В грубую оловянную кружку с помятым боком я налил на три пальца и приказал:
– Пейте! Причем до дна.
Вряд ли бренди обладает какими-нибудь чудесными свойствами, как гласят легенды, но это было единственное, что я мог сделать сейчас для Александра. Иначе вскоре случится то, после чего мне придется влепить ему пощечину. И тогда мне понадобится немало усилий, чтобы его не убить: некоторые вещи выше меня.
– Пейте, Александр, пейте!
И он выпил.
Залпом, как пьют дрянного качества ром в какой-нибудь захудалой таверне крохотного портового городка. И снова зажурчала янтарного цвета жидкость, которая, казалось, светится в полумраке каюты. Теперь сар Штроукк выпил ее после всего-то указующего жеста пальцем.
Сам я стоял и ловил запах напитка, который давно мечтал попробовать. Бутылки, формой похожие на графины из хрусталя, были малы, едва ли не в половину их обычного объема, и теперь в одной из них оставалось только на дне.
Раздался стук в дверь, и в каюту вошел один из матросов «Марии», помимо всего прочего исполнявший еще и обязанности корабельного повара: капитан Асант экономил и на команде. В руках он держал большую глиняную тарелку, заменившую ему поднос.
– Вот, господа, капитан приказал принести.
В закромах у Михеля Асанта не нашлось ничего приличного. Неровные ломтики сыра, даже на вид отвратительного качества. Порезанная кружочками заветренная копченая колбаса, и апофеозом всего – жареная камбала, занимавшая большую часть тарелки. Я тяжело вздохнул: бренди к приготовленной таким образом рыбе – это как украсить корову плюмажем, а заодно нацепить на нее нарядную попону и рыцарское седло, ничего лучшего в голову для сравнения не пришло. Кок посмотрел на кружку, стоящую перед сар Штроукком, затем скептически на бутылки, настолько те показалась ему несерьезными.
– Принести господам стаканы?
Очевидно, и пары бокалов на борту «Марии» не нашлось бы.
– Спасибо, обойдемся.
Захлопнул за ним дверь, а когда обернулся, то увидел сар Штроукка увлеченно уплетающим камбалу с таким аппетитом, как будто завтрак не закончился час назад.
– Вкусно?
Странно было видеть такой азарт у человека, не так давно заявившего, что рыбных блюд в его рационе в ближайшие полвека не будет определенно.
– Угу, – промычал он, отправляя пальцами в рот очередную порцию.
Я далеко не эстет, но чем дальше живу, тем больше убеждаюсь – в любом из правил этикета есть рациональное зерно, ведь каждое из них чем-то, но обусловлено. И потому смотрел на Александра почти с содроганием. Меж тем сар Штроукк налил себе уже самостоятельно, заранее сморщился и опрокинул в рот содержимое кружки. Получилось у него так привычно, и он настолько не походил на себя прежнего, что я невольно помотал головой.
– Даниэль, выпьешь за компанию? – предложил Александр, и под его пальцами захрустел сургуч на второй бутылке. – Ваше здоровье, сарр Клименсе!
После чего все повторилось, и он снова налег на рыбу.
Смотреть на него было грустно. Пятиликий бы с бренди, но сейчас сар Штроукк походил на мужлана. Они встречаются среди всех сословий, вне зависимости от происхождения, состояния и остального прочего. Наглые, самоуверенные и абсолютно убежденные в собственной исключительности.
Я взял свою кружку, поднес к лицу. Пахло действительно замечательно – ни одной грубой нотки. Запахи у меня всегда с чем-нибудь ассоциируются, ведь они есть у всего – у нищеты, отчаяния, счастья, надежды… Бренди Тельроса пах будущим, и до этого я и знать-то не знал, что у грядущего тоже имеется свой аромат. Аромат неопределенного, зависящего от множества обстоятельств и мелких случайностей, но, не почувствуй я запах, точно бы понял, что будущего у меня нет. Все это было странным и не с чем сравнить. И еще ко мне пришла мысль – стоит только попробовать, как откроется его часть. Мизерная, но даже это пугало: а вдруг там одна лишь тьма? Возможно, все придумал себе сам и бренди Тельроса – обычное пойло, пусть и превосходного качества, но мысль засела во мне прочно. И я тянул с глотком, а сар Штроукк продолжал пожирать рыбу, хватая ее обеими руками поочередно и отправляя в рот. Чтобы решиться, мне понадобилась целая минута, когда я баюкал в руках оловянную кружку, время от времени поднося ее к носу. И когда уже отважился окончательно, где-то наверху зазвонил корабельный колокол. Тревожно, набатом, когда удары почти сливались в единый звук, и, даже не зная предназначения его сигналов, с легкостью можно было понять – это тревога.
– Сар Штроукк! – Мне было трудно назвать его по имени после всего увиденного.
Он посмотрел на меня мутным взглядом и завалился лицом на стол, вытянув вперед руку, пальцы которой сжимали очередной кусок рыбы.
Подхватив перевязь со шпагой, я бросился наверх.
– Что-то случилось?
Взгляды капитана, впрочем, как и его брата-помощника Грега, а также всех остальных, за исключением стоявшего за штурвалом рулевого, были прикованы к берегу. Михель Асант обернулся на голос, посмотрел на меня, на шпагу в моей руке…
– С нами – нет.
И только тогда я увидел корабль, который почти уже затонул. Он лежал на воде днищем кверху, и на фоне берега с высокими серыми скалами увидеть его было затруднительно. Во всяком случае, у меня получилось не сразу.
– Так у нас принято, сарр Клименсе, – пояснил капитан. – Чтобы разбудить тех, кто отдыхает после вахты. Сами понимаете, чем кричать или даже посылать кого-нибудь, куда проще колоколом. На корабле аврал, и наверняка потребуется помощь каждого человека.
Мне стало неловко, что выскочил со шпагой, благо она так и оставалась в ножнах. Первой мыслью, едва заслышал колокол, было нападение пиратов, о которых недавно и шел разговор.
– Четверть румба вправо, – бросил через плечо Асант штурвальному. И куда громче: – На палубе, приготовились.
– Шлюпок не вижу, – поделился наблюдениями Грег. – И вообще людей. Ни рядом, на берегу. Должен же спастись хоть кто-то? Это самое страшное, что можно себе представить, сарр Клименсе, когда корабль совершает оверкиль. Если в тот момент находишься не на палубе, шансов спастись практически нет.
Я на миг представил, что перевернулась «Мария» и мне предстоит выбраться из своей каюты. Как будто бы ничего сложного, но, когда весь мир перевернулся, снизу вода, над твоей головой днище, в котором ни единого отверстия, путь только вниз. И тот короткий путь, который ведет на палубу, покажется настоящим лабиринтом. Вокруг вода, сумрак на грани темноты, и еще предстоит не запутаться в оснастке. Представил, и действительно стало не по себе.
– Корабль немалый, – продолжал рассуждать помощник капитана. – Думаю, пинас.
Не знаю, что такое пинас, но то, что оставалось от него над водой, было в два раза длиннее нашей шхуны.
«Мария», убрав паруса, потеряла ход, закачавшись на ею же и поднятой волне, которая ее догнала. Шлюпка, которая все время волочилась на буксире, находилась уже возле борта, и в нее помимо гребцов залезли еще несколько человек.
– Если не найдем никого, вряд ли сможем помочь, даже если кто-то остался в живых и находится внутри. Сами понимаете, люк не прорубить, – сказал капитан Асант.
Понимаю. Люк нарушит герметичность, и через него выйдет весь воздух, который и держит несчастный корабль на плаву.
– Грег, поосторожней там! – попросил Асант брата, который тоже был в шлюпке и теперь, держась за румпель, сидел на корме.
– Да уж не забуду! – проворчал тот.
– Шлюпку может затянуть в воронку? – поинтересовался я, припомнив немногое из того, что знал о жизни на море.
Корабль, идя ко дну, оставляет за собой воронку, и чем он больше, тем та крупнее.
– Дело не в ней, – помотал головой капитан Асант. – Если разобраться, особую опасность представляет не воронка, к тому же не всегда она образуется, тут другое.
– И что именно?
– Корабль может пойти на дно в любой момент. Глубины здесь на удивление – настоящая бездна, его обязательно развернет, то, что может всплыть, всплывет на поверхность, причем сумеет развить такую скорость, что даже шлюпке не поздоровится, что уж говорить про людей… А вообще странно, что мы никого не обнаружили, ни живых, ни мертвых. Однажды все днище людьми было усеяно, оттуда мы их и сняли.
– Возможно, до берега сумели доплыть, до него не так уж и далеко, – заметил кто-то из матросов.
– Возможно, – кивнул Асант. – Когда ничего не понятно, возможно все что угодно.
– Михель, тут снизу стучат! – крикнул Грег.
Шлюпка к тому времени подошла вплотную, и несколько матросов успели взобраться на днище, которое само по себе выглядело страшновато, обросшее ракушками и водорослями.
Хотя, возможно, моя реакция была с вязана с тем, что внутри корабля оставались живые люди.
– Точно люди? – прокричал в ответ капитан. И уже тише: – Всяко бывает. В каком-нибудь отсеке полно воды, и на волне деревяшка изнутри о борт – тук-тук-тук.
Грег не отвечал долго, перебравшись на днище сам. Перебегая с одного места на другое, кое-где припадая на колени и едва не прикладываясь ухом. Вот он встал во весь рост, повернулся к нам, сложил ладони рупором, но ответить ничего не успел. Корабль, вернее, то, что от него оставалось над водой, вздрогнул и после того, как послышался по-настоящему страшный звук, в котором перемешались и треск, и скрежет, и бульканье, и шипение, начал исчезать под водой.
– Грег! – метался по мостику капитан Асант. – Грег!!!
Судя по его реакции, воронка – не такая уже и редкость. И успокоился он только тогда, когда увидел, что шлюпка с Грегом и остальными матросами быстро отдаляется от полностью скрывшегося под водой корабля.
Некоторое время не происходило ничего, затем уже успокоившееся море забурлило пузырями, на поверхности начали появляться какие-то обломки, доски, что-то еще. Бочка, наверняка пустая, но закупоренная, умудрилась подлететь в воздух так высоко, что теперь мне полностью были понятны слова Асанта.
– Возможно, кому-нибудь все-таки удастся спастись, – сказал штурвальный.