Минуту спустя стая с лаем ворвалась в рощу. Это были скорее волкоподобные собаки, менее косматые и более длинноногие, чем настоящие волки, и неопределенного цвета. Но никакой волк никогда не был столь грозен, как эти гигантские ублюдки. Они не последовали дальше за лошадью, но направились прямо к развалинам и уселись вокруг них.
Кестон с любопытством оглядел их, ожидая увидеть старого своего приятеля, черного волкодава. Но его не было среди них.
«Должно быть, погиб каким-нибудь путем», — подумал Кестон.
Теперь он мог держать хищников на расстоянии, но не больше. Уйти от них он не мог, но и они были слишком опытны, чтобы лезть на револьвер средь бела дня. Кестон все-таки попытался выпустить один заряд, но в тот самый миг, как он спустил курок, его мишень уже исчезла за деревом. Остальные оставались простыми зрителями, даже не вздрогнув от выстрела. Было ясно, как день, что они узнали в Кестоне виновника своих бед, и теперь решили взять его измором, либо атаковать в темноте с наименьшим для себя риском.
К счастью, Кестон был защищен от солнца осенявшей развалину высокой пальмой; вдобавок у него имелась фляжка с водой и немного пищи. Однако к вечеру он уже жестоко страдал от жажды.
В то же время ему казалось непонятным, почему Джафир Хан до сих пор не явился на выручку. Ведь должна же была лошадь достигнуть лагеря, если только не пала от изнеможения по пути. Ему больше неоткуда было ждать помощи. Если не придет Джафир Хан, рано или поздно сон одолеет его, и тогда волкам нетрудно будет сразиться с ним. В этом не было никакого сомнения. Один раз уже в течение дня он на миг забылся и, в ужасе вскочив, увидал серого зверя, приникшего для прыжка. Выпущенный им заряд пролетел мимо, но вынудил волка отступить и укрыться за углом башенки.
Наконец, спустилась ночь. Кестон изнемог от усталости, но не смел ей поддаваться. Он сгреб битые кирпичи, устроив себе как можно более неудобное сиденце, и сел с револьвером в руке, следя за светящимися точками, передвигавшимися попарно в темноте. Несколько раз волки пытались застигнуть его врасплох, но каждый раз ему удавалось отпугнуть их камнем или выстрелом. Снова и снова сон овладевал им, но ему удавалось побороть себя, пока, наконец, желанный холодок зари не разбудил его окончательно.
Он чувствовал себя измученным и разбитым, и последний кусок хлеба и несколько капель воды нисколько не оживили его. На помощь он больше не надеялся и знал, что долго продержаться не может.
Прошел час. Вдруг он заметил движение среди волков и на миг воспрянул духом, вообразив, что они почуяли опасность. Но нет, они, очевидно, дожидались кого-то. Действительно, несколько минут спустя в рощу вошел, ковыляя, старый черный волкодав. Он так хромал, что еле волочил ноги.
Следуя примеру остальных, он занял пост у дерева, где ему покорно уступил место рослый, черный с рыжим волк. Затем, к великому изумлению Кестона, старый волкодав отделился от дерева и заковылял через полянку к развалине. Кестон поднял было револьвер, но, вспомнив свое обещание, снова опустил его и окликнул пса. Тот наставил уши, и выражение свирепости окончательно исчезло из его глаз. С каким-то странным рычанием, не то визгом, он выступил вперед и полез на развалину, Кестон взглянул на его рану. Она совсем зажила, но задняя нога продолжала плохо действовать. Ясно было, что старые члены нескоро могли приобрести прежнюю гибкость.
— Как же теперь, старина? — сказал Кестон. — Думаешь меня растерзать?
При звуке его голоса старый пес заскулил и поставил лапы на верхушку стены. Кестон с минуту поколебался, затем протянул руку и потрепал поседелую, покрытую рубцами голову.
Пес попытался залаять, Он снова протянул голову за лаской, после чего слез вниз и возвратился к своим собратьям, тихо повизгивая и подвывая на ходу.
Кестону в голову не приходило теперь стрелять. Он весь был поглощен происходившей перед ним сценой. Со всех сторон косматые волкоподобные собаки сошлись к своему вожаку, дожидавшемуся, чтобы все собрались вокруг него. Тогда он повернулся к Кестону, еще раз залаял и, повернув прочь, повел всю стаю вон из рощи.
— Спасибо, старина! — воскликнул, задыхаясь, Кестон, и, чувствуя, что опасность миновала, свалился на кирпичи, будто бы они были мягчайшим ложем, и заснул крепким сном.
Лобо — властелин Куррумпо
Под названием Куррумпо известна обширная скотоводческая область в северной части Новой Мексики. Это край обильных пастбищ и многочисленных стад, край бегущих потоков, сливающихся, в конце концов, в реке Куррумпо, которая и дает имя всей стране. И властителем этой страны был старый серый волк.
Старик Лобо, или король, как звали его мексиканцы, был вожаком замечательной волчьей стаи, хозяйничавшей в долине Куррумпо в течение долгих лет. Все пастухи и скотоводы хорошо знали его. Где бы он ни показался со своим верным отрядом, ужас воцарялся среди скота и гнев и отчаяние среди его владельцев.
Старый Лобо был гигантом среди волков, а его хитрость и сила не уступали его величине. Местные жители хорошо знали его ночной вой, и легко отличали его от голосов его соплеменников. Обыкновенный волк мог выть по целым часам вблизи от лагеря скотовода, обращая на себя лишь мимолетное внимание, но когда вдали ущелья проносились раскаты глубокого рева старого Лобо, караульщиком овладевало беспокойство, и он готовился к утру услыхать о серьезных хищениях в стадах.
Стая Лобо была немногочисленна. У него имелось всего-навсего пять товарищей, зато почти все они были крупнее обычного роста, в особенности подначальный вожаку волк, бывший настоящим гигантом. Все они пользовались исключительной славой. Особенно хороша была великолепная, почти совсем белая волчица, получившая от мексиканцев прозвище Бланки. Не менее был известен и волк Желтый, отличавшийся необыкновенной быстротой бега. Он был мастер излавливать для своей стаи быстроногих антилоп.
Понятно, что эти волки хорошо были известны ковбоям и пастухам. Их так часто приходилось видеть, а еще чаще слышать, что жизнь их тесно сплелась с жизнью скотоводов, которые рады были бы уничтожить их. Не было ни одного скотовладельца в Куррумпо, не давшего бы многих быков за скальп любого волка из стаи Лобо.
Однако все ухищрения охотников оставались безуспешными. Волки презирали всех охотников, глумились над всякого рода отравой и продолжали уже в течение почти пяти лет взимать дань с фермеров в размере, иные говорили, целой коровы в день. По этому расчету, они истребили не менее двух тысяч отборных голов скота, ибо, как слишком хорошо было известно, они выбирали в каждом случае самых лучших.
Старое мнение, по которому волк всегда голоден и потому готов есть все, что попало, было в данном случае далеко от истины, ибо эти четвероногие пираты всегда были в теле и очень привередливы в отношении еды. Мало того, что они не прикасались к животным, погибшим естественной смертью или от болезни, они даже отвергали всякую добычу, убитую рукой человека.
Их избранной ежедневной пищей бывала лучшая часть свежеубитой годовалой телки. Старыми быками и коровами они пренебрегали, и хотя подчас брали молодого теленка или жеребенка, однако было ясно, что телята и конина отнюдь не их любимая пища. Было также известно, что им не по вкусу баранина, хотя они часто убивали овец для забавы.
Однажды ноябрьской ночью Бланка с Желтым зарезали двадцать пять овец по всем признакам ради одной забавы и не съели ни одной унции их мяса.
Можно было бы привести много примеров опустошений, производимых разрушительной стаей.
Каждый год пускались в ход новые средства для уничтожения волков, но они продолжали жить и благоденствовать, вопреки всем усилиям своих врагов. За голову Лобо была назначена большая награда, и ему предлагалась отрава в десятках утонченных видов, но он всегда замечал и избегал ее. Одного только он боялся — огнестрельного оружия, и, хорошо зная, что все местные жители снабжены им, всегда избегал встречи с человеком.
Вся стая беспрекословно повиновалась правилу — немедленно ударяться в бегство, увидев человека днем, как бы далеко он ни находился. Привычка Лобо позволять стае есть только убитых ими самими животных не раз бывала ее спасением, а чуткость его носа, тотчас подмечавшего признаки человеческого прикосновения или отравы, еще увеличивала эту безопасность.
Как-то раз один из ковбоев услыхал чересчур знакомый вой старого Лобо и, осторожно подкравшись, застал стаю Куррумпо в ложбине, где она окружила небольшое стадо коров. Лобо сидел отдельно, на пригорке, в то время как Бланка с остальными пытались отрезать от стада раненную ими молодую корову; но скот стоял плотной массой, головами наружу, и подставлял врагу непрерывный ряд рогов, лишь изредка прерывавшийся, когда одна из коров, испуганная новым выпадом со стороны волков, старалась попятиться в центр стада.
Только пользуясь этими минутами перерыва, волкам удавалось ранить корову, хотя ни одна из них еще не вышла из строя.
Наконец, Лобо, выведенный, повидимому, из терпения своими товарищами, оставил позицию на холме и с глухим ревом бросился к стаду. Испуганные ряды распались перед его натиском, и он вторгся в середину их. Скот брызнул во все стороны, как осколки взорвавшейся бомбы. Избранная жертва также бросилась прочь, но она не сделала и двадцати пяти ярдов, как Лобо настиг ее.
Схватив ее за шею, он грузно свалил ее с ног. Толчок был так силен, что телка перекувырнулась через голову. Лобо также проделал сальтомортале, но немедленно вскочил на ноги, и подоспевшие помощники покончили с телкой в несколько секунд.
Наблюдавший за волками человек двинулся к ним вскачь с громким криком. Волки по обыкновению удалились, и ковбой, запасшийся стрихнином, живо наложил яду в трех местах туши телки, затем убрался во-свояси, зная, что волки возвратятся для еды, так как животное было убито ими самими. Но когда он на следующее утро возвратился за ожидаемыми жертвами, оказалось, что, хотя волки и съели телку, — однако тщательно выбрали и отбросили все отравленные части.