– Значит, они стая и вожак у них Хокан?
– Не совсем так. Если стая и есть, то это стая женщин, которую возглавляет Хелена и в которую не входит Беренайси. Беренайси много времени проводила с ним, но в последнее время отошла. Хокан же ушел с ними, и уже довольно давно. Он страдает от своих собственных потерь, своих собственных трагедий. Думаю, Хокана приворожила Хелена. Эта группа долго держалась на Европейском континенте, но сейчас морфенкиндерам в Европе трудно, особенно тем, кто верит, что в зимний солнцеворот нужно приносить человеческие жертвы. – Он невесело усмехнулся. – Ну, а азиатские морфенкиндеры относятся к неприкосновенности своей территории куда трепетнее, чем мы. Так что они уже несколько десятков лет находятся здесь, в Америке, и, возможно, ищут себе какое-нибудь подходящее постоянное место. Не знаю. Я не напрашивался на их откровения. Откровенно говоря, я хотел бы, чтоб Беренайси рассталась с ними и переехала к нам, если, конечно, Фрэнк это перенесет.
– Человеческие жертвы!.. – Ройбен поморщился.
– О, на деле это не так страшно, как звучит. Они подыскивают какого-нибудь злодея – настоящего, неисправимого негодяя, убийцу, и накачивают беднягу наркотиками до полной утраты ощущений и сознания, а потом употребляют его как праздничное блюдо в ночь Йоля. Действительно, звучит это хуже, чем выглядит на деле, особенно если учесть, на что мы все способны. Мне это не нравится. Я не намерен сопровождать убийство негодяев церемониями. И тем более превращать его в ритуал. Ни за что!
– Понятно.
– Так что выброси это из головы. Говорят они много, но ни у кого-то из них, ни у всех вместе не хватит решимости что-то сделать.
– Кажется, я понимаю, что произошло, – сказал Ройбен. – Вас не было здесь двадцать лет. А теперь вы вернулись – все, – и они пришли взглянуть, не найдется ли здесь снова пристанища для них.
– Думаю, ты совершенно прав, – ответил Феликс с горькой усмешкой. – А где они были, когда мы находились в плену и боролись за собственную жизнь? – Он даже повысил голос. – Не объявились ни сном ни духом! Конечно, они не знали, где нас держали; по крайней мере так они говорили. И говорят. И будут говорить. А теперь мы вернулись в Северную Америку, и им стало, если можно так выразиться, любопытно, получается? Они напоминают мне мотыльков, которые летят из темноты на свет.
– Интересно, есть здесь кто-нибудь еще, кроме них, кто мог бы явиться на этот праздник?
– Маловероятно.
– А как насчет Хьюго, этого странного морфенкинда, которого мы встретили в джунглях?
– О, Хьюго никогда не покидает своей глуши. Сомневаюсь, что он через пятьсот лет вообще способен найти дорогу из джунглей. Он так и кочует по лесам из одного пристанища в другое. Когда его нынешнее жилище совсем развалится, он отыщет что-нибудь еще. Так что о Хьюго можешь смело забыть. Ну, а насчет того, может ли прийти кто-нибудь еще, – честно говоря, не знаю. Точное число и местонахождение морфенкиндеров никому не известно. Я могу сказать тебе кое-что еще – если ты пообещаешь сразу же выкинуть это из головы.
– Я попытаюсь.
– Мы не все принадлежим к одной расе.
– Господи помилуй!
– Почему-то я заранее знал, что эта новость тебя ошеломит. Ты аж побелел. Послушай, это все ничего не значит. Так что не волнуйся. Потому-то я и не люблю преждевременно обременять тебя излишней информацией. Об остальных пока что предоставь заботиться мне. Оставь мне этот мир с его мириадами бессмертных хищников.
– Вы сказали: мириады бессмертных хищников?
Феликс рассмеялся.
– Я шучу.
– Надеюсь, что да.
– Именно так. Ройбен, тебя очень легко дразнить. Ты всегда подыгрываешь.
– Но, Феликс, разве не существует каких-нибудь общих правил для всего этого?.. Ну, чтобы все морфенкиндеры признавали тот или иной закон или?..
– Вряд ли, – с плохо скрытым недовольством ответил Феликс. – Но у наших соплеменников есть традиции. Я тебе только что говорил о традициях празднования Солнцеворота. В этот день мы дружелюбно принимаем своих – и горе тому, кто нарушит этот обычай. – Он немного помолчал и добавил: – Не у всех морфенкиндеров есть место, чтобы должным образом, как это будет у нас, отпраздновать сердце года. Так что, если кто-то присоединится к нам в Модранехт, мы обязательно примем его.
– Модранехт, – улыбнувшись, повторил Ройбен. – Никогда не слышал, чтобы так называли Йоль. Во всяком случае вслух.
– Но само слово ты знаешь, да?
– Ночь Матери, – с расстановкой произнес Ройбен. – Из истории англосаксов Беды Достопочтенного.
Феликс негромко рассмеялся.
– Ты не устаешь радовать меня, мой дорогой книгочей.
– Ночь Матери-Земли, – добавил Ройбен, смакуя эти слова, свои мысли и радость Феликса.
Феликс немного помолчал, а потом продолжил:
– В старину – в старину даже с точки зрения Маргона – Йоль, праздник Солнцеворота, был поводом для встреч, для заверений в верности, в мирных намерениях, для признаний в любви, для учебы, для служения. Вот что много-много лет назад я узнал от учителя. Тому же самому он учил и Фрэнка, и Сергея, и Тибо. Именно это Йоль до сих пор значит для нас – для нас, – повторил он с подчеркнутым ударением, – время обновления и возрождения, и наплевать, что об этом думают Хелена и все остальные.
– Для любви, для учебы, для служения… – повторил Ройбен.
– Так что все не так ужасно, как ты можешь подумать, – вновь успокоил его Феликс. – Мы не произносим речей, не возносим молитв. Ничего подобного.
– Мне это вовсе не кажется ужасным. Это скорее похоже на некую всеобъемлющую формулу из тех, которые я ищу всю жизнь. И сегодня я это видел – видел в празднике, видел, как гости заражались этим ощущением, словно вдыхали какую-то чудесную отраву. Я видел, как очень многие вели себя совсем не так, как обычно. Сомневаюсь, чтобы моя родня так уж почитала всякие церемонии, праздники и торжества по случаю обновления. Можно подумать, что мир давно уже бесследно миновал все это.
– Э-э, в мире никогда ничего не проходит бесследно, – возразил Феликс. – А тем из нас, кто не способен стареть, необходимо отыскать какой-то способ отмечать течение лет, знаменовать наши стремления к обновлению духа и идеалов. Время не действует на нас, но мы вшиты в него. И если мы не будем следить за этим, то если будем жить так, будто времени не существует, тогда… тогда время может и убить нас. Черт возьми, именно во время Йоля мы укрепляемся в решимости попытаться стать лучше, чем были прежде, только и всего.
– Новогоднее очищение души, – сказал Ройбен.
– Аминь. А теперь давай забудем обо всех остальных и прогуляемся в дубраву. Дождь перестал. Пока здесь кипел праздник, у меня совершенно не было такой возможности.
– У меня тоже, и мне тоже хочется побывать там, – сказал Ройбен.
Быстро надев пальто, они вышли в чудесный сияющий лес..
Каким же спокойным и тихим предстал он в прекрасном мягком освещении; он очень походил на то заколдованное место, которое явилось Ройбену в тот вечер, когда он отправился сюда один.
Он вглядывался в теневые переплетения серых ветвей и думал, есть ли сейчас рядом с ними Лесные джентри, а если есть, то где они – на земле или высоко в кронах.
Они шли все дальше и дальше, мимо неубранных столов, оставшихся от приема, и все глубже погружались в сказочное сияние.
Феликс молчал, погруженный в собственные размышления. Ройбену очень не хотелось нарушать его сосредоточенность, портить его удовлетворенное и откровенно счастливое настроение.
Однако он чувствовал, что это нужно сделать. У него просто не было выбора. И так он слишком долго оттягивал. Да и вообще новость должна порадовать Феликса, так почему же он жмется? Почему тревожится?
– Сегодня я видел Марчент, – сознался он. – Причем видел не единожды и совсем не такой, как прежде.
– Неужели?! – Феликса его слова явно потрясли. – Где? Расскажи. Расскажи все, в подробностях. – В его голосе вновь прорезалась так несвойственная ему боль. Даже разговоры о других морфенкиндерах не вызывали у него столь заметного страдания.
Ройбен рассказал о том, как в первый раз увидел ее в деревне в обществе Элтрама, где она передвигалась так, будто была совершенно, полностью материальной, и о тех секундах в темном углу оранжереи, куда она явилась как будто в ответ на его призывы.
– Простите, что я не рассказал вам об этом сразу. Сам не могу объяснить, почему так получилось. Но я так переживал!..
– О, я все понимаю, – ответил Феликс. – Не вини себя ни в чем. Ты видел ее – вот что важно. Я-то все равно не смог бы ее увидеть, даже если бы ты сразу предупредил меня.
Он тяжело вздохнул, скрестил руки и обхватил себя за плечи, точно так же, как в первый раз, когда Ройбен заговорил с ним о призраке Марчент.
– Они прорвались к ней, – печально сказал он. – Именно так, как я и надеялся. И теперь могут увести ее прочь, когда на то будет ее воля. Они могут проложить свой путь, дать свой ответ.
– Но, Феликс, куда они уходят? Где они находились, когда вы воззвали к ним?
– Не знаю. Некоторые из них всегда находятся здесь. Некоторые постоянно скитаются. Они там, где лес гуще и темнее, где тише и спокойней. Я собрал их вместе. Вообще-то я звал Элтрама. А насчет того, действительно ли они уходят в какие-то недоступные дали, – ничего не могу сказать. Но собираться в одном месте или показываться по несколько раз – для них необычно.
– Значит, она станет одной из них?
– Ты видел только то, что видел. Я бы сказал, что это уже случилось.
– Но неужели мне так и не удастся поговорить с нею? – спросил Ройбен. Он понизил голос, но не потому, что опасался, что его подслушают Лесные джентри, а лишь потому, что сейчас он изливал Феликсу свою душу. – Я все же думал, что такое может случиться. Однако когда я увидел ее в оранжерее, то не попросил об этом. На меня навалилось оцепенение, я утратил способность разумно мыслить. Я даже не смог дать ей понять, насколько сильно мне нужен разговор с нею.