«Нельзя так, охотник. Встряхнись!»
Он поправил гимнастерку, и пошел к березам. Там собрал замеченный еще днем сушняк и развел костер. Потом он стащил к огню обоих волков, убитых щенков и живых волчат. Затем сходил в ропаки и, зачерпнув кружкой воды, поставил ее к огню…
— Вот и все мое хозяйство. Кругом звери, словно я какой таежник-зверобой Дерсу Узала…
Он рассмеялся этому сравнению и высыпал из мешка картошку, чтобы запечь ее в нагоревшей золе.
Волчата опять подняли возню и визг. Николай не хотел убивать их и решил унести домой, а там видно будет.
Он надергал сухой травы и, сделав подстилку, устроил их ближе к огню.
Так без сна прошла эта вторая ночь в лесу. На рассвете, далеко за старым полем долго и надсадно завывал Малыш.
Утром, замаскировав травой и сушником волчьи туши, и захватив живых щенков, Вихрев ушел домой.
Усталый, с синими кругами под глазами, он вошел в дом. Мать всплеснула руками и, выронив хлебную лопату, с криком и слезами бросилась к нему на шею.
— А я-то что переживаю! Две ночи не было… Думала, что неладно с тобой. Была уж сегодня у Ивана Ивановича, решила с обеда посылать людей искать тебя. Только что Нюра была, тоже волнуется…
— Мама, успокойся, дорогая. Так пришлось. Я знал, что ты разволнуешься.
Наконец Матрена Ивановна затихла и Николай за завтраком рассказал ей свои похождения.
— Ой, страсти-то какие! Да как ты, Коля, вынес все это? То-то я вижу с лица спал, почернел весь.
Николай принес из кладовки волчат и пустил их на пол.
Матрена Ивановна, забыв о квашне, налила им молока и занялась кормежкой.
— Без матери они теперь, Коля! А какие хорошие!
— Но они же, мама, дети Беспалой!
— Ну, и что же?
Николай улыбнулся этой материнской, прощающей доброте и пошел в правление за лошадью.
Слух об уничтожении Беспалой и ее гнезда быстро облетел колхозы. Не было ни одного колхозного двора, в котором бы в эти дни не говорили о Вихреве, о волчице. Николай был героем дня…
Когда он после обеда привез из леса волчьи туши, то несмотря на горячие дни весенних работ, у него в доме и во дворе было много народа. А вечером началось настоящее паломничество. Из Северного колхоза приехали охотник Семен, председатель Прохор Игнатьевич, из колхоза им. Куйбышева восемь человек, среди них Сергей Пахомов. Проездом с поля подвернул на линейке Иван Иванович, и, поздравив Вихрева с удачей, долго осматривал Беспалую и живых волчат.
— Ну, Прохор Игнатьевич, не в обиду будь сказано, может наша молодежь большие дела делать? Можно ей доверие оказывать? — улыбаясь, спросил он.
Прохор Игнатьевич смутился и ответил:
— Зачем вспоминать это, Иван Иванович? Я вот думаю, чем премировать Вихрева от нашего колхоза за уничтожение волчьего гнезда? Чем?
— По постановлению облисполкома в таких случаях выдается телка годовая, но… это само собой, а мы придумаем еще что-нибудь. Как мы оценим такую работу? Это десятки сохраненных колхозных лошадей, крупного рогатого скота и многие десятки овец. Мы с тобой, Игнатьевич, об этом потолкуем на исполкоме. Как у тебя с семенами-то дело обстоит? Заедем ко мне поговорить.
Председатели крепко пожали руку Николаю и уехали. Егор Васильевич взял нож и начал обрабатывать туши волков. К нему присоединились охотники Семен и Сергей.
— Ты сегодня, Николай, будь именинником! Без тебя управимся, — шутили они.
Во двор вбежала комсомолка Нюра…
Ее светлые локоны выбились из-под платочка, грудь высоко вздымалась, а глаза, синие, как васильки, сияли такой лаской и радостью, что Николай смутился и, взяв ее за руки, тихо спросил:
— Ты что, Нюра?
— Как я за тебя волновалась, Коля. Только сейчас услышала, что ты таким победителем вернулся. Все расскажи мне подробно, с самого начала… А где она?
— Беспалая? Вон Егор Васильевич прилаживается с нее шкуру снимать.
Девушка поглядела на волчицу, повернулась к Николаю, зажмурилась.
— Ух, страшная какая!..
Николай и Нюра ушли в избу.
В проулке послышались хлопки кнута и окрики пастухов; с полей возвращались стада.
Этим стадам Беспалая уже не угрожала…