Но как раз в тот момент, когда вой достиг своей наибольшей силы и лес, казалось, весь гудел от адского концерта волков и люди не могли сказать, в пяти или в десяти шагах от них эта грозная стая, серые хищники внезапно умолкли, — так внезапно, точно кто-то закрыл клапан парового гудка. Сразу наступила полная тишина. Только и слышно было, что дыхание людей и лошадей.
Спешившиеся всадники, по всей вероятности, думали, что волки попросту гонятся за каким-нибудь зверем. Но если бы они могли видеть в эту минуту, как они совсем молча и тихо, без малейшего шума, кроме едва слышного шороха лап по снегу, бежали по следу, который оставил летучий отряд, и как они, продолжая бежать, мало-по-малу рассыпались широким веером, концами наружу, — тогда этот вид очень скоро заставил бы их понять, что дело не так-то просто.
Время шло. Все было тихо. Ничего подозрительного люди не слышали и не видели. Но если бы они прожили всю жизнь в этой стране, то лучше знали бы повадки зверей и догадались бы, почему время от времени то та, то другая лошадь, а то и две-три зараз, вдруг настораживались и поднимали головы, точно следя глазами за чьими-то движениями.
Две-три крайние лошади, последние в ряду, несколько раз фыркали, дергали за поводья, которыми они были привязаны, и испуганно жались к передним коням, как будто чуя приближение какого-то невидимого врага.
Два раза случилось также, что одна из лошадей вдруг начала лягать воздух, словно отгоняя что-то — призрак или тень, или что-то еще, что она ясно видела, но люди не могли увидеть. Сколько люди ни всматривались в безмолвный мрак, они ничего не видели, кроме черных теней, каждая из которых, как всегда бывает в лесу ночью, могла быть и чем угодно и ничем…
Ночь была на исходе. Еще несколько минут — и спящие кавалеристы должны были проснуться, поесть, сесть на коней и поскакать в деревню, где находился неприятельский обоз.
И тут-то это началось.
Вот одна лошадь с силой лягнула воздух, а затем; взвилась на дыбы с болезненным ржанием.
Кто ее потревожил?
Ничего не было видно.
Одному часовому показалось только, что какой-то серый силуэт юркнул под тень деревьев; но, может быть, это ему померещилось. Как бы то ни было, у лошади из ноги текла кровь.
Минуту спустя еще две лошади на другом конце ряда вдруг точно взбесились — обе сразу. Они заржали во весь голос, и одна сорвалась с привязи, а другая стала кататься по снегу, который моментально окрасился в красный цвет. И на этот раз опять ничего не было видно, кроме смутной тени, мелькнувшей — именно только мелькнувшей — на мгновенье и скрывшейся во мраке под деревьями.
Часовые ругались. Некоторые побежали будить товарищей. Но раньше, чем они успели это сделать, весь лагерь превратился в один общий хаос.
Ни малейшего звука, который предупредил бы о нападении, хищников, не было слышно. Только серые тени выползли со всех сторон из мрака, чуть слышно зарычал или охнул кто-то, и уже в следующий миг вся сцена превратилась в клокочущий водоворот, где обезумевшие лошади лягались, взвивались на дыбы, кусались и оглашали воздух душу раздирающим ржанием, а снег облаками взвивался и крутился вокруг.
Волчья стая напала на лошадей.
Люди вскочили со сна и, крича, начали наугад разряжать свои револьверы в клокочущий водоворот.
Другие схватили сабли и, не обращая внимания на копыта обезумевших лошадей, принялись рубить направо и налево, стараясь попасть в скорее угадываемые, чем видимые, серые силуэты хищников, которые мелькали всюду, то появляясь, то исчезая.
Третьи же зажгли фонари, чтобы спугнуть огнем нежданного врага и спасти лошадей.
Но все это продолжалось не дольше одной минуты.
Ни одно животное не в силах терпеливо сносить страшные укусы волчьих пастей, которые каждый раз выхватывают кусок живого мяса величиной в ладонь, и никакие привязи не в состоянии удержать взбесившихся от боли лошадей.
Один миг — и в центре кипящего водоворота что-то затрещало, снег и брызги крови полетели во все стороны, всюду замелькали скачущие волки, люди с испуганными криками бросились врассыпную, чтобы не быть раздавленными копытами и, раньше, чем кавалеристы успели понять, что произошло, они стояли одни в своем лагере и могли видеть, как их кони, окруженные волками, которые вились вокруг них, как рой ос, вскачь неслись в предрассветных сумерках прямо к деревушке, где стоял неприятельский обоз.
Час спустя злополучный отряд, который длинной змеящейся серой лентой с трудом пробирался теперь назад по глубокому снегу среди стволов величавого бора, остановился усталый, голодный, замерзший и измученный.
Издали донесся до него одинокий вой волка и что-то еще более страшное: гиканье, ясно говорившее о том, что не только серые хищники, но и люди идут по их следам и скоро настигнут их.
Волки-призраки
Дело началось с того, что дерзкая пантера задрала телку и покинула свою добычу в сухом перелеске, свободном от всякой чащи, да еще под деревом, представлявшим особые удобства для устройства засады.
На небольшой высоте от земли в стволе начиналась развилина, один сук которой отлого спускался к земле, кончаясь в каких-нибудь шести футах от нее. Между двумя сучьями ясно было видно тело жертвы, и охотник Кестон решил воспользоваться развилиной, чтобы выследить хищницу.
Притащили из лагеря одеяло и подушки, да в придачу еще запас камней, чтобы разгонять непрошенных гостей, и как раз перед заходом солнца Кестон залез на дерево, где расположился для дозора.
Для человека, привыкшего к джунглям и любящего их, в этом долгом бодрствовании не было скучного однообразия. Пока было светло, кругом слышалось веселое перекликание птиц; с наступлением же темноты затянули свою песню шакалы, и вскоре показались неясные движущиеся фигуры.
Первыми явились зайцы; один из них прыснул прочь от внезапного шороха, и сердце у Кестона ёкнуло, но то оказался шакал, живо исчезнувший в темноте. Затем из леса вышла более крупная фигура с горящими зелеными глазами. Кестон уже взвел курок, но тут же отложил ружье в сторону. Это была только гиена, в которую он пустил камнем; пантеры же все еще не было видно.
Мало-по-малу очарование залитых лунным светом джунглей с мириадами разнообразнейших голосов и звуков вытеснило самое сознание того, для чего он находился здесь. Вдруг он услыхал, что кто-то теребит добычу у его ног. Мгновенно мечтателя как не бывало, и налицо остался один только страстный охотник.
Хотя Кестон хорошо знал, где именно находится добыча, однако, не мог ничего рассмотреть, кроме темного пятна, и стрелять было немыслимо. Между тем он знал, что добычи осталось достаточно, чтобы занять пантеру в течение доброго часа; а к тому времени луна перейдет ближе и осветит прогалину достаточно ярко для прицела.
Пантера рвала и грызла, не подозревая о близкой опасности, и охотник опять размечтался. Вдруг он вздрогнул и чутко прислушался, ущипнув себя, чтобы удостовериться, что не спит. Он явственно разобрал лай стаи гончих, направлявшейся прямо к нему.
Что-то с треском вырвалось из чащи налево от прогалины. Животное вошло в полосу лунного света, и Кестон узнал при свете луны большую дикую козу, скачущую в смертельном страхе. Хор звучал все ближе и ближе, и можно было уже заметить его отличие от лая настоящих гончих. Тем не менее сходство оставалось поразительным, и Кестон с неудержимым любопытством дожидался появления стаи.
Минуту спустя из джунглей скользнуло несколько темных теней. Хор прервался на миг злобным рявканьем и визгом боли; внизу послышалась краткая возня, затем сук сильно тряхнуло. Однако Кестон не оглянулся посмотреть, в чем дело, ибо часть охотящихся животных показалась на освещенной поляне, и он узнал волков, гораздо более крупных, чем ему когда-либо приходилось видеть. Не обратив внимания на пантеру, они помчались по следу козы, продолжая заливаться звонким лаем. Их было не менее сорока.
— Вот так штука! — едва не воскликнул вслух Кестон.
Ему и раньше приходилось встречаться с волками, но то бывали маленькие партии в пять-шесть штук. Никогда еще он не видал их охотящимися целой стаей, наподобие гончих, и не подозревал, что их лай почти не отличается от лая последних.
Но раздумывать было некогда. Рядом с ним послышалось словно фырканье двадцати кошек, и, наклонившись вниз, он увидел, что на нижнем сучке развилины сидит пантера, глядя не на него, а вслед исчезающим волкам.
Стрелять было невозможно, так как поперек торчала ветка. Оставалось только ждать. Кестону казалось, что прошло бесконечно много времени, прежде чем шум погони замер вдали и пантера осмелилась соскочить и вновь приняться за свой ужин. Не прошло и десяти минут, как луна навела на нее свой свет, и Кестон покончил с ней одним выстрелом.
Он свистнул, подавая сигнал сопровождавшим его людям, но никто не явился на его зов. Кестон повторил сигнал, после чего в отдалении послышался голос, громко бранившийся на туземном наречии. Третий свисток оказал не больше действия, и Кестон сам отправился туда, где оставил туземцев. Налицо оказался только один из них, громко ругавшийся, глядя на верхушку дерева, перед которым он стоял.
Кестон подошел к нему.
— В чем дело, Джафир Хан? — спросил он. — Где все остальные?
— Эти трусы забрались на дерево, сагиб, — сказал Джафир Хан, — и говорят, что ни за что не спустятся вниз.
— В самом деле? — заметил Кестон. — В таком случае мы разведем под ними костер и подкурим их.
— Сагиб, волки-призраки!.. — раздался сверху жалобный голос.
— Волки? — повторил Кестон. — Ну, в таком случае вам бояться нечего, потому что они питаются козами, я сам видел, как они гнались за козою. Вдобавок они теперь далеко, а пантеру я угостил пулей. И теперь, если вы не сойдете вниз, так и знайте, что я разведу под вами костер.
Туземцы полезли вниз и принялись готовить пантеру к доставке в лагерь. Кестон не мог понять, почему эти люди, которые пошли бы на медведя и кабана с одним топором, испытывали страх при виде «волков-призраков».