Молния, — я позаботился, не переживай.
Некоторое время оба молчали, потом Деметрий сказал:
— Не ожидал, конечно, тебя тут встретить, но, по правде, не удивлён. Уж кто и выжил бы в этой заварухе, так это ты.
— А я вот удивился, — сказал Дардиолай, — или тоже не стоило?
— Я помню, как вы ко мне поначалу относились, — кивнул Деметрий, — не доверяли.
— Как видно, не зря.
— Да что ты знаешь обо мне! — возмутился Деметрий, — о том, что на душе у меня!
— Не ори, — спокойно сказал Дардиолай.
— Да, я помню, кто ты. Бесстрашный Збел, Fulgur. А я скромный фабр. Я жить хочу. Предателем меня считаешь? Это меня все предали. Траян за то, что я служил Децебалу, хотел на крест приколотить. А почему я служил Децебалу? А потому что меня ему Домициан подарил!
— Несправедливо, да, — усмехнулся Дардиолай.
— Смеёшься… Я восемнадцать лет прожил среди вас…
— Слышал пословицу? «Сколько волка не корми, он всё равно в лес смотрит».
— Это они волки! — Деметрий с ожесточением ткнул рукой куда-то в сторону, — они! Дети капитолийской суки! Не смей меня к ним причислять! Твою родину они топчут несколько месяцев…
— Лет, — процедил Дардиолай.
— Лет, — согласился Деметрий, — а мою — пару веков! Ты думаешь, я римский гражданин? Ага, разбежался. Я строил мосты, акведуки, потом машины, а гражданства так и не получил. Я свободнорождённый, а иной вольноотпущенник, мог об меня ноги вытереть! Меня вам подарили, как вещь, которую не жалко. И ты после этого веришь, что я с радостью переметнулся к римлянам?
— Зачем ты мне всё это говоришь, Деметрий? С радостью, без радости. Мне наплевать. Ты служил царю, иногда сидел за одним столом с ним, тебе нашли жену из нашего народа…
— И я её любил!
— Молодец. Успокойся и не ори. Ты был наш, понимаешь? Уже много лет никто не вспоминал, что ты из «красношеих». А что поначалу было… Незнакомцам никто не доверяет. Но что я вижу теперь? Ты с римлянами. Ты не в кандалах. Жить хотел? Ну, так тут многие жить хотели.
— Вам проще, — буркнул Деметрий, — вас встретит Залмоксис. А кто встретит меня?
— А хоть бы и Залмоксис. Что, думаешь, оттого нам, дакам, совсем жизнь не дорога? Думаешь, Бицилис не понимал, что царь его на верную смерть оставляет? Думаешь, жить не хотел? А остался.
— Да, я трус, спас свою шкуру, продался римлянам, которых ненавижу. Не чета Бицилису, храбрейшему из храбрых, — прошипел Деметрий.
Он как-то странно оскалился, будто бы злорадно. И, не давая Дардиолаю слово вставить, быстро спросил:
— Откуда знаешь про Бицилиса? Вроде бы тебя царь к Сусагу отослал прежде, чем в Сармизегетузе всё случилось?
— Знаю уж. Неважно откуда, — буркнул Дардиолай, носком сапога подвинув обугленную толстую ветку в костре.
— Ничего ты не знаешь, Збел. Жив Бицилис. Жив и здоров. И такой же подлый предатель, как и я.
Дардиолай медленно поднял на пленника глаза и негромко прошипел:
— Врёшь.
— Чего ради врать? Правду говорю, её проверить можно. Если не боишься. В Апуле он. В ставке цезаря. И тоже, знаешь ли, не в кандалах.
Дардиолай подался вперёд и сгрёб Деметрия за грудки.
— Рассказывай!
Деметрий заговорил. Дардиолай слушал внимательно, почти не перебивал. И с каждым словом фабра мрачнел всё больше.
Несколькими месяцами ранее, конец лета, крепость Красная Скала
— Начнём может уже? — спросил Кетрипор, — сил нет смотреть, как ублюдки там ползают.
— Нет, — возразил Деметрий, — это дубиной комаров гонять.