Поначалу Эдди не хотел ее брать.
— Нет, Роланд, это твой.
— Последние недели ты носил его столько же, что и я. Может, больше.
— Да, но теперь речь идет о Нью-Йорке, Роланд. В Нью-Йорке все крадут.
— У тебя не украдут. Возьми револьвер.
Эдди с мгновение смотрел Роданду в глаза, потом взял суму, повесил на плечо.
— Ты чувствуешь, что так надо.
— Ага.
— Ка в действии?
Роланд пожал плечами.
— Ка всегда в действии.
— Хорошо, — кивнул Эдди. — И, Роланд, если я не вернусь, позаботься о Сюзи.
— Твоя работа — сделать все, чтобы мне не пришлось заботиться о ней.
«Нет, — подумал Эдди, — моя работа — оберегать розу».
Повернулся к двери. Ему хотелось задать еще тысячу вопросов, но он признавал правоту Роланда: время для вопросов вышло.
— Эдди, если ты не хочешь…
— Наоборот, хочу, — он поднял левую руку, отставил большой палец. — Когда увидишь, что я так сделаю, открывай ящик.
— Хорошо.
Голос Роланда доносился издалека. Потому что он, Эдди, остался наедине с дверью. Дверью с надписью «НЕНАЙДЕННАЯ» на незнакомом ему языке с красивыми буквами. Однажды он прочитал роман «Дверь в лето»… Кто его написал? Один из фантастов, чьи книги он постоянно приносил из библиотеки. Один из представителей старшего поколения, которые гарантировали хорошее, качественное чтиво. Мюррей Лейнстер, Пол Андерсон, Гордон Диксон, Айзек Азимов, Харлан Эллисон… Роберт Хайнлайн. Да, именно Хайнлайн написал «Дверь в лето». Генри всегда издевался над ним из-за этих книжек, называл маменькиным сынком, книжным червем, спрашивал, может ли он читать и дрочить одновременно, спрашивал, как ему удается так долго сидеть, уткнувшись носом в выдумки про ракеты и машины времени. Генри, старший брат. Генри, с лицом в прыщах, блестящих от кремов, которые, судя по аннотации, могли в мгновение ока расправиться с прыщами. Генри, собравшийся в армию. Эдди, младший брат. Эдди, приносивший книги из библиотеки. Тринадцатилетний Эдди, по возрасту такой же, как Джейк сейчас. На дворе 1977 год, ему тринадцать, он на Второй авеню, и такси поблескивают желтым под солнечным светом. Черный юноша с плейером проходит мимо ресторана «Чав-Чав». Эдди может его видеть, Эдди знает, что слушает черный юноша: Элтона Джона, который поет, понятное дело, «Кто-то сегодня спас мне жизнь». На тротуаре много людей. Вечер уже не за горами, и люди идут домой, проведя еще один день на стальных полях Кальи Нью-Йорк, где выращивают деньги вместо риса и не жалуются на плохой урожай. Женщины выглядят забавно в дорогих деловых костюмах и кроссовках: их туфли на высоком каблуке в сумочках, потому что рабочий день закончился, и они идут домой. Все улыбаются, потому свет такой яркий, а воздух такой теплый. Издалека даже доносится перестук дятла. Перед ним дверь в лето 1977 года, таксисты берут бакс с четвертью за посадку и тридцать центов за каждую четверть мили. Раньше они брали меньше, потом будут брать больше, но сейчас такса у них такая. Космический челнок с учительницей на борту еще не взорвался. Джон Леннон еще жив, хотя долго не проживет, если будет и дальше злоупотреблять героином, этим китайским белым. Что же касается Эдди Дина, Эдди Кантора Дина, то он про героин еще ничего не знает. Несколько сигарет — вот и все его грехи (если не считать попыток погонять шкурку, которые еще год не будут удачными). Ему — тринадцать. В Нью-Йорке 1977 год, и на груди у него растут ровно четыре волоска. Он пересчитывает их каждое утро, надеясь, что к ним вот-вот присоединится пятый. Это лето после лета парусников[61]. Июньский день катится к вечеру, и он слышит радостную мелодию. Радостная мелодия льется из динамиков над дверью магазина «Башня выдающихся записей». Это Манго Джерри поет «Летом, этим летом», и…
Внезапно все это стало для Эдди реальным, совершенно реальным, и он вскинул левую руку: приготовились. За его спиной Роланд сел, достал ящик из розового мешка. И, как только Эдди и оттопырил большой палец, стрелок поднял крышку.
Тут же Эдди услышал прекрасную и ужасную мелодию колокольцев. Глаза начали слезиться. В свободно стоящей перед ним двери что-то щелкнуло, она начала открываться, и на пол пещеры легла полоса солнечного света. Донеслись звуки клаксонов и перестук дятла. Не так уж и давно он так хотел, чтобы такая вот дверь открылась, что ради этого едва не убил Роланда. А теперь, увидев перед собой открывающуюся дверь, перепугался до смерти.
Колокольца, неотъемлемые спутники Прыжка, разрывали голову. Он понял, что сойдет с ума, если будет слушать их достаточно долго. «Иди, раз уж собрался идти», — подумал он.
Шагнул вперед, увидев сквозь слезы, как три руки протянулись, чтобы схватиться за четыре ручки. Потянул дверь на себя, и золотой предвечерний свет заставил прищуриться. В нос ударили запахи бензина, нагретого солнцем города и чьего-то лосьона после бритья.
Практически ничего не видя перед собой, Эдди шагнул сквозь ненайденную дверь в лето реальности, которую покинул через такую же дверь.
Он попал на Вторую авеню, все так. Увидел перед собой «Блимпис». Сзади доносился веселый голос Манго Джерри. Людской поток обтекал его. Кто-то шел к Сороковым улицам, кто-то — к Шестидесятым. На Эдди большинство не обращало внимания, и не только потому, что они куда-то спешили. В Нью-Йорке не обращать внимания на других — норма жизни.
Эдди поправил суму Роланда, висевшую на правом плече, оглянулся. Дверь в Калья Брин Стерджис никуда не делась.
Он видел Роланда, который сидел в пещере, у самого входа, с открытым ящиком на коленях.
«Это гребаные колокольца сводят его с ума», — подумал Эдди. И тут увидел, как стрелок вытащил два патрона из пояса-патронташа и вставил в уши. Эдди улыбнулся. «Все правильно». По крайней мере патроны помогли блокировать дребезжание червоточины на автостраде 70. Сработало это или нет, Роланду он ничем помочь не мог. Потому что у него были другие дела.
Эдди чуть повернулся, вновь посмотрел через плечо, чтобы убедиться, что дверь повернулась вместе с ним, оказавшись у него за спиной. Повернулась. Если она не отличалась от других, она будет следовать за ним, куда бы он ни пошел. Если и не будет, Эдди не видел в этом проблемы: далеко он уходить не собирался. Заметил он и другое: ощущение темноты, знакомое по Прыжку и грозившее его поглотить, исчезло. Потому что, решил Эдди, он здесь во плоти, а не виртуально. И если в округе и были бродячие мертвяки, он их увидеть не мог.
Вновь поправив лямку сумы, Эдди двинулся к «Манхэттенскому ресторану для ума».
Люди расступались перед ним, давая пройти, и это доказывало, что он действительно здесь, на Второй авеню. Люди обходили его и во время Прыжка. Наконец, Эдди сознательно столкнулся с молодым мужчиной, который нес не один брифкейс, а два, Большим охотником за гробами в мире бизнеса, как окрестил его Эдди.
— Эй, смотри, куда идешь! — возмутился мистер Бизнесмен, когда их плечи вошли в плотный контакт.
— Извините, — поспешил ответить Эдди, — извините, — итак, он здесь во плоти. — Вас не затруднит сказать мне, какой сегодня…
Но мистер Бизнесмен уже ушел, гонясь за инфарктом, который неминуемо поджидал его по достижению сорока пяти или пятидесяти лет. Эдди вспомнил бородатый нью-йоркский анекдот: «Извините, сэр, сможете вы сказать, как пройти к зданию городского совета или мне просто идти на хер?» И рассмеялся, ничего не смог с собой поделать.
Как только совладал со смехом, зашагал дальше. На углу Второй авеню и Пятьдесят четвертой улицы увидел мужчину, разглядывающего витрину обувного магазина. Тоже в деловом костюме, но куда более расслабленного в сравнении с тем мистером Бизнесменом, которого он толкнул. И брифкейс он нес один, что Эдди счел добрым знаком.
— Извините, — обратился к нему Эдди, — но не могли бы вы сказать мне, какой сегодня день?
— Четверг, — ответил мужчина. — Двадцать третье июня.
— 1977 года?
Мужчина улыбнулся, вопросительно и одновременно цинично, изогнул бровь.
— 1977, совершенно верно. 1978 начнется… месяцев через шесть. Даже чуть позже.
Эдди кивнул.
— Спасибо, сэй.
— Спасибо, кто?
— Неважно, — ответил Эдди и продолжил путь.
«Только три недели до пятнадцатого июля, плюс-минус день, — думал он. — Маловато для душевного спокойствия».
Да, но, если ему не удастся убедить Келвина Тауэра продать ему пустырь сегодня, вопрос времени потеряет свою актуальность. Однажды, очень давно, Генри похвалялся, что его маленький братец может уговорить дьявола прыгнуть в его же костер. Эдди надеялся, что прежнее умение убеждать осталось при нем. Заключи сделку с Келвином Тауэром, инвестируй в недвижимость, а потом гуляй себе с Богом. Празднуй. Купи себе шоколад со сливками или…
Бег его мыслей прервался, он так резко остановился, что кто-то врезался в него сзади и выругался. Эдди едва почувствовал удар, практически не расслышал ругани. Темно-серый «линкольн таун-кар» вновь стоял у тротуара. Не перед пожарным гидрантом, но все равно в непосредственной близости от книжного магазина.
«Таун-кар» Балазара.
Ноги понесли Эдди дальше. Теперь он радовался, что Роланд уговорил его взять с собой один из револьверов. И убедился, что револьвер этот заряжен.
Черная грифельная доска вернулась в окно. В этот день «Манхэттенский магазин для ума» предлагал паровой обед из Новой Англии: Натаниэла Готорна, Генри Дэвида Торо и Роберта Фроста, с десертом на выбор: Мэри Маккарти или Грейс Метильос, но на двери висела табличка: «ИЗВИНИТЕ, МАГАЗИН ЗАКРЫТ». Часы на здании банка напротив «Башни выдающихся записей» показывали 3:14 пополудни. Кто, скажите, закрывает магазин в четверть четвертого в рабочий день?
Тот, кто обслуживает особого клиента, Эдди сам и ответил на свой вопрос. Вот кто.
Он прижался носом к стеклу, отгородился руками от света, что посмотреть, что же происходит в «Манхэттенском ресторане для ума». Увидел круглый стол с детскими книжками. Справа от него — стойку, только в этот день на ней никто не сидел, даже Эрон Дипно. И кассовый аппарат стоял в гордом одиночестве.